Соборность духовной жизни

Проблема человека, его онтологического статуса, анализ его бытия в мире под тем или иным углом зрения составляет едва ли не центральное ядро любых философских построений. Даже если некоторая историческая форма философии не ставит непосредственно в центр своего внимания проблему человека, тем не менее, именно эта проблема, определенное ее понимание и решение, существенным образом конституирует уникальное своеобразие всякого философского учения. При этом если человек является единственным, уникальным и высшим предметом философии, то не только потому, что «своя рубашка ближе к телу», не только потому, что человек для человека — свой для своего. Человек действительно, а не только в собственном воображении, представляет собою экстраординарное бытие — не только сам для себя, но и объективно. Отношение животных к человеку невозможно поставить в один ряд с отношениями животных между собой, как и деятельность человека нельзя адекватно понять по одной схеме с жизнедеятельностью животного. Не всегда это отличие бывает лестно для человечества, не всегда, может быть, оно так уж бросается в глаза, но, несмотря на эти печальные констатации, очевидно, что реальная жизнь любого человека не может во всей своей полноте быть сведена без остатка к естественной логике поведения животного.

Человек в своей экзистенции обнаруживает причастность к более высоким сферам бытия, чем те, которые явлены в животном. И точно так же как животное невыводимо в своих специфически животных проявлениях из физических характеристик и химических процессов, требуя принципиально нового — биологического — подхода, — так и человек в своих специфически человеческих проявлениях может быть адекватно понят только с позиций иного, высшего, чем биологический, подхода. Марксистская философия концептуализировала онтологическую экстраординарность человека как его «социальность», видя в ней «высшую форму движения материи». Оставляя в стороне очевидный факт отсутствия материального субстрата в социальном движении, представляется крайне неудачной концептуализация высшей сферы бытия, возвышающейся над сферой биологии, в качестве бытия социального. Если «социальное» понимать в широком смысле, то оно сливается с биологическим («социальность» животных), если же узко и специфически, то оказывается, что этой «форме движения» всего около 5 тысяч лет (возникновение государства и права, классов и общества).

Если иметь в виду кардинальное отличие человека от животного, то таким действительным основанием экстраординарности являются духовные способности человека. Чаще всего в этом смысле говорится о религиозной, нравственной, творческой способности. На наш взгляд, это перечисление должно быть дополнено познавательной способностью, имеющей у человека качественно иной характер, чем у животных, а также некой «философской способностью», которая неотъемлемо присуща человеку по аналогии с вышеупомянутыми. Та или иная степень философской активности на экзистенциальном уровне наличествует у человека всегда. В качестве же феномена общественной жизни философия начинает выступать лишь на определенном этапе исторического движения данного общества. Иначе говоря, следует, видимо, различать «философичность», как качество духовной природы человека, выражающееся в духовной активности особого рода, как характеристику человеческого бытия в мире, задающую особое измерение этого бытия, и философию, как сознательное и целенаправленное культивирование этого особого способа духовного самоутверждения.

Философия, наука, нравственность, искусство, религия укоренены в особых качествах человеческого духа, они являются различными, взаимопроникающими и взаимодополняющими (может быть, в некоторой мере взаимозаменяющими) проявлениями жизни этого духа. В конкретных движениях человеческого духа эти проявления чаще всего переплетены, между ними зачастую невозможно провести строгую демаркацию, но каждое из них имеет свои особые истоки, отвечая особым фундаментальным запросам духовной природы человека.

Каковы же эти запросы духа, каковы те предметы, устремленностью к которым вдохновлены перечисленные формы духовной деятельности человека? Представляется оправданным обратиться, прежде всего, к классической триаде высших ценностей: Истина, Добро и Красота. Они, на наш взгляд, являются объективными основаниями соответственно науки, нравственности и искусства. Это наше утверждение кажется столь же банальным, сколь и «устаревшим». Слишком «непопулярны» в наше время эти слова, гораздо больше говорится о практической отдаче, прагматизме и самовыражении. И все-таки — осмелимся мыслить «непопулярно».

При всем том, что творчество составляет суть художественного акта, что самовыражение, действительно, имеет место во всяком художественном произведении, но ведь не всякое творчество является художественным, и уж, тем более, не всякое самовыражение может быть признано искусством. Только в том случае, когда творчество устремлено к воплощению в зримых образах невместимого ни в какие образы совершенства Красоты, когда самовыражение является не самого-себя-любимого выражением, а отражением своего личного опыта предстояния Красоте, — только здесь можно говорить об искусстве. Красота необязательно доставляет наслаждение, художник (беря это слово в отношении ко всех видам и жанрам искусства) не столько убаюкивает красивостью, сколько открывает перед человеком высочайший идеал Красоты, пробуждает тоску по совершенству и подлинности бытия.

Суть эстетического переживания заключается в прикосновении к совершенству и вечности. Даже феномен «комического» был бы невозможен без отстранения человека от осмеиваемой ситуации, без отстранения его вообще от суеты повседневной жизни, без некоего «очищения взгляда», которое дается приобщенностью к совершенству бытия. Комическое потому и смешно, что является разоблачением мнимого совершенства, разоблачением недостоинства и мелочности. Чтобы смех был возможен, необходимо вознести человека на некоторую онтологическую высоту, с которой он делается способен чистым ясным сердцем смеяться над собственным убожеством, отделившимся от него и ушедшим вниз.

Несомненным основанием нравственной жизни является обращенность к Добру. Какие бы системы этики ни придумывало человечество, как бы ни «заземляло» оно порой Добро, пытаясь разложить это понятие, заменить его на более «рациональные» или более «жизненные», пытаясь даже встать «по ту сторону Добра и Зла», — все-таки только живое чувство Добра всегда было и остается основанием нравственного сознания. Только в переживании позитивной или негативной связи действительности с Высшей Правдой коренится возможность всякой нравственной деятельности, в той или иной форме, в той или иной мере осознаваемый долг служения Добру составляет суть нравственного самоопределения личности.

Следует, далее, признать именно причастие к Истине сутью и смыслом науки, несмотря на разностороннюю критику научного познания, ставшую, как отмечалось выше, весьма существенным умонастроением в современной философии, начиная с XIX века. Нельзя, например, не признать определенную правоту Ницше и Бергсона, разъясняющих, что целью разума является вовсе не истина, а приспособление к среде. Однако это не отменяет того факта, что научное познание вдохновляется в конечном итоге именно идеалом Истины, наука жива именно переживанием устремленности и причастности к Истине. И это особое переживание, отличное от нравственного или эстетического чувства, совершающееся не на чувственном или волевом, а на интеллектуальном уровне, но оно образует не меньшее основание для самореализации человека на духовном измерении. Даже если в конкретном научном исследовании речь идет о некоторых «частных» истинах, явно не претендующих на звание Истины с большой буквы, то и в этом случае науку делает наукой стремление ни к чему иному, как только к истине, вдохновение истиной, которая — неважно с какой она буквы — особым образом, на духовном уровне переживается человеком, делаясь предметом служения.

Единство Истины Добра и Красоты на высших ступенях духовной жизни отмечено уже глубокой древности. И действительно, познание ли Истины, следование ли Добру, творение ли Красоты сопровождается обнаружением в своем особом предмете черт всей этой триады. Возрастая в устремленности к какому-то одному аспекту этого триединства, человек вступает в единение со всей его полнотой. Однако указанными тремя аспектами полнота духовной сферы деятельности, как и полнота опознаваемого в духовной жизни Предмета не исчерпывается. Прежде всего, следует признать, что религиозный акт образует в логическом смысле основу, как несомненно и исторически предшествует науке, морали и искусству. Логической и исторической предпосылкой всех этих форм духовной жизни является способность к переживанию Святыни.

Истина, Добро и Красота значимы для человека как ценности, имеющие собственную уникальную духовную перспективу, открывающие человеку различные способы движения духа, но так же как свойственно им взаимно обогащаться чертами друг друга, так все они необходимо имеют в себе черты Святыни. Каждая из этих ценностей выступает как предмет служения, как источник чувства благоговения, каждая из них может быть понята как форма почитания Святыни. Святыня, как ценность, не покрывая собой уникального своеобразия вышеназванной триады, характеризует каждую из этих ценностей и всю триаду целиком как знак связи с онтологически высшим. Находясь, в качестве момента их ценностной значимости, в единстве с Истиной Добром и Красотой, Святыня может являться в то же время и вполне самостоятельным предметом духовно-ценностной установки человека. В качестве таковой, она образует особую предметность религиозной жизни.

Религиозность понимается здесь нами достаточно широко, предельно даже широко, — как всякое переживание устремленности и причастности, то есть той или иной формы связи со Святыней, как неким вообще знаком, указывающим на онтологически высшее и трансцендентное основание всякого бытия. Примерно в этом смысле употребляет К. Ясперс понятие «шифры трансцендентного». Необходимо только уточнить, что «шифрами трансцендентного» являются все без исключения духовные ценности, понятие же Святыни, во-первых, указывает на определенные моменты — служения, благоговения, присутствующие больше или меньше в переживании человеком своей соотнесенности со всякой ценностью, во-вторых, это понятие говорит об истоках всякой ценности и ценностного сознания, как такового, а в-третьих, оно относится к особой и наиболее фундаментальной ценности человеческого бытия.

Если перейти к раскрытию нашего понимания сути философского акта и к характеристике того места, которое философия занимает в сфере духовных устремлений человека, необходимо сказать, что же является предметом философствования, в устремленности к чему рождается и движется философская мысль. Нам представляется, что наиболее точным является здесь как раз наиболее древнее — первое! — затертое привычным повторением, но единственно точное понимание философии как «любви к мудрости». Существенно разным был и остается облик философии, но при всем этом, на наш взгляд, вполне можно определить смысл всякой философии во всех различных ее формах и интерпретациях именно как взыскание мудрости.

«Мудрость» есть наиболее точное слово для обозначения того блага, которого взыскует философ, того предмета, стремлением к которому вдохновляется философский акт. Мудростью именуется знание и мышление предельно высокого уровня, некое ведение, понимающее проникновение в суть вещей и мира в целом, некая всеохватность мысли, которая, тем не менее, не расплывается в неопределенность, а напротив обретает в этой всеохватности предельную ясность и концентрацию. Мудрость также связана и с триадой Истины, Добра и Красоты, и со Святыней: отправляясь от любой из этих ценностей, духовно возрастая в устремленности к любой из них, человек способен восходить к Мудрости, открывая для себя эту новую грань жизни духа. Деятельность ученого или поэта, нравственное самосовершенствование или углубленная религиозная жизнь с разных сторон, но в равной мере способны возводить человека к причастию Мудрости и быть началом философии. Переживание определенной причастности к Мудрости составляет необходимый элемент всякой духовной жизни, и в этом смысле философская способность неотъемлема от человека, философичность в большей или меньшей степени (в зависимости от степени духовной активности) присутствует в бытии человека всегда. Если же взыскание именно Мудрости, как таковой, делается главным мотивом духовного движения человека, он вступает на стезю собственно философии.

Таким образом, Святыня, Истина, Добро, Красота, Мудрость составляют единство основополагающих духовных ценностей и образуют ту предметность, к которой устремлена и которой ведома духовная деятельность человека. Понятие Святыни и переживание соотнесенности с ней образует исток и начало духовной жизни, а также, в качестве неотъемлемого аспекта отношения ко всякой духовной ценности, пронизывает всю духовную сферу. Мудрость же есть та ценность, которая открывается в процессе и в итоге всякой духовной деятельности, неотъемлемый аспект того духовного совершенства, которое обретается на различных путях духовной жизни, в качестве же духовного блага самостоятельно значимого для человека, она составляет предмет философии.

Совершенно невозможно устанавливать иерархию духовных ценностей в виде пирамиды или ступеней лестницы, но столь же очевидно, что они не образуют безразличной рядоположенности с однотипными отношениями. Каждая из них занимает в духовной сфере свое, только ей свойственное место, ее отношения к другим духовным категориям уникальны и своеобразны, они не одинаковы, не равны по объективной значимости, нельзя сказать, чтобы они нуждались друг в друге формально принудительным образом, но лишь в живой полноте взаимного единства они обретают свое совершенство и высшее раскрытие. Религиозность составляет источник и основу всякой духовной деятельности, философичность образует высший пункт всякого духовного возрастания. Это не означает, что в высшем своем подъеме всякая духовная активность превращается в философию, но она в этом случае обретает глубокую философскую значимость. Оставаясь собой, она, тем не менее, некоторым образом выходит за рамки собственной «профессиональной» обособленности на простор универсальной духовной значимости. Философия, таким образом, связана особым образом с каждым особым видом духовной активности человека.

Интернет-журнал «Русская неделя»