 |
| Русская неделя | Мирослав Бакулин | 27.03.2006 |
Когда-то народ иудейский ходил по пустыне 40 лет в поисках земли обетованной, хотя ходу до нее был — всего один день. Нужно было, чтобы умерли все, кто родился в плену, чтобы исчезло само рабское сознание. Подобно им, и нам сегодня предстоит блуждать среди теней забытых предков иванами-не-помнящими-родства. Все у нас есть: и люди, и грандиозные природные ресурсы, и великая история, не хватает чего-то главного, направляющего нашу жизнь к сносному существованию.
И если иудеев вел Моисей, пламенеющий сердцем к Богу, то мы зачастую ведомы государственными чиновниками, которые поставлены сегодня в самое печальное духовное положение — они единственные в России, кому по закону нельзя верить в Бога на работе. Церковь у нас отделена от государства. 75% населения называют себя православными, но по закону это большинство населения отделено от государства. Дикая и странная ситуация.
А между тем стоило бы вспомнить, что Православие стало народообразующей, государствообразующей верой в России. Долгие века на Руси не было того начала, что смогло бы объединить столько разных народов на одной земле. Они не могли объединиться в войне, не смогли и в торговле, не смогли и в государстве, но стали чем-то целым, целостным вокруг Христа и Его Евангелия. Они отозвались на Вечный Зов Евангелия новым сильным, живым народом, принесшим в первую очередь идеал святости. Святости, не абстрактной, богословской, а той обыденной, бытовой даже, святости, в которой ежедневно русский человек ставил сердце свое пред Богом, наполняя его Святым Духом. Подобно тому, как сошествие Духа Святого преобразило общину апостолов, длящаяся в истории Пятидесятница изменила славянские племена: они заговорили глаголами жизни вечной. Сегодня стоит вспомнить ту трагедию, которая сопутствовала нашей возлюбленной Родине последние годы, и о той святости, которой ответил народ на эту трагедию. Где же корни тех безбожных враждебных вихрей, что пронеслись над нашей державой в веке двадцатом?
Революция 17 года была апогеем и разложения Отчизны, и ее великой святости. Давая недавно имя одной новорожденной девочке, я открыл календарь и рядом со святыми подвижницами и мученицами древних времен с благоговением и торжеством увидал множество имен русских святых 20 века. Девочка была названа в честь преподобномученицы Марии, монахини, расстрелянной на полигоне Бутово под Москвой. Фотография мученицы из дела НКВД, взятая из интернета, теперь стоит у изголовья деткой кроватки.
Начало разложения лежит гораздо раньше — в эпоху истинного испытания, нет, не во времена гонения, когда Церковь была малым стадом, горевшим верою и готовым на смерть ради любви, — оно началось в эпоху принятия Церкви как государственной религии.
Нужно понять, насколько опытная, реальная Церковь, в которой мы живем, отличается от той более реальной, совершенной Церкви, в которую мы верим. Для того чтобы жить в современной нам Церкви, надо, с одной стороны, понимать, во что мы верим, в какую Церковь мы верим, а с другой — принимать в учет, как историческая Церковь развивалась, как она дошла до нынешнего состояния. Митрополит Антоний Сурожский замечает, что в древней Цеpкви, в самый ранний ее период, когда еще проповедовали апостолы и их прямые ученики, христианами становились люди, которые лично пережили встречу со Христом или встретили таких людей, которые были живыми иконами Христа, людей, которые могли свидетельствовать о Христе и о спасении, как-то определяет апостол Иоанн: мы говорим о том, что мы слышали, что видели своими очами и что осязали руки наши. Такой человек говорит, конечно, совершенно иначе, нежели тот, который понаслышке повторяет сказанное кем-то другим двадцать поколений тому назад. Поэтому ранняя Церковь была немногочисленна, она была укоренена в опыте о Христе, она за этот опыт платила мученичеством, смертью, пытками, изгнанничеством — и это в течение тpех-четыpех веков; не только первое поколение так пострадало, но и дальнейшие — тоже.
Когда император Константин признал Церковь не как враждебное явление, а как явление, сначала приемлемое, а потом и желанное, она переменилась глубочайшим образом. Те люди, которые ни за что в Цеpковь не пришли бы, когда это могло стоить им жизни, влились в нее, потому что этой Цеpкви покровительствовал император. И она pазжижилась, в нее вошли элементы, которые никоим образом не хотели бы мученичества, а хотели человеческой славы, человеческой обеспеченности, хотели быть как бы по правую руку императора. И вдобавок церковные структуры начали делаться похожими, по воле императора и с согласия самой Цеpкви, на структуры империи. То есть патриарх был параллелью, стоял как бы параллельно с императором, архиепископы и епископы тоже имели свое иерархическое положение и т. д.
И еще одно: в этом поколении, где христианская вера не зависела исключительно от огненного опыта Святого Духа и Христа, где люди в значительной мере делались верующими понаслышке, появилось расслоение между людьми образованными, знающими, что такое христианская вера как вероучение, а не только как опыт, и людьми, которые не имели доступа ни к какой письменности и поэтому могли только понаслышке узнавать о христианской вере. И в результате епископат, духовенство приобрело положение учительное, но не потому, что из них как бы изливался свет святости, а потому что они знали, что передать следующему поколению или своим современникам. И получилось постепенно некоторое расслоение между духовенством и мирянами. В ранней Цеpкви этого разделения не было, в том смысле, что было одно живое тело, в котором разные члены (апостол Павел об этом подробно говорит) имели различные функции. Но функция — это одно, а сан и возвышенность — это совершенно другое. И если уж говорить о сане и о его высоте, то надо помнить слова Христа о том, что никто большей любви не имеет, как тот, кто жизнь свою отдаст за ближнего своего. Своим ученикам Он говорил: Кто из вас хочет быть первым (то есть быть самым истинным Моим учеником), должен стать всем слугой. И на Тайной вечери Он снова говорит: Смотрите, вы Меня называете Учителем, а Я среди вас как служащий…
Это у нас пропало в значительной мере, если не совершенно, потому что мы влились в светские структуры. В результате, как мне кажется, получилось расслоение между мирянами, которые не чувствуют ответственности за Цеpковь и которым как будто даже говорят: «Ты только делай то, что тебе сказано, и все будет хорошо», и духовенством, которое учительно стало «руководить стадом Христовым». А миряне — это не стадо, это живое тело Хpиста, и духовенство — это не вожди и не начальники, а слуги.
И к этому нам надо как-то веpнуться, сначала веpнуться сознанием. Надо учить людей, и начать с себя самого. Каждый на своем месте должен быть готовым отдать свою жизнь. И когда я говорю «жизнь отдать», я не говорю романтически о том, чтобы умереть в пытках и т. д., но отдать каждый день, каждый час своей жизни на то, чтобы все вокруг было освящено. Миряне, которых апостол Петр определяет как царственное священство, народ святой, храм Святого Духа, оказываются просто подвластным «стадом», которому говорится: «Поступай так-то, делай то-то, учись этому, верь в то или другое». И это отчасти привело к появлению совершенно невероятной формации — КРЕЩЕНЫХ БЕЗБОЖНИКОВ. Тех, для кого Церковь — это дань традиции, а молитва — оберег, икона — талисман. Они, эти крещеные безбожники возложили всю свою ответственность за ежедневный подвиг веры на духовенство, ревниво требуя от него личной святости, презрительно относясь к любой слабости в священнике, привыкая оправдывать себя подозрением в нем всей своей греховности. Но напомню заповедь не судить другого, потому что если мы и способны видеть в другом какие-то грехи, то только те, которые присущи нам самим. Эта закваска крещеного безбожия и привела к разрушению той жизни, вокруг которой зиждилось наше государство. Эта формальная, внешняя, социально-адаптированная крещеность выхолащивала и выхолащивает Церковь, разбавляя прихожан захожанами.
Два главных вопроса терзают русскую душу «Кто виноват?» и «Что делать?». Виновник наших бедствий — диавол, и наша задача вынести его льстивые дела исповедью под Солнце Правды, испепелить их любовью Христовой. И что же делать дальше? Василий Розанов шутил, что слова эти могли прийти в голову только больному петербургскому мальчику, и что нужно просто летом собирать малину и варить варенье, а зимой пить чай с этим вареньем. Он прав отчасти, что идеал жизни раскрывается в быту, что отвлеченной метафизики, не имеющей конкретного опыта, просто не существует. Но ЭТОГО мало русскому человеку, на сегодня он так занят поисками смысла жизни, что ему работать даже некогда.
Нужно, чтобы всякому ищущему Бога сегодня отвечали не словом: «Веруй», а словом «Делай». Как пишет иеромонах Тихон в замечательной книжке «Архиерей»: «Что вы зовете Меня Господи, Господи, и не делаете того, что Я говорю». Эти слова обычно понимают в том смысле, что будто бы Христос требует от нас совершения добрых дел, а не пустого призывания Господа. Не совсем это верно. «Без Меня не можете делать ничего». Для делания добра нужны силы. Но ведь чтобы сделать то, что говорит Христос о Таинстве Причащения, никаких сил не нужно. Нужно только придйти к Нему. «И приходящего ко Мне не изгоню вон». Приходите еженедельно, ежедневно. Приходите без кощунства. Соединяйтесь со Христом теснее, так, чтобы Тело и Кровь Его вошли во все ваши суставы, во утробу, в сердце; и мало-помалу у вас явятся силы творить добро. Идите дальше, и вы увидите, как легко делать то, что раньше вам казалось недостижимым, неосуществимым. Продолжайте дальше и станете подобными апостолам. Еще дальше — и «больше сих узрите».
Итак, что делать? Заставлять ходить себя в храм по воскресеньям, как можно чаще исповедаться и причащаться Тела и Крови Господней.
И еще несколько слов о святости, кажущаяся недостижимость которой часто убивает все силы у встающего на путь спасения.
Церковь наша не просто религиозное братство, не духовное общество, не союз единомышленников, а собрание перед лицом мира тех, кто призваны составить новый народ Божий, возвестить Его волю, исполнить Его дело. Отсюда и члены этой Церкви называют себя «призванными» и «святыми». Ибо СВЯТОСТЬ в своем первоначальном смысле и есть призвание Божие для служения Ему одному, отделение человека или вещи из сферы «профанной» в «священную», избрание и посвящение. «Род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, чтобы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий» — вот определение Церкви, которое мы найдем в первом послании Петра (2, 9 — 10). И мирянин — это не только человек, который живет «в миру», это человек, который Христом послан в мир для того, чтобы все, к чему он прикоснется, сделать святыней: он священник в этом отношении.
Почему же апостол называет священство мирянина царственным? Ответ можно найти у святителя Василия Великого, который говорит: всякий может управлять и властвовать, только царь может умереть за свой народ… И вот эта роль всякого христианина — и мирянина, и священника. Как народ Божий мы все являемся царственным священством через то, что мы должны быть готовы жизнь свою положить за каждого человека, который находится в Церкви и особенно вне Церкви: Я вас посылаю, как овец среди волков…
Мы овцы не в том смысле, что должны быть блеющим стадом, которому нечего говорить или нечего давать. Нет, мы — общество людей, которые должны идти в мир, идти туда, где не слышали о Христе, туда, где не верят в Бога, идти туда, где разврат, где неправда, где нет веры, где нет надежды, где нет радости, где нет любви, и все это приносить туда в себе и давать ценой своей жизни. А «ценой своей жизни» не значит умереть: умирать можно каждый Божий день, отдавая свою жизнь другим людям. Умереть на плахе — это одно мгновение, умирать изо дня в день — это другое дело.
Этот ежедневный подвиг мирянина архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) называет Белым Иночеством: — Перед всяким горящим сердцем, тоскующим по жизни небесной, теперь открываются три пути: путь черного иночества, облечения себя в одежду внешнего отделения от мира сего; путь белого иночества — облечения своего лишь сердца в одежду этого отделения, при формах жизни всех людей, и, наконец, третий путь — откол, отделение от единства Церкви под тем или иным предлогом, — путь меньшей духовной любви к братьям, а значит, и к Богу. Это я говорю о «сектантах». И для чего отделяться? Хочешь гореть любовью к Господу, выбирай любой путь: белого или черного иночества… Сам Господь, Владыка наш, в Собственном Образе Своем Святейшем, оставил верным Своим эти пути. Он Сам совместил их в Себе, будучи Назореем-Странником в мире сем, принимавшим вино и евшим все, что едят все, — все дела рук своих. Апостолы уже были чистые белые иноки: и апостол Петр с женой, и апостол Павел — без жены.
Значит, быть святым — не есть что-то запредельное, неисполнимое, невозможное. Значит, можно ежедневно совершать дела воли Божией, дела милосердия и любви. Проснувшись — помолиться, благословить уходящих в школу деток, искренне и честно трудиться на своей работе, помогать всем нуждающимся, дарить любовью и утешением всех страдающих, короче, делать то, что бы сделал на нашем месте Христос. И тогда, не уходя в монастырь, мы наполнимся благодати Божией, построим Царство Божие здесь на земле. Без этого как оно созиждется там, на небесах? Вспомним преподобного Макария, идущего, по влечению Духа, из пустыни в Александрию, чтобы посмотреть на тех, кто должен быть выше его пред Богом, и входящего в дом к двум семейным женщинам.
Итак, Церкви не нужно сегодня соединяться с государством, чтобы не возникло вновь лицемерия крещеного безбожия, но Она и не может быть отделена от государства, ибо она составляет его сердцевину, ось, вокруг которой строится вся глубинная жизнь человека от рождения до успения. Сегодня государство во многом потеряло свою государственность и ему есть чему поучиться у Церкви, особенно в том, что касается жертвенного служения. И чиновникам, и духовенству, и мирянам нужно переставать быть сообществом крещеных людей, нам нужно становиться Церковью. И каждый из нас да будет всем слугой.
