Батюшка спросил: «Ты думаешь поступать в семинарию?»

Интервью священника Антония Игнатьева о своем пути к вере

о. Антоний Игнатьев

— Да, мои родители пришли к вере уже в сознательном возрасте: в студенческие годы. Это было самостоятельным решением — они крестились и повенчались. Меня крестили, когда мне было уже три года. Крестил меня на дому известный московский священник — клирик храма пророка Илии в Обыденском переулке протоиерей Александр Егоров. Мои родители тоже к батюшке о. Александру ходили.

— Было ли именно православное воспитание?

— Воспитывала меня бабушка, которая не была церковным человеком. Родители учились в институте и до вечера пропадали на учебе. Сидела она со мной после ночных дежурств в больнице.

Мне больше всего запомнилось, что папа приходил с работы и читал замечательную книжку — «Легенды о Христе» Сельмы Лагерлеф в самиздате. Эти рассказы мне очень нравились и я с большим нетерпением ждал вечера и папиного чтения.

— В храм водили вас часто? В храм приезжала женщина, которая помнит вас маленьким мальчиком с большим молитвословом.

— Когда мне было десять лет, при храме открылась воскресная школа. Папа предложил мне в нее ходить и я согласился. Сначала мне было очень интересно: новые друзья, новые впечатления. Но потом мне перестало это нравиться. Преподаватель просто приходил, открывал книгу Серафима Слободского и зачитывал Закон Божий. Потом заставляли учить псалмы, молитвы…

Но однажды мой друг сказал, что батюшка предложил всем желающим ребятам в алтаре помолиться, помочь на всенощной. Я попросил папу остаться на службу, сказав, что хочу поалтарничать. Пришло нас всего двое учеников школы. О. Александр нас тепло принял и предложил на следующий день прийти на Литургию. Мне дали стихарик, объяснили, что делать.

Сама святость этого места, личность о. Александра Егорова, теплый прием — все это оставило неизгладимое впечатление. Мне нравилось молиться в храме именно благодаря батюшке. И он мне очень помог в переходном возрасте.

— Наверное, каждый подросток, получивший изначально православное воспитание, проходит через сложные моменты в переходный период. Расскажите, батюшка, как вы их преодолели?

— Я старался соответствовать тому, чему меня батюшка учил. Да, иногда было тяжело. Помогало общение с о. Александром. Он был моим другом и советчиком.

— А родители рассказывали о молитве?

— Папа мне рассказывал немножко о молитве, о Кресте Господнем, но это было в раннем детстве. Родители никогда не заставляли меня молиться (только перед едой мы всегда читали молитву), не прививали мне веру насильно. А так они всегда приходили усталые, а я жил своей жизнью. Моим советчиком и другом были, во-первых, бабушка, во-вторых, о. Александр. Очень важно в подростковом возрасте иметь друга, которому можно довериться.

Батюшка умер в 2000-м году, на 72-ом году жизни, из них 40 лет он прослужил в священном сане.

— Насколько оправдан страх родителей, которые пытаются всячески детей в армию не пустить? И получается ли там вести духовную жизнь?

— Мои родители не хотели, чтоб я в армии служил, но не навязывали свой выбор. Папин младший брат служил в армии в Красногорске. Ему пришлось очень тяжело. В части была жестокая дедовщина — на уголовном уровне.

Армия — это было полностью мое решение. Мой одноклассник Кирилл Иллюточкин — сейчас он принял постриг в Рязани, стал иеромонахом Мефодием — служил в Химках, в первой бригаде связи. Я приехал к нему в гости. В части находится православный храм Александра Невского. Это православная часть в ведении отдела по взаимоотношению с Вооруженными Силами, которую возглавлял тогда Владыка Савва Красногорский. И там служил батюшка — иеромонах Софроний. Я спросил Кирилла, как он попал в эту часть. Он мне посоветовал обратиться к батюшке и в отдел по взаимоотношениям с Вооруженными Силами. Принял решение, съездил в отдел, подал все документы. Уже была рекомендация духовника.

— Если часть была православная — все были православные?

— Да нет. Ребята были самые разные. В основном верующие, но не церковные. В армии в храм они не ходили. Одной из причин было то, что они презирали «церковников». Так называли тех, кто был приказом выделен в храм, чтобы помогать батюшке службу готовить (что было сложно проверить). Но, пользуясь своим положением, они часто сбегали с подъема. Вместо того, чтобы со всеми на зарядку бежать, сбегали в храм, стелили бушлаты и продолжали свой тихий час до построения на завтрак.

Дедовщина — она есть везде. Но беспредела не было, у нас был хороший офицерский состав. Многие вернулись из Афгана.

На меня армия подействовала шокирующе. Это было совершенно не то, что я представлял себе в радужных мечтах о защите Отечества. Более всего меня поражало то, что ребята не ругались матом, а разговаривали им. Это был язык общения и у офицеров…

— Чего больше от армии — пользы или вреда?

— Мне было больше пользы. Она помогла мне стать самостоятельным, повзрослеть, почувствовать независимость. Я нашел много верных и хороших друзей, из которых многие потом поступили в семинарию. Мне там никто не мог помочь, кроме самого себя. Искренне к Богу я обратился именно в армии, когда мне очень тяжело было. Дело было так. Я очень настроился на то, что меня уволят, но в последний момент переменили решение и оставили еще на неопределенный срок доделывать огромное количество работы. Я впал в жуткое уныние. Температура поднялась, ничего не ел, ничего не хотелось. У меня был хороший друг Саша (ныне инок в Святогорском монастыре, где А.С. Пушкин похоронен), который очень помог мне в тот тяжелый период. Он был еще до армии послушником в монастыре, с ним мы и молились по вечерам, и работали по ночам (рисовали плакаты). Саша посоветовал сходить в храм. «Ты же православный человек. Что ты унываешь? Это же смертный грех!» Я последовал его совету. Пошел в храм. Как раз исповедовал новый батюшка из Лавры — о. Симеон. Я рассказал о своих проблемах, унынии, что ничего не хочется. Он наставление дал, сказал поставить иконочку, помолиться, обязательно причаститься (чего я не делал уже несколько месяцев). После этого пропала гнетущая тяжесть на душе, я перестал тешить себя несбыточными надеждами и принялся со свежими силами за работу.

Но, конечно, мне было тяжело после армии вернуться в нормальный мир, целый месяц отходил.

— Батюшка, а как вы решили в семинарию поступать, стать священником?

— Это желание было и до армии, мой духовник меня тоже благословлял. Под влиянием этого очень достойного пастыря и сформировалось подобное стремление. Он был большим молитвенником, много молившимся за духовных чад, сам являлся примером подлинной христианской жизни. Проповеди его не были особенно яркими. Но простое слово часто лучше доходит до сердца, чем какие-то витийства. Слово могло быть простым, но оно было выстрадано, помогало, творило чудеса. Я с батюшкой был в больницах, помогал причащать больных. Он много не говорил, обычно просто молился с человеком вместе. Или просто посидит — за руку подержит. И было видно, как людям становилось легче.

Когда я вернулся из армии, батюшка был уже смертельно болен. Никого не узнавал. У него был рак желудка, он очень сильно страдал, его причащали каждую неделю. Перед смертью я у батюшки не был, но один раз позвонил ему. Он меня узнал, очень обрадовался. Беседа была коротенькая. Я просто спросил, как он себя чувствует, даже благословения не спрашивал, потому что понимал его состояние. Батюшка сам спросил: «Ты думаешь поступать в семинарию?»

В переходном возрасте я осуждал родителей, казалось, что они неправильно живут. Потом я осознал, что не надо никого осуждать, я сам нисколько не лучше. Наоборот, если хочешь кому-то помочь, то надо начать с самого себя. Храм мне тоже помог, я алтарничал, ходил на исповедь, каялся в грехах, особенно мучавших.

— А сложно было поступить в семинарию после армии?

-Да, сложно. Но у меня было время, чтобы подготовиться. Прошел примерно год после моей демобилизации до поступления в семинарию.

— Батюшка, расскажите, как вы познакомились со своей супругой, матушкой Анной.

— С Анечкой я познакомился на день преп. Сергия Радонежского в Троице- Сергиевой Лавре, куда она приехала в паломническую поездку.

— Расскажите, какие были сложности в семинарии, а какие моменты укрепляли в решимости стать пастырем.

— Лавра называется домом преп. Сергия. И действительно: все, кто там учится, находятся под благодатным заступлением этого великого угодника Божия.

Мы с друзьями ходили на братские молебны, которые начинаются в 5.30 в Троицком соборе. На молебне открывают мощи преподобного, чтобы приложились к ним. Официальный подъем в семь утра, но особые подвижники благочестия начинали свой день вместе с братией Лавры. Я тоже долгое время ходил с другом на эти молебны. Не всегда получалось, но хотя бы раз в неделю ходили. Потому что просто грех, находясь в таком святом месте, не ходить помолиться преподобному. Перед занятиями можно было видеть большую очередь студентов к мощам преподобного, идущих за благословением к авве Сергию. Это очень укрепляло.

Потом — общение с духовниками Лавры, с братией. Это тоже многое значит. Мне повезло: я окормлялся у духовника Троице-Сергиевой Лавры о. Илии. Очень хороший батюшка.

— А как получилось, что вы стали окормляться у о. Илии?

— Когда мой духовник о. Александр Егоров умер, я сам стал искать себе духовного отца, к разным батюшкам ходил долгое время. О. Илия очень добрый человек, очень отзывчивый и простой в общении, но в то же время может дать тебе очень хороший совет, иной раз в трудную минуту помолиться за тебя

— Батюшка, были какие-то духовные сложности?

— Везде есть сложности и искушения. Главное — не зацикливаться и не унывать.

— А как было с латынью и греческим?

— Латынь и греческий — два предмета, с которыми я не дружил. И даже «выступал» сильно против преподавателей. И пострадал за это по своим делам, был проучен жестоко: 11 раз сдавал греческий язык.

— Действительно ли семинарская жизнь тяжела тем, что она ограничена жесткими рамками: сначала учеба, потом послушания, служба в субботу, воскресенье? И мало в ней разнообразия, все замкнуто.

— Не знаю. Моя жизнь была вполне разнообразной. Я пел в хоре о. Матфея Мормыля. Он сам по себе замечательный человек. Я очень благодарен Господу за то, что Он меня свел с этим человеком. Еще задолго до поступления в семинарию я слушал кассеты с хором о. Матфея. Мне очень нравилось. Я мог только мечтать о том, чтобы когда-нибудь оказаться в этом хоре. У меня не было музыкального образования — я на слух пел.

— О. Орест говорил, что изменилось в ощущении то, что появилось чувство ответственности очень большой за свои поступки, за то, что каждое слово сказанное приобретает совсем другой вес.

— Конечно. На кресте священника как раз написано: «Образ, буди верен словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою». Это слова апостола о том, что священник действительно должен быть образцом. Сложно это. У всякого есть грехи. Батюшка тоже человек. Особенно ответственно быть пастырем. Например, в Греции запрещается исповедовать молодым священникам. Там исповедуют только духовники. Молодому священнику, конечно, сложно исповедовать, потому что нет духовного опыта. Батюшка может только на какие-то общие вопросы дать ответ, а быть духовным руководителем, наставником он по своей неопытности не может. Но надо стремиться, читать святоотеческую литературу, стараться самому наставляться. Самое главное — не впасть в учительство, не вознестись над теми людьми, которых учишь. Потому что одно дело что-то говорить, начитаться и учить, совсем другое дело — жить так, как ты учишь. Чтобы не уподобиться книжникам и фарисеям, которые возлагали на людей неудобоносимые бремена, а сами не хотели и пальцем шевельнуть, чтобы исполнить что-то из того, что говорили. Можно много знать и не делать. Нельзя никого научить, не исполнив этого самому. Поэтому на батюшке лежит большая ответственность за свои слова, ведь он призван быть проповедником слова Божия, прежде всего, своей жизнью. Чтоб не быть тем, через кого приходит соблазн.

— Какое у вас самое радостное воспоминание жизненное, связанное с церковью, с верой?

— Много было ярких моментов. Очень сложно передать внутреннюю радость. Был случай на Пасху, еще когда был отроком. В храме пророка Илии в Обыденском переулке во время ночной пасхальной службы помогал в алтаре, был уже усталый. И батюшка о. Александр мне подарил очень красивое пасхальное яйцо (ему его подарили). Я просто не ожидал, что батюшка это сделает. Оно было деревянное, такое красивое, старинное. Это очень обрадовало. А еще у меня хорошее воспоминание о том, как я расписал первое пасхальное яйцо регенту о. Матфею. Я заболел в семинарии в очень неудобное время — на Страстной седмице, когда службы самые тяжелые и ответственные (каждый день по 4 часа). Я лежал в изоляторе, познакомился с одной иконописицей. И она мне посоветовала попробовать яйцо расписать. Я заинтересовался. Я только в детстве занимался рисованием. Прежде чем преступить, долго учился. Сначала срисовывал эскизы с разных книжек, потом решился о. Матфея изобразить. Нарисовал своих друзей и батюшку посередине. О. Матфея стоит спиной в клобуке и рясе, регентует. Но самое приятное было дарить яйцо. Одно дело — купил и подарил, другое, когда сам сделал. О. Матфею было приятно тоже. Он тут же подарил это яйцо одному из старейших певцов…

Беседовала Анна Любимова

http://www.pravmir.ru/article₇₆₈.html