Родина — первое слово в букваре

Скажу сразу, с героем этого репортажа я знаком уже несколько лет и называю его своим другом. Кто-то считает его богатым самодуром, кто-то «своим». Что бы ни говорили про него люди, все сходятся в одном: Степан Васильевич — мужик не простой. А все почему? Потому — что понять не могут. Ну кто в наше время, кроме, разумеется, самой Церкви, строит храмы? А тем более на свои деньги? Один из таких людей — Степан Васильевич Плотников. Этот тюменский бизнесмен взял и построил у себя на родине, в селе Исетском, храм. Что, Степан Васильевич, деньги девать некуда? Да нет, вроде бы есть куда. У него семья, трое взрослых детей. Внучка. Да и родни столько, что на небольшое село наберется. Родных братьев и сестер только девять человек. В общем, позаботиться есть о ком. А он храм построил. Такая вот загадочная русская душа.

Когда я позвонил ему и завел разговор на предмет интервью для нашей газеты, он мне сразу сказал: «Когда ты у меня в последний раз был в деревне?» Мне стало стыдно… «Вот и приезжай ко мне в гости. Все посмотришь. Там и интервью сделаем».

И вот мы в Исетском. Село, надо заметить, не бедное — то тут, то там на избах тарелки спутникового телевидения. Здесь живут потомки староверов, которых ссылали сюда со всей центральной России. В народе их звали двоеданами, потому что в отличие от всех прочих они платили двойную дань: одну как все, а другую — за свою привязанность к старой вере. Наверное, поэтому и работать им приходилось больше других. В свое время дань отменили, а привычка работать осталась. Кстати, наш первый президент Борис Николаевич Ельцин тоже из такой деревни. Бутка называется.

Подъезжаем к храму. Сложенный из золотистых сосновых бревен, украшенный затейливой резьбой, под крышей из ярко-голубой черепицы в окружении белых берез, он выглядит очень живописно. Такой она и должна быть, наверное, деревенская церковь — светлая, теплая, словно бы выросшая среди этих полей и берез. Проходим внутрь. Службы сегодня нет и в храме мы одни. Я подхожу к аналою, прикладываюсь к храмовой иконе — образу Пресвятой Богородицы «Казанская». Оглядываюсь по сторонам. Со стен на нас смотрят иконы. Одни очень старые, другие новые. «Всем миром собирали, — поясняет Степан Васильевич, — какие покупали, а какие из дома принесли». Весь пол в церкви устлан домоткаными дорожками и круглыми ковриками. «Это наши бабушки постарались, — улыбается Степан Васильевич, — что бы мы без них делали».

Идем смотреть дальше. В подвале соседнего здания конторы устроена трапезная. Спускаемся. В трапезной уютно и чисто. Множество светильников. Места столько, что перекусить здесь могут человек сто. В углу два больших холодильника. Чайные столики. На одном стоит большой пузатый самовар. Горки посуды под полотенцами с вышитыми петухами. «После каждой службы мы приходим сюда. Все что-то приносят — кто варенье, кто печенье. Накрываем стол. Пьем чай. Общаемся», — рассказывает хозяин. Тут же в трапезной в двух комнатах устроена гостиница. Это для тех, кто захочет переночевать. Для гостей застеленные кровати и полки с книгами. И все удобства за стенкой. Из конторы приходит женщина. У нее к Степану Васильевичу есть несколько неотложных вопросов. Он извиняется и уходит к себе в кабинет. А я отправляюсь осматривать его хозяйство — цех по розливу минеральной воды. Той самой, с храмами на этикетке, которая называется «Тюменская новая». В цехе я разговорился с мужиком лет сорока, с веселыми хитрыми глазами, которого все здесь — и стар, и млад — звали Саня. Узнав, что я приехал писать по церковь, он говорит: «Это вам лучше вон, к Сереге, — и указал на молоденького застенчивого паренька, — он у нас там недавно венчался. Часто туда бегает. Как зарплата? Нет, не задерживают. Степаныч мужик справедливый, грех жаловаться. Если кто уходит — так на его место в этот же день двое устраиваться придут. Но пьянства не терпит. Я, например, — уточняет Саня, — лет шесть как не пью. И не тянет. А что раньше было!» И смеется.

Когда я пришел в контору, там были гости. Из налоговой полиции. Налоговые инспектора только что вернулись из храма, где они ставили свечки, и теперь разглядывали альбом с фотографиями хозяина, на которых он был запечатлен во время путешествий по святым местам. После того, как они уехали, Степан Васильевич повел меня в дом. Чтобы там, после основательного обеда за бутылочкой минеральной воды, обо всем спокойно поговорить.

— Вот смотрю я на тебя, Степан Васильевич, и не могу понять — ты человек городской или деревенский? Раньше у тебя здесь только цех стоял да здание конторы. А теперь ты вон какое хозяйство устроил!

— Я родился в этих местах, вырос. Каждый уголок знаю. Тогда у нас в деревне только восьмилетка была. Как я ее закончил, так и уехал в город, поступать в техникум. А потом армия, институт. Работал в Тюмени на стройке. Мастером был, прорабом, потом начальником участка. Сюда вернулся, когда мне было уже за сорок. И знаешь, сразу решил — надо дом ставить. А то дело свое завел, а дома нет. Приезжаешь сюда как в гости. А ведь это моя родина.

— Построил ты дом. Это понятно. В доме ты живешь. А храм-то строить зачем взялся?

— Ты сам видел, какая у нас деревня. Большая, крепкая. А церкви своей нет. Ребенок родился — его же крестить надо. Или умрет кто — надо в церковь нести, отпевать. А если церкви нет, что делать?

— А пока ты не приехал, никого здесь это не заботило?

— Почему же, заботило. Только народ православный, в большинстве своем, бедный. А сегодня без денег, сам знаешь, как дела делаются.

— И как все началось?

— Пришли ко мне люди. Рассказали, что хотят создать здесь, в деревне, православную общину. Верующих вроде бы много, но как до дела доходит, никого не найти. Прямо беда. Я поехал к нашему благочинному, игумену Тихону. Он меня выслушал и говорит: «Собирайте сход, я приеду». Встречу назначили в доме культуры. Пришло тогда человек двести. На этом первом собрании мы создали православную общину, а меня там выбрали старостой. Потом пошли в администрацию района, просить помещение. К нашей просьбе отнеслись с пониманием, выделили комнату в детском садике. Там мы устроили молитвенную комнату. Народ увидел, что у нас стало что-то получаться, начались разговоры, чтобы нам свой храм построить. Разговоры эти я слышал, да и сам, признаться, думал об этом. Но браться не решался. Честно признаться, боялся, не осилим. А потом случай один у меня был. Подходит ко мне как-то раз одна старенькая бабушка, берет за руку и говорит: «Когда же ты, Степа, церковь строить будешь? Чтобы у нас свой батюшка был, и все как полагается?» Мне от этих ее слов прямо не по себе стало. Ну, думаю, надо строить.

— И как односельчане восприняли твои начинания?

— Знаешь, говорят, что дело Божие в немощи совершается. Я только тогда смысл этих слов для себя уяснил. Когда за строительство взялся. Мир не без добрых людей. Рабочих рук хватало. Самое интересное — никто никого не звал. Плотники нужны — глядишь, приходят плотники. Лес надо рубить — мужики сведущие тут как тут. Да и администрация в стороне не осталась, помогли. Местные власти делянку выделили, областные денег дали. Пятьдесят тысяч. В общем, за год управились. Через неделю, как храм освятили, крестили здесь первого ребенка. Настоятелем нам достался один из самых опытных священников — протоирей Валерий Гордеев. До этого он 27 лет служил в Тюмени, в Знаменском соборе. К нам из этого храма приезжал хор на праздники. Выступали в доме культуры. Людям очень понравилось.

— Народу на праздники много собирается?

— Когда мы в прошлом году первый раз праздник Крещения здесь устраивали, думали, одни с батюшкой в проруби купаться будем. Хотя готовились основательно — палатки на озере установили, автобусы нам выделило местное предприятие, до озера пять километров. Зря волновались. Народу собралось — тьма! Я искупался — гляжу, один раздевается — и в прорубь. За ним другой. За мужиками бабы. В общем, удался праздник.

— Тянется, значит, народ к своим корням, к своей культуре?

— Вот сейчас много говорят о том, что деревня умирает. Стариков не осталось, молодежь уезжает. А та, что остается, пьет. А чем им тут еще заниматься? Дома культуры в большинстве деревень на замке, церкви нет. Человек пришел с работы — что ему делать? Только телевизор смотреть да водку пить. Так вот люди и отвыкают от нормальной жизни.

— Словом, спасение утопающих — дело рук самих утопающих?

— Так выходит. Кто, кроме нас самих, будет о нашей земле заботиться? Дядя из-за океана?

— А почему ты считаешь эту землю своей?

— Это моя земля. В ней лежат мои предки. Они ее пахали, они ее украшали. Поливали своим потом. Ты спрашиваешь, зачем я тут все так основательно устраиваю? Чтобы когда-нибудь мои дети сюда вернулись. И здесь жили.

— Слушай, откуда это в тебе?

— Знаешь, нас в семье мама с детства учила, что первое слово в букваре — это Родина. А уже потом все остальное.

Интернет-журнал «Русская неделя»