 |
| Русская неделя | Людмила Кононова | 13.07.2006 |
Жена священника Андрея Кононова из Вятки, мать троих детей (младшей дочери всего четыре года), она, как все, пьет горькую и сладостную чашу будничных забот, но Господь дает ей удивительное качество — ощущать за каждым проявлением жизни дыхание Божие. Где бы она ни пела — в воинских частях в Одинцове или Арсаках, в театре на Таганке или Международном славянском центре, в родной Вятке или в подмосковном Александрове, неизменно потрясение слушателей. Музыку она пишет сама — на свои стихи, на стихи своего мужа — о. Андрея Кононова, с которым они удивительно единомышленны. Именно он автор стихов к ставшей широко известной песне «Псалом боевой». Когда в январе 2002 года она прозвучала в зале церковных соборов Храма Христа Спасителя (где на Рождественские чтения собрались архиереи и миряне всей страны) в исполнении народной артистки России Татьяны Петровой, Патриарх, а следом за ним весь зал — встали…
— Матушка Людмила, вы помните этот случай?
— Когда я рассказала о нем батюшке, он воскликнул: «Думали мы с тобой об этом в 91 году, когда даже мечты о Храме Христа Спасителя не было! Если бы кто-то тогда мне сказал, что песню, сочиненную во время разгрузки дров в Уржуме, будут исполнять в зале церковных соборов, в присутствии архиереев и Патриарха — это бы показалось чем-то совершенно нереальным!»
— Матушка, когда вы поете «Где мой дед неотпетый взывает ко мне» и другие песни о годах тяжких испытаний, возникает ощущение, что вы лично пережили все беды страны, прошли лагеря и ссылки…
— Это неудивительно. Я выросла в атмосфере рассказов моей матери о жизни на каторге, на строительстве Магнитки — с полным ощущением, что это происходило со мной. Там полегла почти вся огромная семья моего прадеда Якова Спиридоновича Бабаева, который до революции был купцом второй гильдии, был человеком высокой культуры и тонкой души, жил благочестиво, вырастил с женой Марией Тихоновной 17 детей. В селе Салмычи под Казанью на средства его семьи был построен храм, церковно-приходская школа, где он преподавал, а в храме пел на клиросе. Семья их была благочестивая, все большие трудолюбцы: работали наряду с прислугой. Все вспоминают его как необыкновенно справедливого человека. Когда он вернулся из ссылки, то закончил свою жизнь тем, что ходил и просил Христа ради — по селу, которое когда-то сам благоустраивал. Его там все любили и никогда ему не отказывали. Я видела его лицо на фотографии — красивое скорбной красотой — глаза настолько очищены страданием, как будто из иного мира смотрят, но понимая все в этом мире. А деда моего расстреляли за то, что отказался подписать донос на товарища, пожаловавшегося на невыносимые условия жизни в ссылке в уральских степях. В 1932 году моих родных привезли в скотском вагоне — с детьми, с женами и мужьями в голое поле. К счастъю, была весна, и они успели вырыть землянки. Это была страшная каторга. Детки умирали, едва народившись. Малыши не знали, что такое молоко — вообще такого продукта в их жизни не было! Однажды бабушка где-то достала сметаны. Это было совершенно фантастическое лакомство! Принеся ее домой, чтобы покормить детей, она убежала в садик за моей мамой, возвращается и видит: старший сынок стоит с ложечкой возле иконы «Знаменье» (она была сделана на заказ моим прадедом на венчание) и всю эту сметану вымазал на икону. «Юрочка, что ты делаешь?» — спросила бабушка. «Мама, ведь там и мама, и детка…», то есть малыш накормил сметаной младенца Христа на иконе — отдал Господу самое лучшее, что было в его жизни и чего он никогда не пробовал. Самое главное, что осталось у меня в памяти от этих рассказов о каторге, — не то, как было тяжко (для меня это было все равно, что царство Кащея), а то, что в этом царстве змиевом были такие проявления силы духа! Ведь они там не только выжили, но и принесли красоту в эту жизнь, они все умели — и шить, и вышивать. Они свой быт приводили в ту гармонию, к которой они привыкли. Будучи глубоко верующими людьми, уповали на помощь Божию — и луч с небес падал в эту беспросветную жизнь и все изменял. В семье была кормилица -швейная машинка. И бабушка этим зарабатывала. Когда у них обрушилась землянка и их семью поселили в барак с крымскими татарами, те их ограбили, хотя вроде бы и брать-то нечего было. Вынесли из дома все! Но… осталась одна швейная машинка, завернутая в перину, а сверху -икона Божией Матери «Знамение». Ее они не вынесли. Не смогли.
— Иногда среди новообращенных в Православие встречаешь крайние оценки вроде «творчество — это от беса». А каков Ваш взгляд на творчество?
— Человек просто не может не быть творцом, поскольку это заповедано ему Богом, он создан по образу и подобию Божьему. В «Символе веры», если дословно переводить с греческого, Господь называется — Поэт Неба и земли. Поэтому способности к творчеству напрямую связаны с Творцом мира, с тем, кто нас создал. Сейчас наша страна настолько невместима в обыденное сознание, что для того, чтобы в ней выжить, что-то понять и не сойти с ума, нужны действительно настоящие творческие силы. Это может быть и творческая сила молитвы у того, кому дан такой дар — молитвой все претворять. Это может быть и деятельная любовь в делах милосердия — это тоже творчество, если по-настоящему к нему относиться. Самое главное — выполнить повеление Господа: «Духа не угашайте!» Это и есть творчество. Горящий дух может быть в любом деле… У меня же просто такое устройство, что если мне не осмыслить внутренне то, что происходит — через слово и через песню — то дальше жить невозможно.
— Ваша такая домашняя песня «В комнате глаженым пахло бельем» не о быте, а смысле жизни. Как это удается?
— Когда дочка моя была еще совсем маленькой, было очень много забот и тягот, когда плоть, кажется, преобладает над душой. Но все матери знают, что бывают такие драгоценные минуты, когда при всей тяготе, физической усталости, случаются проблески присутствия Божия рядом с тобой и ребенком — приходят чувства, которые в обычной жизни нас не посещают или вспыхивают иногда на молитве. Невозможно даже назвать то, что мать иногда переживает в эти мгновения — высокие прикосновения к замыслу Божиему о человеке, о предназначении его. И был такой момент, когда я забежала в комнату — ребенок спал, луч из окна освещал темную до того комнату. И пахло засушенными травками и глаженым бельем. Чудесный запах чистоты, нежности — вроде бы и просто, но все это сложилось в удивительную гармонию.
— Ваш батюшка пишет дивные стихи. Их почти не отличишь от ваших. Вы очень сходны в творчестве…
— Так Господь устроил. Перед тем, как нам встретиться в 1989 году, я молилась, чтобы Господь определил мою судьбу. Вроде как в шутку говорила друзьям, что мечтаю выйти замуж за священника, не предполагая, что это может осуществиться. Меня пригласили попеть на вечере в филиал «Товарищества русских художников» в Перми (так называлось объединение творческих людей). Прихожу я и вижу: сидит, как мне тогда показалось, молодой священник: одет как-то строго, со значком к 1000-летию Крещения Руси. Потом оказалось, что он никакого отношения к Церкви не имеет. Хотя, возможно, у него на роду было написано — стать священником, потому что практически все, кто с ним знакомился, сразу спрашивали: а вы имеете отношение к Церкви? В то время он тоже писал стихи, но они были мне чужды: он был поэт-авангардист, выдумал течение, которое называл «фантастический реализм» или фреализм. И я мечтала, чтобы он вообще ничего не писал. Он действительно долго ничего не писал. Но жизнь под церковным покровом потихонечку излечивала душу и через год после нашего переезда он пожелал учиться в семинарии, потому что святоотеческое наследие наконец дало ему ту пищу, которой душа жаждала всю жизнь. И творчество возродилось на совершенно ином уровне.
— Бывает, что вы вместе пишете стихи?
— Конечно, мы обязательно советуемся друг с другом. Я его вкусу доверяю, а он — моему. Бывает, что и рифмы подсказываем друг другу.
— Православный человек должен все делать очень высокопрофессионально и даже лучше, чем мирские люди, потому что делает все ради Бога. Вы согласны с этим?
— Это я просто исповедую! И скорблю, когда встречаюсь с противоположным. Мне бы хотелось всем православным людям, который берутся за перо, которым хочется что-то выразить в творчестве, сказать: помните, что вы не на пустом месте будете трудиться, стихи не с вас начинаются, не вы первые их писать начинаете -и до вас была огромная русская литература, вся выросшая из Православия. И пренебрегать этим нельзя, надо хотя бы знакомиться с лучшими образцами. Это и язык обогатит, и будет с чем соотнести свое творчество хотя бы технически. Я встречалась с такими случаями творческого восторга: «Ой, вы знаете, матушка, ведь я пою!» Конечно, слава Богу, что тебя осенило — но ведь ты еще младенец и учиться-то все равно надо! А многие пытаются сейчас перескочить через школу, через опыт поколений и думают, что уже чего-то достигли. Но получается, как в Евангелии написано: «Мы играли вам на свирели, а вы не плакали"…
— Матушка Людмила, какое мироощущение вам ближе — трагическое или радостное?
— Скажем так: трагически-пасхальное…
