Русская неделя | Андрей Анисин | 24.08.2006 |
Прежде всего, хотелось бы констатировать ту пагубную роль, которую либерализм сыграл в современной российской истории. Не вполне ведь верно, на наш взгляд, целиком возлагать вину за российские безумства XX века на большевистский коммунизм. Царя свергли и революцию в 1917 году устроили вовсе не большевики, это явилось результатом либерального процесса в России, большевики пришли уже на развалины империи после того, как обанкротилось либеральное Временное правительство. На исходе XX века опять-таки либеральные реформы (под руководством и при щедрой помощи Запада) снова поставили Россию перед реальной перспективой вырождения, разрухи и гражданской войны. На этот раз, может быть, удастся выйти из кризиса без диктатуры и лагерей. В западном мире общественное мнение и политическая практика тоже испытывают колебания от большего либерализма к меньшему, но Запад, тем не менее, именно в либеральной парадигме эволюционирует. Либерализм в России разрушает самые основы общественной жизни, перефразируя известную поговорку: «Что немцу хорошо, то русскому иногда — смерть».
Причины, по которым «немцу хорошо» от либерализма, мы оставим пока в стороне и попробуем объяснить себе, почему нам, русским от него «смерть». Либеральная идеология базируется на признании высшей и абсолютной ценностью прав и свобод отдельной личности. В этом смысле, как это ни покажется странным, едва ли не самым последовательным либералом является Томас Гоббс. От природы человек имеет право НА ВСЕ, таков его исходный тезис. Право на все — это и есть «естественное право» человека. Однако прямое проведение в жизнь этого «естественного права» означает «войну всех против всех» и, таким образом, уничтожение той самой личности, «естественное право» которой утверждается. Выход из этого парадокса Гоббс указывает в создании государства путем «общественного договора», смысл которого в том, что все и каждый отказываются от своего «права на все», то есть от всех своих прав, наделяя этими правами создаваемое государство. И теперь уже оно, это государственное чудовище, имеет право на все, а каждый гражданин имеет только те права, какими его государство благоволит наделить. Таким образом, предельно последовательное развитие фундаментального принципа либерализма приводит к утверждению полного бесправия гражданина перед государством. Самый, на наш взгляд, последовательный либерал Гоббс оказывается проповедником тоталитаризма.
Дальнейшее развитие либеральной идеи стремилось обосновать реальную политическую свободу человека, в том числе и по отношению к государству, однако такое «приближение к реальности» давалось ценой явной непоследовательности. Так, например, Джон Локк (считающийся основоположником либерализма) гораздо более мягко и жизненно, чем Гоббс, выстраивает модель государственной системы, но в изложении принципиальных основ общественной жизни ему приходится быть путаным и сбивчивым. С одной стороны исходным принципом он считает свободу личности, но с другой — почему-то полагает, что, будучи равными, люди не используют друг друга в корыстных интересах и, раз уж они все свободны, они почему-то изначально уважают свободу друг друга, вследствие чего «естественным состоянием» является не «война всех против всех», а сотрудничество. Далее, Локк полагает, что не все права передаются гражданином государству, что права на жизнь, свободу и собственность являются не просто естественными, но и неотчуждаемыми. Но практика государственной жизни невозможна без нарушения этих прав: если даже нет смертной казни, то от войны никакое государство не застраховано, и призвать на войну и послать на смерть своего гражданина оно имеет право, кроме того, даже если людей не казнят, то без лишения свободы никак не обойтись, и даже если отсутствует такая мера как конфискация имущества в законе регулярном, то в некоторых экстраординарных случаях государство получает право на распоряжение и собственностью граждан. Для обоснования таких мер либералам всегда приходится говорить очень правильные слова, но слова никак не вытекающие из принципов либерализма, более того, — слова противоречащие и друг другу, и этим основным принципам. Суть этих слов сводится к тому, что неотчуждаемые права, конечно, отчуждать нельзя, но если очень надо — для обеспечения опять-таки фундаментальных и неотчуждаемых прав других людей, которых (людей и прав) больше, — то все-таки можно, что свобода, конечно, священна, но иногда ее и ограничить нужно мерами принуждения. Слова правильные, только обосновать их либерализм не способен. Либерализм, таким образом, подрывает основы общественной и государственной жизни, ибо исходной точкой и конечным идеалом видит обособленно свободного индивида никак не связанного с другими людьми, с социальными институтами и государственной системой, не связанного, потому что любая связь есть ограничение свободы.
Однако человеческая личность не самодостаточна и человеческая жизнь имеет гораздо более глубокую основу, чем внешняя соотнесенность индивидуальных свобод. Начать надо с того, что человеческая жизнь начинается в семье, человек вырастает из семьи всем своим существом, его бытие коренится там. Свободе предшествует дар: еще прежде того, как человек реализует в личностном плане свою свободу, ему подается в дар его жизнь, его родители, подается любовь, и вот этими-то дарами его личность зачинается и возрастает, этими дарами раскрывается в нем его свобода. Либерализм разлагает эту органическую целостность семейного родства, следствием чего является рождение в мир человека с недоделанной личностью и больною свободой, и никакие психоаналитики не могут потом исцелить этой инвалидности души. Не менее значимой онтологической реальностью, из которой вырастает существо человеческой личности, является вера, как обращенность человека к абсолютной и вечной первореальности, и Церковь, как единство людей, утвержденное в вере. Именно такое единство людей на предельном бытийном уровне является настоящим основанием всякой общественности, как внешних форм соотнесения деятельности людей. Либерализм же к такой внешней соотнесенности как раз и сводит весь смысл общественной жизни, выхолащивая из нее всякий смысл.
Это разложение жизни либеральными идеями совершенно очевидно идет и на Западе. Было бы смешно, когда бы не было так грустно видеть парадоксальную ситуацию, когда главным островком семейных устоев становятся геи и лесбиянки: именно они ценят верность, ревнуют, усыновляют детей, борются за право официально регистрировать свои отношения, в то время как «натуралы», то есть «нормальные люди» детей бросают, множат число разводов и практикуют разнообразные «свободные формы» сожительства, группового в том числе. Запад на своем либеральном пути тоже загнивает, но при этом, как давно замечено, еще в целом неплохо пахнет. Либеральное гниение России будет пахнуть гораздо хуже. Для русского человека, видимо, всегда были более значимы намеченные выше традиционные ценности: семья, Церковь, человеческая близость, служение общим целям, забота о «внутреннем человеке», о духовной свободе, верность правде, верность святыне. Очень редко кто так жил, но что так надо жить — это знали все. Россия реально жила идеалом святости. Эти слова могут показаться напыщенным мечтательством и самодовольством, если смотреть на Россию чужим холодным взглядом, скользящим по поверхности, но так оно и есть, — с очевидностью знает любой, кто живет Россией. Эмпирическая реальность России весьма далека от этого идеала, но только имея этот идеал Россия может существовать.