 |
| Православие и Мир | Любовь Миллер | 18.07.2006 |
 |
| Великая княгиня Елизавета Феодоровна |
Впоследствии Александр Михайлович узнал, что изменники, находившиеся в ставке, под влиянием лидеров Государственной Думы осмелились отменить этот приказ Императора (Книга воспоминаний).
Вскоре в Петрограде началась забастовка рабочих оборонных заводов. И это в момент, когда русская армия была готова перейти в наступление! Предлогом для забастовки послужили слухи об отсутствии в пекарнях Петрограда выпеченного хлеба. Однако это было неправдой: слухи распространялись революционерами, чтобы вызвать панику, которая могла послужить поводом для революционных действий. Через некоторое время на улицах столицы начались столкновения между рабочими и солдатами охраны.
Император Николай II ввиду этих беспорядков срочно выехал из ставки в Петроград, но его поезд был задержан на станции Дно.
Какое странное и мистическое совпадение: название этой станции зловеще предвещало разрушение могущественной Российской империи и падение ее на дно беспросветной тьмы. Великий князь Александр Михайлович в «Книге воспоминаний» на с. 278 — 279 передает телефонное сообщение своего брата Сергея Михайловича из ставки:
«Ники выехал вчера в Петроград, но железнодорожные служащие, следуя приказу Особого комитета Государственной Думы, задержали императорский поезд на станции Дно и повернули его в направлении к Пскову. Он в поезде совершенно один. Его хочет видеть делегация Государственной Думы, чтобы предъявить ультимативные требования. Петроградские войска присоединились к восставшим».
В ответ на запрос генерала Алексеева от главнокомандующих разными фронтами были получены телеграммы, где генералы советовали Императору отречься от престолах. Великий князь Николай Николаевич телеграфировал:
«…Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к Нему.
Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие…»
В телеграмме генерал-адъютанта Брусилова стояло:
«Прошу Вас доложить Государю Императору мою всеподданнейшую просьбу, основанную на моей преданности и любви к Родине и царскому престолу, что в данную минуту является единственным исходом, могущим спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет, — отказаться от престола в пользу Государя Наследника Цесаревича при регентстве Великого князя Михаила Александровича…»
Телеграмма от генерал-адъютанта Эверта:
«…При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения Родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной Думы, выраженном им генерал-адъютанту Рузскому, как единственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии».
Телеграмма генерала Сахарова была составлена туманно и завуалированно:
«…Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный Его Величества, рыдая вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям… "
Эти телеграммы были доложены Императору генералом Рузским около пятнадцати часов 2/15 марта. Государь, выслушав доклад генерала Рузского, принял решение отречься от престола. Имея в своем распоряжении пятнадцатимиллионную армию, Император Николай II отрекся от престола. Государь был один, и никто не смог удержать его от этого рокового шага.
* * *
Игумен Серафим в книге «Мученики христианского долга» описывает свою последнюю встречу с Великой княгиней Елизаветой Федоровной весной 1917 года, после отречения Императора. Он поразился виду Великой княгини — так она изменилась. Она выглядела похудевшей и измученной. Душа ее была потрясена настолько, что она не могла говорить без слез. Она видела, в какую гибельную пропасть летела Россия, и горько плакала о стране и русском народе, которому посвятила свою жизнь и которому так самоотверженно служила. Все ее светлые мечты, к которым она стремилась, теперь рушились. Ее душа, которая горела энергией и самопожертвованием, теперь не знала, что делать. Единственным ее желанием было — просить Бога дать ей силы, чтобы допить чашу горестей и умереть в России. Страдала Елизавета Феодоровна и за царскую семью, и когда она говорила о ней, то не могла сдержать слез. Но в то же время Великая княгиня покорялась воле Божьей: в страданиях императорской семьи она предвидела путь их мученичества.Однажды она сказала архиепископу Анастасию о царской семье с какой-то просветленной мягкостью: «Это послужит к их нравственному очищению и приблизит их к Богу». Не было у Елизаветы Феодоровны также и никакой злобы против неистовства толпы, зараженной революционным психозом. Она кротко говорила: «Народ — дитя, он не повинен в происходящем… он введен в заблуждение врагами России.
Когда революционеры пришли в первый раз осматривать Марфо-Мариинскую обитель, один из них, похожий на студента, стал хвалить жизнь сестер, говоря, что у них нет роскоши и везде наблюдается чистота и порядок.
Елизавета Феодоровна, видя такое доброжелательное отношение к своей обители, вступила с ним в разговор. Она говорила ему о христианстве и о социализме. „Кто знает, — сказал в конце этой беседы незнакомец, — быть может, мы идем к одной цели, только разными путями…“
Марфо-Мариинская обитель продолжала свою работу, как и прежде. В больнице лежало несколько тяжелобольных женщин, и Елизавета Феодоровна большую часть своего времени проводила у их постелей.
Москва бурлила и кипела. На улицах царил хаос. Дома грабились и поджигались. По улицам ходили толпы оборванцев. Это были преступники, выпущенные из тюрем, и умалишенные, которых теперь уже никто не держал в больницах.
Некоторые сестры, а также и казначей обители, г-жа Гордеева, боялись, что уголовный элемент может проникнуть в обитель, и просили настоятельницу держать ворота обители все время закрытыми наглухо. Но Великая княгиня не боялась никого: ворота днем не запирались, и амбулатория была, как и прежде, открыта для всех. Она говорила Гордеевой: „Разве вы забыли, что ни один волос не упадет с вашей головы, если на то не будет воли Господней?“ Елизавета Феодоровна и в самых опустившихся людях с преступными наклонностями старалась найти что-то хорошее. Она верила, что доброе начало в душе каждого человека может победить его злые инстинкты. Однажды днем в обитель вошла группа развязных людей. Некоторые из них были пьяны. Можно было сразу определить, что это преступники, гуляющие теперь на свободе. Люди вели себя нагло и выкрикивали непристойные слова. Один из них, одетый в грязную, когда-то цвета хаки форму, увидев Великую княгиню, двинулся к ней, крича, что она теперь не Ее Высочество и кто она такая теперь?
Елизавета Феодоровна спокойно ответила, что она здесь служит людям. Тогда он потребовал, чтобы она перевязала его рану. В его паху была отвратительная, издававшая тошнотворный запах язва.
Великая княгиня посадила его на стул и, встав на пол перед ним на колени, промыла рану, приложила лекарство, забинтовала и сказала ему, чтобы он пришел на следующий день для перевязки, предупредив, что иначе может начаться гангрена.
Человек был озадачен и смущен. Он не знал, что сказать. Наконец, спросил: кто она такая? Высокая настоятельница повторила, что она здесь, чтобы обслуживать больных.
Когда эта группа, уже притихшая, толкаясь и озираясь, вышла из ворот, среди сестер началось волнение. Они были перепуганы. Великая княгиня Елизавета сразу же напомнила им, что над ними Господь и без Его святой воли ничего плохого с ними случиться не может. Душа Великой княгини через Иисусову молитву все время беседовала с Богом.
Делала ли она перевязки больным, готовила ли себе салат для обеда, сидела ли у изголовья больного — в ее уме все время шла эта великая умная молитва. В таком состоянии, как бы предстоя все время перед Спасителем, ее сердце было закрыто для мирского страха и беспокойства. Она знала, что, отдавшись в полное послушание Господу, она следует Его стопам, и что бы ни ожидало ее впереди — она принимала это со спокойствием и полной покорностью воле Божьей. В этом она подражала мученикам первых веков христианства. Естественная реакция ее души на первый удар — отречение Императора от престола и начало революции — уже прошла. Она больше не рыдала от горечи и отчаяния. Тихие слезы, которые проливала ночами Великая княгиня перед иконами, уже не были слезами безысходного горя, но слезами скорби за Россию и за царскую семью.
О самообладании Елизаветы Феодоровны архиепископ Анастасий в брошюре „Светлой памяти Великой княгини Елизаветы Феодоровны“ на с. 18 пишет: „Казалось, что она стояла на высокой непоколебимой скале и оттуда без страха смотрела на бушующие вокруг нее волны, устремив свой духовный взор в вечные дали“.
Однажды утром две грузовые машины с революционерами остановились у ворот Марфо-Мариинской обители. С красными бантами, приколотыми к рубашкам, и с красными флагами они направились к воротам монастыря. Ворота им открыла сама настоятельница.
С цигарками в зубах, в шапках, с винтовками за плечами небольшая группа отделилась от общей толпы и объявила Елизавете Феодоровне, что они приехали арестовать ее, увезти в тюрьму и предать суду как немецкую шпионку, а все здания обители будут обыскивать, чтобы изъять оружие, которое хранится там.
Великая княгиня ответила им: „Войдите, ищите везде, но пусть лишь пятеро из вас войдут“. На требование революционеров немедленно ехать с ними Елизавета Феодоровна сказала, что она настоятельница монастыря и поэтому должна сделать кое-какие распоряжения и проститься со своими сестрами. Они, поговорив между собой, согласились.
Великая княгиня собрала всех сестер обители в церкви и попросила о. Митрофана отслужить молебен. Когда священник облачался и в церкви зажигались свечи и лампады, Елизавета Феодоровна, чтобы ободрить сестер, сказала им слова из Евангелия: „И будете ненавидимы всеми за имя Мое… Терпением вашим спасайте души ваши“ (Лк. 21, 17,19). Потом обратилась к революционерам и пригласила их войти в церковь, оставив оружие у входа. Они нехотя поснимали винтовки и последовали за ней.
Весь молебен Елизавета Феодоровна простояла на коленях. Когда она по окончании службы приложилась к кресту, революционеры, подавленные происходящим, тоже, крестясь, подошли ко кресту.
Тогда Елизавета Феодоровна сказала, что теперь они могут идти с о. Митрофаном искать то, что хотят найти.
После бесплодных поисков смущенные люди вышли к шумевшей и певшей „Интернационал“ и „Марсельезу“ толпе и сказали: „Это монастырь, и ничего больше“. Толпа была разочарована. Она ожидала, что выведут Великую княгиню, а машины наполнят „хранящимся в обители оружием“.
Когда грузовики уехали, Елизавета Феодоровна, перекрестясь, сказала сестрам: „Очевидно, мы недостойны еще мученического венца“. Но этот мученический венец уже приближался к ней. В тот же день, через несколько часов, в Марфо-Мариинскую обитель Милосердия приехали представители Временного правительства. Они пришли к настоятельнице, чтобы извиниться за поведение радикальных революционеров и уверить ее, что в этом деле они не принимали никакого участия.
Елизавета Феодоровна пригласила их в свою приемную и спросила о ходе революции. Представители правительства откровенно сказали, что они не в состоянии бороться с надвигающейся анархией, и предложили ей переехать в Кремль, где будет безопаснее. Великая княгиня ответила: „Я выехала из Кремля не с тем, чтобы вновь быть загнанной туда революционной силой. Если вам трудно охранять меня, прошу вас отказаться от всякой к этому попытки“».
Извиняясь и заверяя ее в своей поддержке, члены правительства уехали.
Елизавета Феодоровна нуждалась в своих родных, которых не видела уже долгое время. Ее сестра-Императрица была под арестом. Брата и двух других сестер она видела только до войны. Она знала, что Россия не сможет быстро сбросить оковы революционной анархии, и на скорое свидание с близкими у нее не было надежды.
Раньше, до начала мировой войны, брат Эрнест и сестры Ирена и Виктория приезжали в Россию. Принцесса Виктория обычно останавливалась в Марфо-Мариинской обители. Иногда она приезжала и со своими детьми.
С начала войны все это оборвалось, и они уже не видели друг друга целых три года. Писем тоже не было. Почта из-за революции не работала.
Великая княгиня стремилась увидеть своих родных, прижать их к своей груди и почувствовать родственную теплоту.
Сильное искушение постигло ее, когда в начале лета 1917 года приехал в Москву, чтобы специально встретиться с ней, шведский министр. По поручению кайзера Вильгельма, пытавшегося спасти Елизавету Феодоровну, в которую когда-то был влюблен, посол должен был уговорить Великую княгиню покинуть Россию. Кайзер работал над разрушением России, и фатальным его актом была присылка Ленина и других революционеров в Россию. Он знал, что Временное правительство скоро падет и Россия захлебнется в крови невинных жертв. Об этом кайзер ясно сказал шведскому министру.
Выслушав внимательно все доводы министра, Великая княгиня спросила его о судьбе Императора с семьей. Шведский министр искренне ответил, что будет сделано все возможное, чтобы они тоже выехали за границу. Наступила небольшая пауза. Вероятно, в этот момент Елизавета Феодоровна горячо молилась Богу и боролась с сильным искушением — уехать из России к своим родным. И она поборола его: тепло поблагодарив министра за его заботу, Великая княгиня совершенно спокойно сказала, что не может оставить свою обитель и вверенных ей Богом сестер и больных и что она определенно решила остаться здесь. Затем встала, показав, что разговор окончен. Шведский министр понял, что дальнейшие уговоры не смогут повлиять на Елизавету Феодоровну, и, молча поклонившись, вышел из приемной обители.
Великая княгиня Елизавета вполне сознавала, что, отказавшись от предложения покинуть Россию, она остается на мученичество, и что сама подписала свой смертный приговор. ~ Сын принцессы Виктории, принц Батгенбергский, будущий лорд Моунтбаттен Бирманский, в последний раз посетил Россию летом 1914 года. Юный принц тогда был морским офицером и состоял при Императоре Николае II во время пребывания английской эскадры в Кронштадте (см.: Вел. князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце). Лорд Моунтбаттен на всю жизнь сохранил теплое воспоминание о России. Жизнь Марфо-Мариинской обители пока шла своим чередом. Высокая настоятельница ухаживала за ранеными солдатами и больными, кормила бедняков и сирот и руководила благотворительными учреждениями.
Во время короткого правления Временного правительства зажиточные москвичи продолжали оказывать обители материальную помощь.
Часть канализационных труб в Москве во время беспорядков была повреждена, а лето 1917 года выдалось очень жарким. Началась эпидемия какой-то болезни, которая по своим симптомам напоминала тиф.
В Марфо-Мариинской обители Милосердия были предприняты меры предосторожности: питьевая вода кипятилась, овощи к столу подавались только в вареном или жареном виде. В этот период времени Елизавета Феодоровна серьезно заболела. Неизвестно, была ли это свирепствовавшая в городе болезнь или какая-то другая. Она больше не могла обходить больных и не имела сил бодрствовать ночами, как это делала раньше. По настоянию докторов на голые доски ее постели, где она спала краткие часы, был положен тонкий матрас. Когда кризис миновал, Елизавета Феодоровна была настолько слабой, что не могла подняться и часами сидела в плетеном кресле, погруженная в молитву, с рукоделием в руках. В августе она узнала, что по распоряжению Керенского Император, Императрица и их дети были перевезены в Тобольск. Теперь уже не оставалось надежды на скорую встречу с дорогой ей царской семьей. Она не строила никаких иллюзий об их освобождении и оттого сильно страдала. Она писала письма в Тобольск, но только одно из них достигло своего назначения. Когда силы вернулись к Великой княгине, она опять взялась за управление своей обителью. Между тем положение в стране все ухудшалось. Не было возможности достать необходимые продукты и медикаменты. Такие простые лекарства, как хинин и йод, добывались с трудом. Не хватало бинтов, ваты, и дело шло к тому, что вскоре сестрам пришлось бы использовать простыни, чтобы делать перевязки больным.
В этот время в Москву приехала племянница Елизаветы Феодоровны, Великая княгиня Мария Павловна. Она остановилась в Марфо-Мариинской обители.
Мария Павловна не нашла никакой перемены в жизни обители. Все было так же, как прежде. Однако она поразилась виду своей тетушки. Всего только несколько месяцев тому назад, когда она видела ее, Елизавета Феодоровна кипела энергией и находилась в постоянном движении. Теперь же она большую часть своего времени проводила в плетеном кресле с вышивкой или вязаньем в руках.
Елизавета Феодоровна и Мария Павловна много говорили о событиях в России и о причинах, вызвавших революцию. Во время одного из таких разговоров, когда был затронут вопрос о царской семье, Великая княгиня Елизавета с горечью вспомнила свое последнее свидание с Императрицей.
Как пишет Е. М. Алмединген, в течение последних недель перед падением Временного правительства Марфо-Мариинская обитель Милосердия стала центром, куда шел народ, не столько за тем, чтобы получить тарелку супа или медицинскую помощь, но чтобы увидеть Великую княгиню Елизавету и излить перед ней накопившуюся душевную боль. Елизавета Феодоровна всех принимала, выслушивала, говорила о Священном Писании и подкрепляла их. Люди выходили от нее умиротворенные и ободренные. Но это продолжалось недолго. 7 ноября 1917 года пало Временное правительство, и во главе огромного Российского государства оказался Ленин и его приспешники.
Источник: Cвятая мученица Великая княгиня Елизавета Феодоровна, М., 2001.
