Русская неделя | Мирослав Бакулин | 05.10.2006 |
Философ Сократ имел сварливую жену Ксантиппу, с которой часто они бранились, и даже дрались. Но, разговаривая как-то со своим сыном Лампроклом, озлобившимся на мать, он увещевает его почитать мать таким доводом: «Я думаю, — говорит он, — что если ты не можешь выносить такой матери, то не можешь выносить счастья». Удивительно: не вынесешь матери, не вынесешь и счастья.
Трудновыносимость любви матери — в ее безграничности к своему чаду. Мать любит дитя без пределов, без границ, эта любовь не ограничивается никакими договорами и сметает все пределы на своем пути, и поэтому ребенку (даже и заметно подросшему) начинает казаться, что мать вмешивается в его жизнь, его свободу. Все дело в том, что мать просто всем существом своим выполняет заповедь любви, осуществляет то священство любви, дар которого ей дан от сотворения мира. Странная эта заповедь любви: возлюби ближнего как самого себя. Смотри: мерилом любви к другому человеку выступает любовь к самому себе. Возлюбить другого как себя. Но когда и как мы начинаем любить себя? Когда она начинается, любовь к себе? И с кого во мне она начинается?
Уже первые главы Книги Бытия говорят нам о том уникальном священстве, которое получает женщина. Падший с человеком в грех мир получает возможность спасения от человека же. Господь не изгоняет Адама и Еву из рая. Место рая осталась и по сей день на земле — только там не рай. Это первый человек изгоняет Бога из рая грехопадением. Но неверность людей не уничтожает верности Бога, любви Бога. Бог не проклинает, но благословляет людей: мужчину — работой: «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. 3,19), а жене Бог сказал: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей (Быт. 3,16). Итак, женщина получает благословение на деторождение, но боли родов останутся следствием греха, проникшего через нее в мир.
Беременность — это действительно Божественный дар, женщина ставится вровень с Творцом, давая жизнь новому человеку. Ей, в отличие от мужчины, дано телесно чувствовать вхождение в мир ребенка, дано на себе познать, что значит «любить кого-то как самого себя», ибо девять месяцев младенчик составляет с ней единую плоть. Великий дар — любить кого-то, кого ты еще не видел, любить еще не родившегося человека — научает женщину любить Бога, который тоже не открыт нашим телесным очам, но всегда есть рядом с нами, внутри нас, в самой нашей сердцевине.
Рождаясь, младенчик разрывает пуповину, связывающую его с матерью, — также рвется связь Адама и рая. Ребенок кричит, раскрывает свои легкие, он рождается в мир уже искаженный грехом. Но мать возвращает ему утерянную связь — она начинает кормить его своей грудью. Так и Бог, спасая умирающего человека, посылает ему Сына Своего Возлюбленного, Который, распинаясь на Кресте, устанавливает Евхаристию — Таинство Царства Небесного, в котором человек снова воссоединяет утерянную связь с Богом, причащаясь Телом и Кровью Христа. Подобно Богу, женщина причащает ребенка своим телом, любовью, всем своим существом. Мать любит дитя, как любит его Бог. И ребенок, вырастая, именно в глазах матери видит, что в нем есть нечто, достойное любви. Это-то нечто, достойное любви и становится тем стержнем, вокруг которого сосредоточивается человеческая личность. Мать прозревает в ребенке образ Божий, и этот образ становится основой лица будущего человека. Ребенок же видит в глазах матери взгляд Самого Бога, взгляд полный любви и сострадания, он видит икону. Как отдельное существо ребенок отпочковывается от любви матери к себе, как индивидуальность он рождается отделяясь, бунтуя. Вот он — этот бунт против матери, о котором говорил Сократ, бунт, рождающийся из стыда перед взглядом матери. Отдельность, индивидуальность, появляющаяся из предстояния Лику, иконе. Греховность самодостаточностью врывается в детское сознание и отделяет его от матери. Но именно предстояние иконе лица матери собирает человека воедино, делает его цельным, обнажает то, вокруг чего он весь образовался, — образ Божий. Бог смотрится в человека через мать и через икону как в зеркало. Первое, что видит слепорожденный Вартимей в Писании — лицо Бога, первое, что видит всякий рождающийся на этот свет — образ Божий в лице матери. Поэтому опыт предстояния иконе — это первый опыт жизни вообще. Может быть, поэтому многие его забыли? Всякий бунт заканчивается возвращением. «Вынесешь мать — вынесешь счастье». Несносность любви матери — это несносность любви Бога. Попробуй снеси такую любовь к себе, от которой, отделившись лишь малым кусочком, малой частью, ты отпочковался в самостоятельное Я, столь ничтожное пред всей этой любовью, которая везде и во всем. Попробуй, снеси, ведь мать показала тебе собой, что в тебе есть нечто достойное самоотверженной любви, это самоотвержение в любви и есть человеческое Я. Поэтому принятие материнской любви есть самоотвержение. Так же как и в любви к Богу — любовь Бога: «Отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16,24−25). Снесешь любовь Бога, отвергнешься — и будешь счастлив. А потребуешь «своего», «наследства» (как блудный сын) — то пойдешь в страну далече — блуждать средь «богатства» плача, и «роскошества» скрежета зубов.
Понять себя как часть этой несносности — любви к Себе — значит увидеть в заповедях Божиих дорогу, на которой с собой не разминешься. Первая заповедь иконопочитания — это заповедь «почитай отца твоего и матерь твою и будешь ты долголетен и будет благо ти на земли». Это значит — не будешь чтить родителей, и жизнь твоя будет кратка, и не будет тебе блага на земле. Один человек услышав эти слова, удивил меня выводом:
— «Теперь я знаю, почему кавказцы славятся своим долголетием»
— «Почему же?»
— «Потому что у них культ почитания, уважения старших»
Каждый из нас любит другого как самого себя, любовью, которой научила нас мать, любовью, на которую мать благословлена от века Самим Богом. Значит, все мы связаны круговой порукой любви, которую нужно только допустить до себя, открыться ей, взять на себя труд снести ее. Труд этот прост — икона зовет нас к молитвенному предстоянию. «Господи, ПОМИЛУЙ!» — как трудно это сказать и как легко. На что это похоже, с чем это сравнить? Это можно сравнить с тем, когда ребенок, напроказив (разбил банку с вареньем), не прячется, но, наоборот, бежит к матери — «Мамочка МИЛЕНЬКАЯ, прости меня!». Мама строгая, да, но и любящая.
Мама накажет, но мама и простит. Лучше сейчас все ей самому рассказать, прижаться к ней, утешиться от нечаянности греха. Наверное, так же, нужно бежать на исповедь — как ребенком к матери — «Господи, любящий и знающий меня более меня, милостивый, прости меня. Хочу судиться судом Твоей любви, ибо каждый, кто хочет судиться по справедливости, должен идти во ад. Твоего суда хочу, Господи, суда любви к себе, которой в себе не знаю, но в тебе ведаю. Научи меня любить, как Ты любишь, научи прощать, как Ты прощаешь. Дай мне сил предстоять иконе Твоей во всяком человеке, научи меня молиться, молись во мне Сам». Первый опыт предстояния иконе — предстояние матери, предстояние любви, — большей, чем своя.