Был ли
Пакт Молотова-Риббентропа необходимостью, или ему можно было найти альтернативу, помог ли он отсрочить войну, чем руководствовалась Советская власть, и как расценивал пакт сам нарком иностранных дел Советского Союза Вячеслав Молотов? На эти вопросы в интервью корреспонденту РИА Новости Марии Фроловой ответил внук Молотова, исполнительный директор фонда «Русский мир», политолог Вячеслав Никонов.
«Для Советского руководства вопрос в конце августа стоял достаточно просто. Германия начинает войну с Польшей — об этом было чуть ли не официально объявлено. И главный вопрос: а где они, собственно, собираются останавливаться? Они остановятся в Варшаве, они двигаются дальше на Минск или на Москву? В этих условиях разграничение зон интересов означало определения той линии, где остановятся немецкие войска. То есть это был вопрос жизни и смерти. Что это — желание выиграть время или разграничить интересы? Это все было абсолютно взаимосвязано», — отметил В.Никонов.
«Теоретически альтернатива пакту, безусловно, была. И такая альтернатива предлагалась Советским руководством, начиная, ну, как минимум, с апреля 1939 года — а именно: создание системы общеевропейской безопасности на основе соглашений между Советским Союзом, Великобританией и Францией, которые бы предусматривали гарантии безопасности Польши и Румынии. Создание такой системы, в принципе, могло бы резко затормозить шансы на развязывание Германией войны против Польши. К сожалению, эта альтернатива не была реализована. Были попытки ее реализовать, но эти попытки ни к чему не привели. Прежде всего, потому что Франция и Великобритания не готовы были на себя брать какие-то очень жесткие обязательства. А во-вторых, потому что Польша и Румыния не хотели никаких гарантий безопасности от Советского Союза. То есть теоретически эта альтернатива была, но реализоваться на практике она не смогла», — продолжил эксперт.
«Кроме того, поскольку война стремительно уже надвигалась на Польшу, вставал уже вопрос о конкретном достижении договоренности. К сожалению, военные делегации, которые в августе работали в Москве, — и французская, и английская — не имели полномочий для подписания каких-либо соглашений. Поэтому выбор здесь был не очень большой. И потому в тех условиях, когда ничего не складывалось с Францией и Англией, какая еще альтернатива была? Другой альтернативы не было, собственно говоря. Сроки нападения Германии на Польшу пакт не определял. Срок был определен задолго до пакта, и Гитлер напал бы на Польшу с пактом или без. Для него разницы особой не было — ну, в том смысле, что он имел шансы и, может быть, намерение уже тогда начать войну и с Советским Союзом», — отметил В.Никонов.
«Нападения ждали каждый день. То, что это произошло 22 июня 1941 года, а не 21-го — это было не очень большим сюрпризом. (..) У руководства было 100-процентная уверенность в том, что война будет. В 1939 году удалось оттянуть ее начало. Дед мне говорил — они думали, где-то на год. Потом удалось отсрочить и на больший период. Ну, естественно, и 21 июня была еще надежда, что войну еще раз удастся отсрочить», — добавил он.
«Мюнхенский сговор не предусматривал никаких зон интересов. В Мюнхене не подписывались пакты о ненападении. В Мюнхене состоялась встреча руководителей западных стран с Германией по вопросу о немецких территориальных претензиях к Чехословакии. И в Мюнхене эти территориальные претензии Германии были признаны обоснованными, то есть часть Чехословакии сдали немцам. А потом закрыли глаза на уже фактическую аннексию Чехии. Это просто разные события. Но естественно, что поощрение агрессора со стороны западных стран осуществлялось на протяжении многих лет и касалось не только Германии, но и Италии тоже», — отметил эксперт.
Отвечая на вопрос корреспондента, делился ли Молотов своими впечатлениями от встречи с германской делегацией, В. Никонов сказал: «Делился. Серьезные люди, говорил. Но поскольку он встречался с министрами иностранных дел и главами государств практически ежедневно, иногда по много раз в день, то я не думаю, что это на него произвело какое-то незабываемое впечатление. Хотя событие было, конечно, важное».
«Он его (Пакт о ненападении. —
РЛ) положительно оценивал. Он считал, что это то, что позволило нам подготовиться к войне и, в конце концов, одержать победу. Он никогда не сожалел о том, что он его подписал. (..) Договоры о ненападении у Германии были и с другими странами, в том числе с той же самой Польшей. Правда, этот договор был денонсирован в апреле 1939 года. Но пакты о ненападении, конечно, страны между собой заключали», — добавил политолог.
«Попытки поставить на одну доску фашизм и коммунизм — это определенная идеологическая позиция, и вряд ли что-то тут можно сделать. Ответы на эти вопросы дал еще Нюрнбергский процесс, где, собственно, была определена степень виновности сторон. А тем, кому нравится фашизм, — ну, что им можно рекомендовать? Ничего. Если кто-то хочет использовать какие-то исторические факты в политических целях, невозможно запретить им это делать, они будут это делать», — отметил он.
«Хотелось бы, чтобы для всего человечества это не обернулось реабилитацией фашизма, которая достаточно активно происходит в ряде известных стран. Есть некие страны, в которых идет этот процесс и которые при этом пользуются достаточно серьезной поддержкой, в том числе на уровне европейских структур. Во всяком случае, когда сносили Бронзового солдата, я напомню, Европейский союз весь был на стороне Эстонии, а не России. В любом конфликте России с соседом сам Европейский союз будет на стороне соседа, причем что бы сосед ни делал. А сейчас это уже доходит до того, что сосед может заниматься реабилитацией фашизма — и все равно будет в этом поддержан», — подчеркнул Вячеслав Никонов.
Русская линия
