 |
| Русская неделя | Протоиерей Дмитрий Смирнов | 14.09.2006 |
Потом речь шла о том, как его убивают. Аборты невозможно будет запретить, потому что это целая индустрия, отличный бизнес. Это приносит большие доходы. Что с этим сделаешь? Нужно настолько изменить сознание, чтобы для человека нравственные понятия были чуть-чуть подороже доллара (скажем, доллар и один цент), тогда, может, что-то изменится.
Все слова о свободе, о том, что человек должен делать то, что он хочет, что он решает, — это все демагогия, чтобы камуфлировать самое главное — деньги. Нам нужно постараться научить нашу молодежь отыскивать ответ на любую задачу. У всех задач, которые ставит перед нами жизнь, в основном один ответ: доллар. Причина того, что происходит, — доллар.
Я просто навскидку взял некоторые проблемы. Например, владыка Кирилл говорил, что сделали детский дом негосударственный, а государство не дает туда сирот. Почему? Ответ один — доллар. На каждого ребенка, официально переданного, государство обязано выделить четыре тысячи рублей. У нас тоже при храме существует детский дом, и нам все департаменты сказали — мы вам детей не дадим. Они не могут сказать — денег не дадим. Нет, детей бы нам дали. Но дали бы неофициально. Милиция бы дала, потому что дети гуляют по улицам беспризорные. Куда их девать? Они не совершили преступления, в спецприемник нельзя, в детский дом нельзя — у них нет документов, личных дел. Куда? «Батюшка, может, возьмете?» Нет проблем, возьмем. А почему нельзя официально? Потому что тогда надо еще департаменту расстаться с четырьмя тысячами рублей за каждого. А если на свои деньги — пожалуйста.
Как владыка говорит, на сирот Господь пошлет. Пошлет, без них обойдемся, и прекрасно обходимся. Казалось бы, ну почему не дают детей, ан нет, за этим стоит доллар. Видите, какая интересная связь.
Второй пример — либерализм. Почему именно либеральные «ценности» торжествуют над ценностями христианскими? Например, каждая женщина имеет право сама решать, быть ей матерью или не быть. Хорошо, а человек может иметь право решить, жить ему или не жить? Почему какая-то женщина, пусть «дальняя родственница» — мать, решает, жить ему или не жить? А если он родится больной? Ты сначала роди, вот если он больной, тогда и кончай. А если здоровый? Хорошо, давайте убьем Суворова, который был больным, Достоевского, который был сумасшедшим, эпилептиком. Можно вообще столько народу поубивать. Неизвестно только, человечество от этого обогатится или нет. Однако либеральная демагогия направлена только в одну сторону, потому что за этим стоят деньги. Всегда за этим стоит корысть, причем материальная.
Даже вот такая странная вещь. Совсем недавно наши братья мусульмане необычайно активизировались, вплоть до того, что поступило прошение на имя губернатора о разрешении в таких-то и таких-то городах (среди них даже упоминался Сергиев Посад) на строительство мечетей. Кто-то, как будто живя не в России, а на Луне, сказал, что у нас многоконфессиональная страна. Имеющих корни в мусульманстве пять процентов населения, 95 процентов православных, 0,001 процента иудеев, а буддистов вообще никто не считал (по-моему, человек 60 не наберется). В одном из больших учебных заведений, где я преподаю (там учится две тысячи человек), я попросил дать мне статистику по первому курсу. 94 процента православных, один человек мусульманин, а четыре не знают, кто они. Мы, говорят, еще не определились. И это — «многоконфессиональная держава»? Какая «много-»? Не «много-», а нет никого.
И вдруг строятся мечети, причем даже в Сергиевом Посаде. Вопрос — зачем? Ответ один — деньги. Даже существующие мечети пустуют, например, на Поклонной горе, в любой день сходи. Где мусульмане-то? Их нет. А зачем мечеть? Деньги. Может, пошли на поклон к любому саудовскому магнату и говорят — «Дай десять миллионов долларов, построим мечеть». «Мечеть? Десять не дам, но двенадцать дам». За пятьсот тысяч строим мечеть, остальное — накладные. Поэтому можно все мечетями застроить, это будет хороший бизнес. А будут ли ходить туда мусульмане-братья, это вообще никого не волнует. Да столько мулл не найдется, чтобы обеспечить все мечети, хотя татары есть, я сам татарин вообще.
И еще. Дайте грудному младенцу стодолларовую бумажку, он ее так же легко будет рвать, с тем же энтузиазмом, как будто ему дали конфетную обертку. Почему? Да ему все равно, он не понимает. Дети очень долго этого не понимают, потому что дети — существа духовные. Нет ничего удивительного, что они ломают игрушки, могут в хороших ботинках залезть в лужу, они не понимают ценности вложенного труда. Для них нет этих проблем, это проблема для нас, которые уже исполнены сребролюбия, жадности и так далее. У детей этого нет. Нам нужно, до того как ребенок вкусил страсти сребролюбия, пока не почувствовал, что за деньги можно приобрести себе нечто, что тебе папа не покупает, до этого времени нужно поведать ребенку о тех ценностях, которые выше над этой сущностью: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Есть вещи много важнее, чем-то, что можно купить за деньги, а есть вещи, которые вообще не купишь. Если мы сумеем в нашем диалоге с нашими детьми этому их хотя бы научить, рассказать им об этом, думаю, это непременно останется у них в памяти. Это очень важная задача — евангелизация следующего поколения, ибо нельзя служить Богу и маммоне. Человек не может разорваться: либо сюда, либо туда.
И еще. Пока я готовился к докладу, один священник мне сказал: «Если мы будем воспитывать детей только с позиций сдерживания, произойдет такой эффект, как в бутылке шампанского, которую нагревают или взбалтывают, или в консервной банке, которая испортилась. Произойдет взрыв». И он действительно происходит. Действительно, определенная часть молодых людей на несколько лет отпадает, но из своего опыта знаю, что потом они, нагулявшись лет восемь, а то и двенадцать, возвращаются, потому что в этом мире, кроме Церкви, идти им абсолютно некуда. Можно чем-то надолго увлечься — какими-то страстями, карьерой, но когда тебя выгонят отовсюду, и как бы ты гордо где-то ни сидел, все равно придешь на поклон к Богу.
Говорят, что мы напрасно тратим усилия, потом, якобы, не бывает результата. Цыплят считают по осени. Пока человек жив, мы можем его дождаться в Церкви, как отец дождался блудного сына. Вспомним способ Луи Пастера: для того чтобы человек легче переболел болезнью, ему делают прививки. Прививают болезнь в слабой форме, ребенок немного поболеет, организм выработает иммунитет. Если мы не хотим, чтобы наши дети очень сильно увлеклись антимузыкальной культурой, или наркотиками, или еще чем-то, мы должны делать прививки. Мы должны учить детей музыке. Если мы не хотим, чтобы они сливались в какие-то стаи, мы должны в обязательном порядке приобщать их к спорту, особенно городских жителей, потому что дети живут в ненормальныхусловиях. Раньше было естественно для русского человека жить на просторе.
Почему наши дети сбиваются в стаи? Почему возникают «молодежные тусовки»? Почему они используют простые какие-то символы: бритые головы, майки дурацкие, бляхи на боку алюминиевые, еще что-то. Даже парни из вполне церковных семей увлекаются этим, некоторые даже в милицию попадают. Отчего это происходит? Оттого что духовная жизнь требует постоянных усилий. У молодого человека весь гормональный строй пришел в дисгармонию, поэтому подростки бывают так неуклюжи, долговязы, кисти рук -размером, как у мужчины, а шея еще тонкая, как у ребенка, все приходит в какую-то сумятицу, даже чисто внешне. А духовная жизнь требует огромной самодисциплины и самоотречения. И понятно, что даже ребенок, выросший в Церкви, к этому никак не приспособится. Он к Церкви приобщен чисто по традиционным семейным линиям, а у него в данный момент бунт против всего. И против Церкви тоже, и против церковной дисциплины, а самоорганизоваться не может, поэтому в духовном плане он сразу деградирует, спускается на нижнюю ступень и становится просто «млекопитающим». Авторитет родителей не может его удержать в семье, потому что ему не хватает любви, а дома нет старших братьев и сестер, и нет вообще семьи практически, потому что один ребенок в семье -это не семья, это болезненная аномалия. Он стремится уйти к сверстникам, а там закон стаи. Там не как у людей. Среди людей высокое положение занимает самый умный, самый ловкий, самый хитрый, самый оборотистый и прочее, и прочее. А у зверей? Самый сильный. Поэтому в этих стаях — тоже самый сильный: у кого голос громкий, кто самый грубый, кто самый злой, кто самый жестокий. Ребенок попадает в эту среду, и ему там хорошо, хотя могут и побить, но он чувствует себя защищенным, потому что стая его другой стае не отдаст. Он чувствует себя звере себя зверенышем, а не человеком в своей семье, пусть и ущербной? Потому что на самом деле ребенок никакой свободы не хочет. Ребенку хорошо и комфортно, когда он спеленут. Ребенку хорошо, когда им кто-то занимается, кто-то о нем думает и за него решает. «Ты уши помыл, ты зубы почистил, ты сегодня поел?» Он не думает, он знает, что такие вещи, обеспечивающие ему жизнь, за него решат другие.
И здесь — то же самое. «Мне страшно выходить на улицу — стая за меня этот вопрос решит. Потому что для меня сейчас важно ходить по улице, не дома сидеть. Поэтому мне в данном случае стая удобна». Но это все за счет деградации личности.
Я был в детских садах на пятидневке, прошел все круги ада государственного воспитания в нашей стране, которые только существуют. Помню их прекрасно. Тогда я поклялся в лесу, что если у меня будут дети, никогда они не пойдут в пионерский лагерь, лучше пусть с голоду умрут или просидят, как моя покойная мать говорила, «в этой вонючей Москве». Но только не в пионерский лагерь. Хотя у многих самые замечательные воспоминания о нем. Каждый раз, как мать укладывала вещи в мой чемоданчик фанерный, я еще клал на дно столовый нож, чтобы отстаивать свою свободу от «братьев по разуму», которые будут ночевать со мной вместе в одной палатке. Иначе будешь бит. А на нож мало кто полезет. Достанешь его, и разговор на этом как-то кончался. Вот и вся пионерия: «На линейку стройсь, юные ленинцы», — это мы все знаем.
А вот большие православные семьи становятся очагами, центрами приходов, вокруг которых все вращается. Происходит это от нормальности, потому что на самом деле каждое дитя духовно и душевно разумное, оно хочет нормального. Чего ребенку хочется в стае? Ему плохо дома, он не может там реализоваться. Раньше дома русский человек только ночевал и ел. А вся жизнь — во дворе. Он носился по всему селу, по всей деревне. Это был его мир. А разве человек может жить в квартире? Это противоестественно. Да еще и во двор не ходи. Но ему тесно, ему плохо, особенно в силу того, что он русский. Нам нужна степь, нам нужно пространство, нам нужно, чтоб было много и долго. Если ехать на коне, так от Киева до Ярославля. Здесь у меня стол, а там я строю город. Это менталитет нашего русского человека. Это все в нас осталось, хотя мы очень сильно ослабели.
Поэтому одной из главных задач мне видится послужить тому, чтобы семья возникала, и ей всячески помогать. Вот что мы на приходе устроили. До этого в течение десяти лет у нас в храме не было кружечного сбора, никто с тарелками, подносами не ходил, не гремел, не шуршал на богослужении. Ни за одну записку никогда не брали денег, никогда не назначали денег за крещение, отпевание, венчание. Приходилось ругаться: «Нет, сколько?» — «Нет, нисколько». «Нет, скажите» — «Ну, сколько дадите». В результате нам, конечно, давали больше, чем в храмах, где установлена плата. Потому что человек боится перед Бо продешевить. Но один старый московский батюшка сказал: «Этим мы можем отучить свою паству от такой исконно русской традиции, как жертва на храм». И это очень правильно, когда человек чувствует обязанность содержать свой собственный храм. Он Божий, во-первых. А во-вторых, он твой, потому что ты член общины. Давайте сделаем такой ход: каждый, кто ходит, дает монетку. Можешь при выходе еще, обидно не будет. А потом то, что соберется, делим на три кучки. Первая кучка — многодетная мать. Вторая -вдовы и сироты, к вдовам относим и тех, у кого просто мужей нет. Третья — одинокая старость, многим старикам не хватает денег на лекарства элементарно. Делим эти три кучки по прихожанам. Мы не ведем благотворительную деятельность вне прихода, на это — нам не хватит. И что получается? Каждому ребенку достается по тысяче — по две. Уже жить можно при любой мужниной зарплате.
Страницы: | 1 | |
