 |
| Православие и Мир | Наталья Сухинина | 16.09.2006 |
— Меня убеждали — время лечит. Да вот что-то не получается. Всё помню, как вчера, в мельчайших подробностях. Моя беда как трофическая язва, всё так же разъедает душу, как и тогда. А ведь двенадцать лет прошло, целых двенадцать лет…
Ирина Александровна Харьковская — врач-логопед. Белый халат, зачёсанные назад волосы, большие, выразительные глаза. Красивая, немолодая женщина, пережившая страшную беду — потерю единственного сына. Но не буду пока про потерю. Буду про приобретение. У неё долго не было детей. И вдруг, когда уже не ждала, не гадала, затаился под сердцем маленький комочек, заявивший о себе восторженно и счастливо: я уже есть, я буду… Радость, ну какая же была радость! Врачи качали головами, говорили о риске, а она не хотела их слышать, знала — выносит.
Сделали кесарево. И родился у Ирины Александровны сын. Назвали Константином. Рождение ребёнка действует на женщин по-разному. Кто-то сокрушается, теперь уж какая учёба, кому-то приходится делить любовь между мужем и новорождённым, кто-то мучительно и долго привыкает к своим материнским обязанностям! Она же — ликовала! Свет в окошке — pодившийся сын. Всё стало вокруг незначительным, не важным, померкли такие ещё недавно желанные прожекты, только он, больше никто. Долгожданный первенец рос и креп на радость родителям. Закончил школу, поступил в медицинский. Вот уже и диплом «обмыли». Пришёл слегка навеселе усатый, взрослый, обнял её, подвёл к зеркалу:
— Ну, матушка, разве я у тебя не красавец? А вместо радости сердце заныло. Вещее материнское сердце, сколько написано о нём, не обманешь его, чувствует. Она вдруг отчётливо ощутила, что всё в жизни сын уже сделал, уже ничего больше не будет, ничего… Мысль: он не будет жить — была такой ясной и сформулированной, что Ирина Александровна прикрыла рукой рот, боясь, что страшные слова произнесутся сами. Потом забыла и не вспоминала до самого отъезда сына на Волгу. Группа выпускников, дипломированные врачи, ехали под Астрахань позагорать, накупаться, порыбачить. Загрузили её автомобиль под завязку, палатки, спальные мешки, коробки с консервами, да ещё она целое ведро беляшей напекла им в дорогу. Вела машину уверенно, спокойно, а сердце ныло, не хотело расставания. А вот и всё.
— Ну, матушка, не скучай, вернусь загорелый, здоровый и дово-о-о-льный.
— Костя, — сказала она тихо, — мне кажется, ты утонешь. — Ну, матушка, ты даёшь, чтобы я, знатный пловец, ну, надумала…
Из сердца выплеснулись те слова, из вещего материнского сердца.
…Какой же русский не любит быстрой езды! Моторка мчалась по водной глади, летела как пушинка, едва касаясь воды. Красивый юноша с удовольствием подставлял загорелое лицо солнцу.
И вдруг на полном ходу выключился мотор, лодку качнуло, и Константин вылетел из неё. Он, правда, кричал, несколько раз крикнул. С берега бросился в воду его друг Андрей Решетников, уже без сознания вытащил его на берег. Встал на колени перед умирающим другом. Взмолился, неверующий, некрещёный, никогда в Боге не нуждавшийся:
— Спаси его, если Ты есть, спаси его! Константин умер.
В тот день, вернее, в ту минуту, когда это произошло, Ирина Александровна была на даче. Вдруг у неё подкосились ноги, стало пусто на сердце, такая немыслимая пустота… Села и не могла подняться. Напрасно звала её старенькая мама, просила включить телевизор. Константин умер некрещёным. И мать бросилась в храм с бедой.
— Чтo делать, батюшка, сын у меня утонул.
— Крещённый?
— Нет.
— Что же вы хотите…
Холодный, безучастный голос. Она не видела его лица, видела только лаковые туфли. Сердце зашлось в непереносимой боли, она кричала криком, просила, требовала утешения.
Потом случилось непонятное. Она ехала по делам в своём автомобиле и вдруг в районе Сущевского вала, сама не понимая почему, резко развернула машину и поехала совсем в другую сторону. Зачем? Куда? Только возле Знаменского храма у метро «Рижская» перевела дух. Вот, оказывается куда, вот, оказывается, зачем. Вошла в тишину лампадных огоньков, увидела стоящего у амвона батюшку. Упала в ноги.
— Мне плохо. Помогите мне. У меня сын утонул. И опять те же вопросы:
— Крещённый? — Нет.
— А вы сами? — Нет тоже.
— Ничего, матушка, ничего. Будем молиться… Он долго говорил с ней, он утешал её скорбь простыми словами, сострадая и плача вместе с ней. Звали священника отец Сергий Вишневский. Он и окрестил её вскоре. И стал ей духовным отцом. Теперь уже крещённая, Ирина Александровна стала молиться об утонувшем сыне. Она сама сложила молитву Божией Матери и каждый вечер плакала и молилась, молилась и плакала. Потом батюшку перевели в Ярославскую епархию, писала ему письма, он ей, когда приезжал в Москву, обязательно звонил, звонит и поныне. Ниточка молитвенной, духовной связи не прерывается.
А в храм пришёл новый батюшка, отец Феодор. И он принял на себя боль несчастной матери. Он-то и сказал, что где-то, то ли в Троице-Сергиевой лавре, то ли в Духовной академии есть икона «Спасительница утопающих». Хорошо бы найти её, если получится. Ещё бы не получилось! Она седлает своего «коня» и гонит его в сторону Сергиева Посада. В растерянности ходит по монастырскому двору, спрашивает про икону, на неё смотрят с удивлением, разводя руками. Уехала ни с чем. Потом поехала опять, мысль об иконе не давала покоя. Пытается попасть в Духовную академию, может там знают, но через проходную пускают не всех. На третий раз она всё-таки попала. По длинному академическому коридору вошла в какой-то кабинет.
— Простите, я ищу икону «Спасительница утопающих».
Человек за столом недоуменно смотрел на неё. — У меня сын утонул, я хочу приложиться к ней. Дверь была приоткрыта.
— Александр! — окликнул человек проходящего мимо семинариста, — Александр, нет ли у нас в музее иконы «Спасительница утопающих»?
— Есть, — ответил семинарист, — в четвёртом зале. И вот её уже ведут к иконе.
Небольшая. Лик Божией Матери скорбен и задумчив. Она прижимает к себе Богомладенца, а он щёчкой прильнул к Матери, доверчиво и кротко. Вот она какая, «Спасительница утопающих». Ирина Александровна встала перед ней на колени и молилась, молилась. Потом достала из сумки листочек с молитвой, которую сама сложила, и положила этот листочек за икону ().
— Матушка, — семинарист Александр стоял рядом. — Матушка, у вас беда какая-то?
— Сын утонул, в Волге…
— В Волге? ! — вскрикнул Александр, — в Волге! Я же, матушка, сам в Волге тонул.
Рассказал. Чудесный летний день. На моторке поехали на прогулку. На середине реки решили бросить якорь, нога Александра запуталась в тяжёлых цепях и он улетел вместе с якорем в воду.
— Помню, как диск солнца такой яркий, пронизывающий воду, стал темнеть и удаляться. Я пошёл ко дну. Взмолился! А разве до того вспоминал о Боге? Жизнь прожигал, о будущем не думал. Взмолился: «Помоги Господи, если спасёшь меня, всю оставшуюся жизнь Тебе служить буду». И боль страшная, кусок мяса на ноге вырвало якорем и я освободился от его пут. Кровь, боль страшная, но жив…
Он сдержал слово. Поступил в семинарию. Теперь вот закончил её и служит на приходе под Саратовом. Интересно: семинарист Александр шёл мимо раскрытой двери именно в ту минуту, не раньше, не позже. И он, именно он, переживший страх утопающего человека, подвёл Ирину Александровну к иконе. Для неё это было Божиим промыслом. А для него?
— Спасибо, вы ведь мне путь к иконе указали. Я и не вспоминал о ней. Теперь буду каждый день приходить сюда и прикладываться.
С тех пор она приезжает сюда постоянно. Её уже знают, разрешают приложиться к иконе. Один раз церковно-археологический кабинет оказался закрытым и одна из сотрудниц музея вынесла икону Ирине Александровне. — Прикладывайтесь. Здесь её принимают тепло, участливо, сострадая. Здесь, у иконы, она отогрела своё изболевшееся сердце, здесь первый раз примерила к себе мысль о том, что жизнь продолжается, и она должна жить памятью сына, своей работой, своими непростыми земными проблемами. И здесь она вымолила себе сон.
Яркая зелень лугов, цветы, бирюзовое небо. Пиршество красок, от которых щурятся глаза и ликует сердце. И её сынок маленький, весёлый, непоседливый. Они бегают по прекрасному лугу, и так им сладко, так хорошо, так беззаботно. Проснулась с лёгким сердцем и с лёгким сердцем прожила день. Отсвет того красивого сна осветил истомившуюся душу. Ему хорошо там… Вскоре к ней пришёл друг Константина, Игорь Заика.
— Я хочу окреститься, Ирина Александровна, будьте моей крёстной матерью.
Она согласилась. Потом пришёл Руслан Ершов с женой Ольгой с той же просьбой. Потом крестился Андрей Решетников, кричавший в тот страшный день: «Спаси eгo!» — и разуверившийся в Божией помощи. Видимо, пример матери погибшего друга, развернувшей однажды свой «Жигуль» в сторону храма, оказался единственно правильным в этой непростой, путаной жизни, где многое становится понятным только через страдания и чёрную беду. Она стала крёстной матерью и друзьям Константина — Виктору Скопинцеву, Сергею Шарапову, Ирине Матросовой.
Сейчас у неё пятнадцать крестников. Друзья Константина, их жёны, их дети, сотрудники Детского Центра восстановительного лечения N 7, где она работает, даже бывшие одноклассники. — Может, нельзя так много? — спрашивает батюшку. — Просят, соглашайся, — благословляет.
Всех их она приводит в Знаменский храм, теперь очень любимый ею. Мать некрещёного сына, вымаливающая у Господа и Пречистой Его Матери прощение за свою близорукость, она привела к крестильной купели его друзей. Материнский долг реализовала в своих крёстных детях. А икона «Спасительница утопающих» по-прежнему её главная икона.
— Я чувствую её поддержку постоянно. Бывает, подкатят думы, боль в сердце, терзаю себя, представляю, как он тонул, и вдруг как будто рука чья-то отодвигает от меня худые думы, и сердце затихает в надежде на великую Божию милость.
После рассказа Ирины Александровны я стала искать об иконе «Спасительница утопающих» хоть какие-нибудь сведения. Узнала, что недалеко от Новгород-Северска в Черниговской губернии на берегу реки Десны было село Леньково. И был на Десне весьма опасный водоворот. Даже опытные пловцы с большими затруднениями переплывали ту пучину.
Случалось часто, что в этот водоворот попадали огромные гружённые хлебом, баржи. Воронка засасывала их и они становились добычей бездны. И вот на этом-то опасном месте к берегу приплыла икона. Верующие люди сначала поставили икону на горе, напротив гибельного места. Потом построили храм. С тех пор все суда, шедшие по Десне, останавливались у села Ленькова, и люди шли в храм. После усердной молитвы, они бросали жребий перед чудотворным образом, кому оставаться на барже и плыть через опасный водоворот. Остальные же шли пешком по берегу и несчастья прекратились. Вот и всё, пожалуй.
А ещё говорят, что Волга в нижнем своём русле очень жестокая и непредсказуемая. Она забирает утонувшего с собой в страшную пучину и не возвращает страдающим родственникам. Кто знает, какую последнюю молитву возносил Константин Харьковский, борясь с пучиной, может просил он милости Божией Матери к своей любимой матушке. И Волга-река вернула тело сына, и оно захоронено теперь и на могилу к нему ходят все, кто любил его, кто любит и помнит. Говорят, что материнская молитва со дна моря достаёт. А я бы сказала, что материнской молитвой можно отмолить невозможное. Константин погиб некрещёным.
Мать принимает святое крещение и встаёт на молитвенный подвиг. Она молится за сына, за то, чтобы ей были дарованы силы жить. И вместо некрещёного Константина у неё появляются её крёстные дети, за которых она в ответе теперь перед Господом. И все её, теперь уже крёщеные, дети молятся за некрёщеного Константина, молятся друг за друга, и за свою замечательную крёстную мать. Она учит их любить
Господа, жить по совести и не отчаиваться, никогда не отчаиваться. Потому что отчаянье — грех, отчаянье от неверия в Господа. А если с верой…
Недавно в иконной лавке Ирина Александровна купила маленькую иконочку «Спасительница утопающих». Обрадовалась несказанно. Теперь есть у неё дома свой образок, а тот другой, в Академическом музее продолжает навещать. Написанная её рукой молитва — маленький листочек — за иконой. Божия Матерь хранит этот листочек от чужих глаз, как хранит она от отчаянья материнские сердца, всегда посылая им надежду.
Н.Е.Сухинина «Куда пропали снегири?». М., 2006 г.
Примечание. Православная практика молитвы не знает такого способа — наше обращение к Богу должно быть личным, а записка, положеная за икону, есть свидетельство маловерия, сомнения в том, что Всемогущий Господь слышит наше личное обращение.
