Христианский социализм

Из книги «Миссия России. Православие и социализм в XXI веке» (СПб.2008)

От редакции: Эту статью мы получили от автора со следующим сопроводительным письмом. «В последнее время на «Русской Линии», да и вообще в православном сообществе, заметно оживилась дискуссия по проблеме отношения к «советскому прошлому». К сожалению, она чаще происходит на уровне набивших оскомину штампов, никак не способствующих позитивному результату и зачастую, наоборот, разрушающих патриотическое сознание. Чтобы полнее осмыслить феномен «советского социализма» в контексте русской истории, стоит перевести разговор на более глубокий, сущностный уровень, где работают фундаментальные смыслы русского самосознания. История не спонтанна и не случайна, но есть лишь проявление логики этих смыслов, их развития и становления, и лишь обращаясь к ним можно судить о значении истории и возможных путях ее продолжения.

В свете этих соображений хочу предложить для «РЛ» фрагмент из своей книги «Миссия России. Православие и социализм в XXI веке», посвященный осмыслению идеи социализма в христианском контексте. Надеюсь, эта точка зрения позволит более дифференцированно подойти к пониманию «советского социализма», увидеть его не только слабые, но и сильные стороны; не только в образе однозначно-негативного «тоталитаризма», но и как потенциально открытый путь к дальнейшему развитию русской православной цивилизации".

Чтобы разобраться в существе социализма как исключительно многомерного социально-исторического явления следует разделить в нем формальную и нравственную стороны. С этой целью можно выделить две его разновидности.

Это научный социализм, основанный на построениях позитивистской мысли, исходящей из материалистического понимания экономики, социологии и этики - именно этот социализм был рожден в рамках европейского гуманизма, теоретически разработан в форме марксизма-ленинизма и затем осуществлен в Советском Союзе. И религиозный социализм, в основании которого лежит религиозно обоснованная этика межчеловеческих отношений. Прототипами подобного «религиозного социализма» в истории могут служить древние архаические сообщества, первохристианские общины, христианские общежительные монастыри, русские крестьянские общины. Здесь вся система социальных и хозяйственно-экономических отношений исходила в первую очередь из социально-нравственной необходимости, диктуемой императивами религиозной этики. Если научный социализм, строится на утилитарной логике рассудка и сам по себе не требует любви в качестве методологической категории, то «религиозный социализм», наоборот, исходит из любви, строя систему социальных отношений как форму ее эмпирической реализации. В этом отношении «религиозный социализм» глубоко онтологичен и органичен, и поэтому в отличии от научного социализма совершенно лишен утопизма. Именно эта онтология любви (в подсознательном, родовом ее проявлении) просматривается во всяком традиционном социальном сообществе: в традиционной семье, племени, роде, нации, включая и традиционное государство, где метафизика «государственного всеединства» обосновывалась и поддерживалась общим религиозным культом.

Но даже если мы посмотрим на взаимное соотношение научного и религиозного социализма, то увидим, что «религиозный социализм» как в психологическом, так и в историческом плане первичен относительно социализма научного, который по существу является лишь реакцией человеческого разума на призывы души и совести. Так, духовно-нравственные начала русского социализма формировались на протяжении всего XIX века в лоне одухотворенной русской культуры на основе сострадания и любви к народу, тяжкое положение которого было постоянным укором национальной совести. Однако реализация этих духовно-справедливых народнических чаяний, претерпев рационально-атеистическое преображение в среде революционеров-практиков, обернулось в XX веке научной системой марксизма-ленинизма, утилитарно-материалистической как по форме, так и по существу. Судьба научного социализма тем и трагична, что он оторвался от своей религиозной онтологии, превратившись в бездушную схему, в которой совершенно исчез духовный человек как источник и творец социального бытия.

Таков исторический расклад реального социализма. Его онтологическое религиозное начало оказалось за кадром истории, реальное же воплощение получила рационально-искусственная схема. Но возможен ли иной, онтологически и методологически цельный социализм? На это вопрос следует ответить утвердительно: принципиальных преград духовно-гармоничному социализму не существует. Просто идеологическим основанием социализма должна стать онтология религиозного идеала человеческих отношений, а рациональной формой научная организация социально-экономической сферы. Так, чтобы социально-экономическая реальность не противоречила, а способствовала раскрытию в человеке и обществе религиозного идеала. Именно этот путь социализма имел в виду С. Булгаков, когда говорил, что «возможен и социализм любви, но это в том случае, если социалистическое мировоззрение согрето религией, прежде всего христианством»[1].

Однако марксизм, легший в основание социализма XX века, был заряжен прямо противоположным импульсом. В своей работе «Карл Маркс как религиозный тип» С. Булгаков отмечает: «В воинствующем атеизме Маркса мы видим центральный нерв всей его деятельности. Один из главных ее стимулов, борьба с религией, есть в известном смысле… истинный, хотя и сокровенный практический мотив и его важнейших чисто теоретических трудов. Маркс борется с Богом и своей наукой, и своим социализмом, который в его руках становится средством для атеизма, оружием для освобождения человечества от религии»[2]. Это очень важная мысль для понимания истоков социалистической трагедии XX века. В самом начале своего концептуального оформления социализм был развернут и использован Марксом и его единоверцами как орудие в борьбе с христианством. И эта «родовая травма» социализма предопределила весь трагизм дальнейшей его истории.

Здесь важно понять, что не социализм как социально-экономическое учение своим существом борется с религией и христианством, а та его идеологическая надстройка, которая сама, в своих собственных религиозных истоках является антихристианством. Сам же социализм в его экономическом учении не противоречит никакой религии и более того, как было показано выше, имеет в своей основе религиозную этику человеческих отношений наиболее ярко выраженную именно в христианстве. С этой точки зрения социализм как идея и социально-экономическое учение, является прямым отражением христианства — не христианством как таковым, но его земной социально-экономической проекцией.

Если мы, для примера, сопоставим основные этические идеи христианства, и аналогичные принципы советского социализма, то увидим их непосредственную корреляцию:

Для понимания исключительной близости данных подходов можно мысленно дополнить эту таблицу еще одной колонкой, где расположить соответствующие принципы капитализма, чтобы увидеть их радикальную противоположность и социализму, и христианству.

Принципиальная разница в этическом содержании социализма и христианства состоит лишь в том, что христианство реализует свои идеалы главным образом «на небесах», т. е. в духовно-мистической сфере; социализм же пытается реализовать свои принципы «на земле», т. е. в реальных социально-экономических материальных формах. Понятно, что последнее сопровождается неизбежной нивелировкой идеального качества социалистических идеалов, утратой их «небесного» христианского содержания. Но это само по себе не противопоставляет социализм и христианство как антагонистические явления, но наоборот, дополняет, если понимать христианскую историю как реальное духовно-историческое преображение мира. Социализм в его коммунистическом пафосе даже можно назвать проявлением христианского хилиазма, но его нельзя отделить от христианства. Более того, чем социализм последовательней и глубже в своем стремлении к осуществлению своих земных идеалов, тем он ближе к идеалам небесным, т. е. к христианству. Ибо сказано: «…что свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» [Мф.18.18]. Поэтому в социализме как таковом нет греха; в нем есть известное несовершенство и падшесть человеческой природы, но в нем нет никаких принципиальных преград к внутреннему совершенствованию и развитию, приближающего его к самым высоким идеалам и откровениям христианства.

Принципиальная близость духовно-нравственных идеалов христианства и социально-экономических принципов социализма, их определенная внутренняя взаимодополняемость изначально обращала на себя внимание христианской мысли, что позволило уже в начале XIX в. сформироваться вполне устойчивому понятию — «христианский социализм», не получившего, правда, какой-либо серьезной теоретической разработки. С. Булгаков, большое внимание уделявший этому вопросу, пишет: «Основная мысль „христианского социализма“ состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно существовать положительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм является средством для выполнения велений христианской любви. Он исполняет правду христианства в хозяйственной жизни. Разумеется, насколько социализм проникается антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть соединяем с христианством, которое требует, прежде всего, человеческого сердца. Но в социализме самом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной политики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Поэтому самая мысль о „христианском социализме“ не имеет в себе ничего противоречивого. Принципиально христианский социализм вполне возможен»[3].

В чем же состоит существо положительного соотношения между социализмом и христианством? В приведенной цитате С. Булгакова христианский социализм предстает как определенная социально-экономическая форма реализации христианской любви в реальной жизни общества. Однако если смотреть еще глубже, то данная форма предстает как христианский социальный закон, закрепляющий и охраняющий действие христианской любви в рамках социума. То есть христианский социализм может трактоваться как органическое единство благодати и закона, реализованное на уровне общественных отношений. В этом и состоит возможное положительное соотношение между христианством как духовным учением, и социализмом как совокупностью мер социальной политики. Но более того, эта возможность является в то же время и необходимостью, т.к. никакое проявление благодати (в том числе и христианской любви) не может в падшем человеческом мире обрести какую-либо степень стабильности, если не облечется в форму закона. Это относится как к личной духовной жизни, так и духовно-исторической жизни общества.

В этом соотношении вообще состоит закрепляющая, формообразующая роль закона в бытии мира — преображает благодать, но формообразует закон. То есть закон, следуя за благодатью, утверждает меру ее присутствия в реальном мире. Это своего рода средство материализации благодати, без которой невозможен принципиальный (качественный) переход от духовного к материальному, от небесного к земному, от религиозного к социальному — все это осуществимо лишь посредством благодатного закона как формы закрепления высших метафизических истин на уровне эмпирического бытия. Именно в виде Закона было закреплено первое ветхозаветное откровение Бога человеку, данное через Моисея народу израильскому. Новозаветное Откровение как Откровение уже о самой благодати, так же запечатлено в форме заповедей. И сама Церковь Христова зафиксировала свои благодатные основания в виде догматов — в своего рода духовных законах, лишь следование которым сохраняет земное и историческое бытие Церкви в поле действия Божественной благодати.

Поэтому нет ничего предосудительного в задаче формирования «христианского социального закона» как формы закрепления действия благодати христианской любви в реальной жизни социума. Слова ап. Павла о том, что «…закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа» [Ио.1.17] в данном случае имеет лишь положительный смыл. Между законом и благодатью нет противоречия, наоборот, одно немыслимо без другого. Так само новозаветное Откровение стало возможным лишь в рамках ветхозаветного Закона: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон и пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» [Мф.5.17]. Дальнейшее исполнение заповеди любви требует расширения христианского закона любви к ближнему до рамок социального закона, включающего в поле действия благодати всю социальную сферу общества. Ибо христианство — это любовь ко всем, и дальний здесь такой же ближний. Как пишет Н. Сомин: «Закон, если он является застывшим переживанием благодати, имеет огромную воспитательную силу и дает простор для действия уже подлинной благодати. Благодать, не подкрепленная благодатным законом, быстро сходит на нет, гибнет под действием сил зла. А потому закон должен следовать за благодатью и закреплять ее достижения»[4]. Поэтому «христианский социализм, как сочетание благодати и закона, христианской любви и разумного устроения общественной жизни, объективно является христианским общественным идеалом, к которому должно стремиться христианское сообщество»[5].

Есть большая проблема для исторического христианства, за решение которой оно по существу еще и не бралось, состоящая в невозможности полноты осуществления христианской любви в существующих формах социальных отношений. Внешняя относительно Церкви зона общественных отношений, как некий чуждый бескрайний мир, остается холодной пустыней, где, кажется, без следа исчезают любые жертвы христианской любви и тепла — и это при том, что общество может считать себя христианским! В этом есть очевидное духовно-историческое противоречие.

Приходиться признать, что существующий порядок межчеловеческих отношений, несмотря на двухтысячелетний опыт христианства, покрыт пеленой двусмысленности затрудняющей актуализацию главной христианской добродетели — любви, реально проявляемой лишь в конкретном социальном действии. Эта двусмысленность есть наследство еще рабовладельческой формы социальных отношений, когда историческое христианство, будучи спроецированным на раба и его хозяина, не могло в одночасье преобразить их отношений до степени братской любви, но жестко сковывалось системой социально-экономической действительности. Очевидно, подобного рода социальное неравенство, сохраняющее свою суть и в капиталистической форме социальных отношений (как эксплуатация человека человеком), в корне противоречит христианской истине: «вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков» [1Кор.7.23]. Социальное неравенство объективно служит непреодолимым препятствием для торжества в мире христианской истины. Общество по своей социальной структуре оказывается разомкнутым, дискретным, многослойным — неспособным быть реально единым во Христе. Оно принципиально не может аккумулировать, умножать и сохранять в себе христианскую добродетель — а «…кто не собирает со Мною, тот расточает…» [Мф.12.30]. Единственной возможной формой реализации христианской любви на социальном уровне оказывается в таком обществе милость и благотворительность, не носящие сами по себе системного характера, но являющиеся социально-случайным фактором, никак не влияющим на общий строй, динамику и характер социальных отношений, сохраняя их принципиальную отчужденность. Повторимся, это в полной мере относится как к рабовладельчеству первых веков христианства, как к крепостной России XIX века, так и к современным формам капиталистической экономики: везде, где общество (его система) допускает эксплуатацию человека человеком, невозможно говорить о правильных с христианской точки зрения человеческих отношениях, т. е. по существу, и о христианстве как таковом. Ибо если христианство ограничивается лишь формой веры (т.е. культом), то оно мертво — «вера без дел мертва» [Иак.2.26]. Именно по этой причине христианство как таковое от его начала и доныне можно мыслить лишь в рамках Церкви, в области же внешних социальных отношений его как не было, так и нет.

Может показаться, что подобное положение вещей и является единственно возможным, что это есть имманентное и неизменное состояние греховного по своей природе социального мира, в котором христианству как таковому вообще не место, что оно не властно в нем что-либо изменить. Однако факт появления в человеческой истории реального социализма, реализованного даже на чисто материалистической основе, говорит о том, что данное положение вещей не является принципиально неизменным, но наоборот, исторически дозрело до стадии качественного изменения. В этой ситуации дальнейшее самоустранение христианской церкви от участия в преображении социальной сферы приведет к тому, что «камни возопиют» [Лк.19.40], что, впрочем, уже и ознаменовали материалистические формы социалистических революций.

Качественное преображение социальности есть чисто христианская задача как духовно-нравственная необходимость гармонизации внутреннего мира христианской души и внешней среды человеческих отношений. Мирное сосуществование чистой христианской совести и «антихристианства» в формах социальной организации невозможно без известной доли самообмана, а если точнее — лукавства. Так, ущербность и двусмысленность милостыни, попечительства, благотворительности и других подобных форм социальной добродетели состоит в их половинчатости, зачастую являющейся лишь видом откупа перед Богом за обличаемую совестью эксплуатацию ближнего и общества, доходы от которой могут многократно превосходить размеры благотворительности. В то время как полнота христианской добродетели предполагает полную самоотдачу человека деятельному служению ближнему, то есть, в конечном итоге — обществу. Именно через служение обществу (как сообществу ближних) в полной мере гармонизируется как личный духовный строй христианской совести, так и сама общественная система в ее социально-экономических отношениях. Поэтому можно сказать, что с христианской точки зрения, социализм — это такое общество, в котором в наибольшей степени открыта возможность осуществления христианской любви к ближнему через организованное служение обществу. В противоположность разомкнутым социально-экономическим системам, социалистическая (или органическая) система обеспечивает структурно-равномерное распределение социального блага (аккумулируемой обществом социальной любви) между всеми членами общества; так, чтобы «кто собрал много, не имел лишнего; и кто — мало, не имел недостатка» [Исх.16.18]. То есть так, «чтобы была равномерность» [2Кор.8.14] в полной аналогии с живим организмом как равномерным распределением в нем духа и крови.

Христианский социализм есть в этом смысле общественная форма осуществления заповеди любви к ближнему, или иначе — христианская любовь, организованная в общественно-социальных формах. Главный принцип, положенный в основание подобного общества, — служение ближнему. Каждый служит всем остальным, и все служат каждому. Здесь реализация христианской любви (как служения) становится не просто частным делом, но приобретает надындивидуальный общественный статус, равномерно распределяясь на каждого члена общества. Общество как бы аккумулирует социальное благо, рождающееся из тепла индивидуальной любви, и накапливая его в определенных социальных формах, наделяет им (как любовью) каждого члена общества — так, что никто не остается в ней обделенным. В этой роли общество приобретает ярко выраженные патерналистские свойства, уподобляясь Богу, «возлюбившему всех», становясь христианским не только по букве, но и по существу. Здесь сама христианская Истина проявляется в своем непосредственном качестве — как любовь, преображающая бытие. Христианский опыт хорошо знает это благодатное присутствие любви в церковном общении, в христианской семье, в христианской общине (в монастырях). Эта же любовь способна присутствовать и на уровне общества, ибо для нее не существует ограничений. Христианский социализм и подразумевает подобное общество.

В своей полноте заповедь любви к Богу реализуется в Церкви, заповедь любви к ближнему — непосредственно в обществе! Общество в этом смысле есть земная Церковь, ожидающая своей действительной христианизации как исполнения любовью к ближнему. Поэтому общество не есть внешняя и чуждая для православного сердца среда (как это зачастую считается), а есть благодатное поле для прямого и непосредственного претворения любви к Богу в любовь к ближнему: здесь небесное претворяется в земное — преображая мир.

Итак, христианский социализм — это соборно-общественная форма исполнения заповеди любви к ближнему. Здесь через реальные формы служения обществу христианская любовь как бы преодолевает ограду христианской Церкви и, свободно растекаясь по всем органам социального тела, воцерковляет его, преображая в единое одухотворенное и благодатное бытие, в дальнейшее осуществление слов Спасителя: «Как Ты Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» [Ио.17.21].

____________________________

[1] Булгаков С.Н.
[2] Булгаков С.Н. Карл Маркс как религиозный тип // Героизм и подвижничество. — М., 1992. С. 67.
[3] Булгаков С.Н. Христианский социализм. — Новосибирск, 1991. С.227−228.
[4] Сомин Н.В. Христианский реализм С.Франка. — (http://chri-soc.narod.ru/).
[5] Там же.