 |
| Русская неделя | Андрей Анисин | 28.09.2006 |
На наш взгляд, наибольший потенциал в решении существенных задач философии имеет религиозный вариант ее выстраивания. Именно религиозная способность образует исток и неотъемлемый момент всякой духовной активности человека. Именно в религии как исторически, так и логически заключается основание всего человеческого мира, — культуры как «второй природы». Философия, исходящая из духовной определенности, например, научного познания, неизбежно теряет возможность сущностного понимания духовного своеобразия эстетической, нравственной и религиозной сфер. То же можно сказать и о философских построениях, берущих в качестве базы ту реальность, которая открывается на путях нравственного чувства или эстетического созерцания.
«Религиозная» философия, именно потому, что обращается к самым первым, наиболее глубоким истокам человеческой духовности, обретает возможность предельно глубоко понять как сущностное своеобразие каждого духовного движения человека, так и своеобразие открываемой в этом движении трансцендентной реальности, она обретает возможность возвести к целостному единству весь этот разнообразный духовный опыт, так чтобы в этом единстве каждая из духовных способностей человека обрела бы высшее развитие и универсальную значимость.
С этой точки зрения, во-первых, полнота опыта — эмпирического, экзистенциального, трансцендентного — и во-вторых, трезвость его осмысления — вот необходимые и достаточные условия философского мышления. Понятие опыта должно быть при этом взято именно в своей полноте, в смысле также и опыта жизненного, а не только эмпирически-научного. Дело ведь в том, что речь идет о двух совершенно различных «опытах», и оба они незаменимо важны для философского осмысления мира.
Новоевропейский идеал научности, сформулированный на рубеже XVI — XVII веков, имеет своей принципиальной опорой вполне определенную концепцию опыта. Естествоиспытатель есть тот, кто пытливо испытывает, пытает естество, — природу, то есть. Мы сами определяем направление исследования, мы сами формулируем вопросы, и мы сами изобретаем средства добиться у природы ответа на наши вопросы. Опыты, которые мы производим над природой, являются важным ресурсом обеспечения наиболее эффективного нашего действия в мире. Испытания, которые мы устраиваем природе вещей, несомненно открывают нам эту природу.
Необходимо, однако, ясно понимать, что в жизни человека явно присутствует, и для философской мысли является не менее, если не более важным другой опыт, что другие испытания могут лежать в основе человеческого опыта. Речь не только о том, что мир тоже испытывает человека на прочность, что, как мы пытаем мир, так и он — только сильней и глубже — пытает нас. Самое главное то, что человек может и должен пытливо относится к этим испытаниям, что во взаимодействии человека с обступающим его сущим меняется не только сущее, но и сам человек, и что наиболее глубокое понимание Бытия берет начало, скорее всего, не из того, как я смог изменить тот предмет, с которым занимаюсь, а из того, как во мне самом, в моей экзистенции откликается и как меня самого экзистенциально меняет событие моего собственного бытия посреди мирового сущего и в предстоянии трансцендентному Иному.
Если выносить за скобки этот экзистенциальный опыт, то ничего в мире понять нельзя. Как, впрочем, и в том случае, если за скобки выносить опыт трансцендентного, — каким бы образом ни нарушалась целостная полнота опыта, неизбежным следствием такого нарушения будет постепенное выхолащивание мысли и в конце концов — философское бессилие. На полноте опыта и трезвости его осмысления, как мы уже формулировали выше, должна основываться философия, если, конечно, она намерена быть верной своему призванию, если она намерена оставаться живой мыслью. И такая философия, как мы тоже уже декларировали, неизбежно обретает религиозный характер.
Привычной стала уже на уровне обыденного сознания мысль о том, что религия и атеизм одинаково недоказуемы. Однако если иметь в виду опыт, притом взятый в полноте его форм, одинаковая недоказуемость веры и неверия оказывается ложью, они недоказуемы по-разному. Дело ведь в том, что такой опыт, который мог бы являться основанием для веры, действительно, существует, не говоря уже о том, что он логически возможен. Опыт же, который мог бы послужить основанием для атеизма, прежде всего, невозможен даже логически, не говоря уже о том, что он отсутствует в реальной жизни.
Опыт первый, религиозный опыт — это опыт положительный, опыт присутствия, это опыт ощутительной связи с бытием Другого, притом связи осмысленной и обоюдной, связи движения и отклика, вопрошания и ответа с обеих сторон, это опыт Встречи. «Недоказуемость» религии означает только то, что этот опыт не может быть доказан другому человеку, не может быть формализован и исчерпывающим образом описан, не может быть вообще переведен в сферу научного опыта. Все это по той простой причине, что он находится (обретается) «по ту сторону» и мира явлений, и тех слов, которые этот мир явлений описывают.
Опыт же второго рода, тот опыт, на котором пытается стоять атеизм — это опыт чисто отрицательный, это опыт отсутствия. Он, несомненно, есть, он составляет неизбежную часть нашей жизни, но в том-то и дело, что часть. И эта отрицательная часть на уровне формулирования общих выводов совершенно уничтожается частью утвердительной. Нелепо ведь сомневаться в том, есть ли разумная жизнь во Вселенной. Даже если, обшарив до последних границ всю Вселенную, мы нигде бы не нашли разумной жизни, то это не отменяло бы того ясного факта, что в лице нас, ищущих, разумная жизнь во Вселенной есть. Весь огромный отрицательный опыт отсутствия жизни на неизмеримых просторах мироздания перечеркивается единичным фактом наличия жизни на единственной крохотной планете Земля. Точно также — если даже религиозный опыт редок, даже если бы всего одна деталь, один факт во всем моем жизненном опыте говорил мне о присутствии Бога, то и тогда вся огромная масса отрицательного опыта не могла бы никак быть основанием атеизма, для конечного вывода этот единственный факт значил бы бесконечно больше.
Самое же главное, — в отличие от обыденного сознания, которое способно рассуждать и действовать, игнорируя Бога, философия не может мыслить безотносительно к этой теме. Более того, Бог является не просто некой «темой» философии, Он есть наиболее глубокое ее основание. Утрата этого основания и есть первопричина деградации западной философии. В отрицательной ли, богоборческой форме, под псевдонимом ли «Абсолюта», «философского бога», так или иначе — проблема бытия Бога неотъемлема от философии. Игнорирование ее даже более гибельно для философии, чем богоборчество. Игнорируя тему Бога, философ тем самым игнорирует саму Мудрость, каковая должна быть предметом его устремления. Философия вырождается при этом в «методологию науки», в «изречения житейского опыта», в «языковую терапию», в логические упражнения или в беспредметное словоблудие. Настоящая философия — это, по существу и прежде всего, — «ностальгия по настоящему», без ущерба для себя она не может Настоящее как Абсолютную реальность отрицать. Атеистическая философия в той мере, в какой она еще сохраняет черты философии, тоже говорит о неком Абсолютном бытии, при этом она просто отрицает за Абсолютом статус Святыни.
Основания для своего возобновления философия может обрести только через приобщение к неосвоенным ею до сих пор сокровищам восточно-христианского духовного наследия.
