 |
| Русская неделя | Священник Евгений Пуртов | 06.10.2006 |
Регламент посиделок. Распределялись посиделки с работой и без нее в основном по календарным срокам, но были свои оттенки и по дням недели. Так, в Тверской губ., начиная с «Филипповских заговен», то есть с 14 ноября, каждый вечер, кроме канунов воскресений и праздников, молодежь собиралась на посиделки поочередно в избе каждой девушки и каждого парня. При этом девушки приносили прялки, либо шитье, или пяльца с вышивкой полотенец. (К шитью и вышиванию обращались тогда, когда кончится лен.) На Святках собирались без работы, а «в зимний мясоед», то есть от Крещения до Масленицы, — опять с прялками или иной работой. В субботние вечера и накануне праздников собирались только 2−3 подруги — шили, вязали или вышивали. Делать же настоящую работу — прясть — в такие дня было не принято. На Масленице «поседок» совсем не бывало, молодежь развлекалась по-другому.
Подобное чередование посиделок с работой и чисто развлекательных соблюдалось повсеместно, хотя и с некоторыми отклонениями. Помимо местных особенностей, в некоторых сообщениях отразились определенные изменения в соблюдении ограничений в сроках проведения посиделок. Так, из Пошехонского уезда сообщали, что сидеть на беседах в субботу, а тем более в воскресенье, считается грехом, но при этом добавлялось, что «в последнее время (в 1880-х) в некоторых местах стали устраивать беседы и накануне праздников».
На время Великого поста вечерние развлечения молодежи, как правило, прекращались либо становились более редкими и носили особенно строгий характер. На них пели только «протяжные» песни — всякое другое пение считалось великим грехом. «В говенны (Великий ноет — от глагола „говеть“) грех калёкать», — такое утверждение бытовало в Курской губ. На Пошехонье девушки собирались на посиделки Великим постом, но только днем и без парней. Не разрешалось петь ничего, кроме духовных стихов.
Местная традиция сроков посиделок в значительной мере зависела от климата: на Севере они во многих районах начинались с конца сентября или начала октября. В то же время открытие сезона бесед приурочивалось в каждом месте к конкретной дате церковного календаря; на Иоанна Богослова (26 сентября); иа Покров (1 октября); на Кузьму и Демьяна (1 ноября) н пр. В Сибири, даже в южной ее части, супрядки начинались уже с середины сентября — с Воздвиженья. В некоторых самых северных районах, например Сургутском у., вечерки устраивались круглый год. Там не было летней страды, на время которой всюду прерывались почти все увеселения, и, кроме того, многие виды работ выполнялись молодежными «помочками» (конопаченье мхом домов, замес глины для кирпичей, носка земли на потолок для утепления и т. п.). А главное — холод загонял молодежные компании под крыши.
Возраст. Возрастной состав посиделок различался в зависимости от местной традиции. Нижняя его граница определялась наличием или отсутствием самостоятельных посиделок подростков. В самой общей форме можно сказать, что он совпадал с составом хоровода, определенный возрастной рубеж, признаваемый в этом районе как достаточный для приобретения качеств жениха или невесты, открывал для юного крестьянина и двери посиделок.
В Калужской губ. парни, начинающие «женихаться» (16−17 лет), и девушки, начинающие «невеститься» (14−15 лет), посещали все «игрища, увеселения, хороводы, гулянья по лугам, «выставки» и «посиделки». В Рязанской губ. девушки начинали ходить на посиделки тоже с 14−15 лет, парии — с 17−18-ти. Такой возрастной «ценз» был наиболее распространен. В некоторых местах Смоленской губ. парни ходили на посиделки не ранее 18 лет, девушки — не ранее 15. На Тамбовщине средний возраст на посиделках составлял 16−18 лет.
Ограничения. Распространены были ограничения др. рода. В Ростовском у. (Ярославской губ.) молодая крестьянка, родившая внебрачного ребенка, в течение года не допускалась на посиделки. Но и по истечении года другие девушки чурались ее, опасаясь, что в противном случае и о них может пойти дурная слава. Обычно такая крестьянка находила себе в какой-нибудь деревне подругу с похожей судьбой. Это отношение определялось тем, что потеря девственности считалась большим грехом. Парень, соблазнивший девушку, обычно на ней уже не женился. Но если он обманул ее, давая обещание жениться и расписку в том, или обменялся с ней крестами (имеется в виду обручение, а не обряд побратимства), то, по мнению большинства крестьян, он должен был на ней жениться, и даже священник не должен был венчать его с какой-либо другой девушкой.
В Маленковском у. (Владимирской губ.) на посиделки вообще не принимали девушек, которые были близки с парнями, да и сами они туда не ходили, «боялись быть осмеянными». Девушку с подобной репутацией, пришедшую на посиделки, кто-нибудь из парней мог просто выдворить из избы.
Замужние женщины во многих местах приходили на посиделки с работой. В развлекательных же сборищах молодежи зимой, как правило, замужние и женатые не принимали участия. Если это и не возбранялось местной традицией, то нередко они сами считали для себя такую форму развлечения неприличной. Иногда участие их вызывало протест со стороны холостой молодежи. Еще больше были различия местных норм в отношении участия молодых вдов в посиделках: от полного исключения такой возможности до активного и постоянного участия их наравне с девушками.
Настроение посиделок. Житель Бельского у. Смоленской губ. полагал, что «самое лучшее совместное препровождение времени парней и девушек бывает в длинные осенние и зимние вечера, собрания их носят название «посиделок». К этому времени выделывается лен, и женщины целые ночи проводят за прялкой. В одной из хат, более просторной, и притом в семье более веселой, собираются девушки, куда приходят и парии, кто лапоть плести, кто какую-либо зимнюю снасть к саням ездить в леса, а кто поболтать и вволю посмеяться. В «посиделки» родители охотно отпускают дочерей, знают, что ничего худого они там не увидят и не услышат». Продолжались эти сборища часов до 12, а иногда и дольше. Работа сопровождалась песнями и шутками. Девушки возвращались домой «с полными рукоятками топких белых ниток». Парии па посиделках высматривали невест: «и работяща, и красива, и за словом в карман не полезет».
Сходную картину можно было увидеть и в деревнях Смоленской губ.: девушки с прялками собирались в чью-то избу; туда же являлись парни, приносили гостинцы (подсолнухи, орехи, конфеты); пели песни, шутили. На посиделках вообще царило веселье, но танцев никогда не устраивали.
В.И. Чичеров связывал строгий характер предновогодних посиделок с Рождественским постом, во время которого не только пляски, но и песни не разрешались. Если бы в избе не было никого из стариков, и то бы собравшиеся побоялись устроить пляски: «неравно кто-либо ненароком проговорится, а узнают — плохо будет, от стариков достанется на орехи». Кроме того, на сборищах с работой была и основная цель — напрясть как можно больше (то же и с другими видами работ). Поэтому посиделки такого рода, проходившие и за пределами сроков поста, отличались определенной сдержанностью; для игр и плясок не оставалось времени.
В Ильинской вол. Ростовского у. например, где на посиделках, проходивших по очереди у каждой девушки, вязали варежки, участницы приходили с заданным старшими «уроком», то есть с нормой — сколько связать за вечер. Парни тоже вязали варежки, но, по-видимому, лишь ради компании, так как для них «уроки» не устанавливались. На будних «посиделках» в этом районе пели песни, а изредка удавалось и потанцевать.
Школа культуры поведения. Вот как проводили посиделки в Новгородской губ. (1858). Девушки приходили па посиделки первыми, рассаживались по лавкам и начинали прясть. Парни подходили по одному, по два и группами; войдя, молились перед иконами, затем приветствовали: «Здравствуйте, красные девушки!» В ответ раздавалось приветливое: «Здравствуйте, молодцы хорошие!» Многие парни приносили свечи. До этого горел лишь светец с лучиною в переднем углу. Парень зажигал свечку и ставил той девушке, которая нравилась. Она говорила с поклоном: «Спасибо, добрый молодец», не прерывая работы. А если в это время пели, делала лишь поклон, не прерывая и песню. Парень мог сесть около девушки; если же место было занято другим, то, поставив свечу, отходил в сторону или садился около другой. У многих прях горело по две свечи.
Игры. Разговаривали вполголоса, временами пели. Под песню шла и игра-пантомима, изображавшая действия, о которых рассказывала песня. Парень, ходивший около девиц с платочком, бросал его одной из них на колени («Он кидает, он бросает шелковый-то он платочек девке на колени…»). Девушка выходила на середину, заканчивалась песня поцелуем. Теперь платок бросала девушка одному из сидящих и т. д. Бросить платок сразу же парню или девушке, который (или которая) только что выбирал, считалось зазорным. Хороводные игры чередовались с песнями без игр.
Посиделки смешанного состава с работой бывали поочередные — у каждого парня и каждой девушки или только у каждой девушки; в нанятом помещении, в отдельных домах, добровольно бравших на себя эту обузу.
Посиделки без работы, чисто развлекательные приурочивались обычно к праздникам. В некоторых местах они имели особое название — вечеринки, вечереньки, пирища, сходбища. Устраивали их в просторной избе, нередко нанятой в складчину или за средства, заработанные коллективной жатвой молодежи на полосах хозяина избы либо богатого односельчанина. На таких беседах ходили под песни парами, играли в жмурки, прятки, кошки-мышки, отгадышки и др., плясали. Затевали «веревочку»: все участники, взявшись за руки, водили хоровод сложными петлеобразными фигурами под различные песни. «Веревочка» выкатывалась в сени, возвращалась в избу, вилась и вилась, а песни сменяли одна другую. Те, кто водил хоровод первыми, постепенно отцеплялись и садились па лавки по стенкам; спустя некоторое время снова включались в игру. Из подвижных игр хороводного типа популярно было также исполнение песенного диалога двумя партиями, поочередно наступавшими одна на другую («А мы просо сеяли, сеяли…» и пр.). Все участники перед началом каждой песни-диалога отвешивали поклон противоположной стороне.
Дополнительная литература
Чичеров В.И. Зимний период русского народного земледельческого календаря ХVI-ХIХ вв. — М., 1990.
