 |
| Православие и Мир | Священник Михаил Немнонов | 13.12.2005 |
Глава 1. Таинство Исповеди
— Батюшка, у меня нет духовного отца…Исповедь — один из первых шагов, который мы делаем, находясь в Церкви. Сознательная церковная жизнь начинается с подробной исповеди в прежних грехах. Мы каемся перед Святым Причащением, а также независимо от того, причащаемся ли, когда наша совесть нас обличает. Однако, чтобы не лишить себя плодов исповеди, важно помнить, для чего она нам дана и от чего исповедь теряет силу.
Исповедь — не средство для того, чтобы «выговориться»
Людмиле (все имена, приведенные в подобных историях, изменены) — молодой женщине, хлебнувшей в жизни горя, — посоветовали пойти на исповедь, чтобы тем самым попросить Божией помощи в решении ее бесконечных проблем[1]. Подруга познакомила ее с отцом Виктором — молодым, терпеливым, участливым иеромонахом. Первая исповедь привела Людмилу в восторг. Наконец-то нашелся человек, который ее выслушал! Затем последовала другая, и еще, и еще…Вскоре Люда освоилась в храме и поближе познакомилась с отцом Виктором. Своим знакомым она рассказывала о долгих беседах с ним во время исповеди. Слушать это было довольно странно — трудно было понять, где же там была исповедь? Наконец, один собеседник спросил ее: «А чего вы ждете от исповеди?» — «Человек должен рассказать кому-то то, что у него на душе, — ответила Людмила.- Поэтому я все рассказываю отцу Виктору. Все, даже то, что не имеет отношения к исповеди. И я считаю, что он все равно должен меня слушать».
Добавлю, что сама Люда — по ее же рассказам — больше говорила, чем слушала. «Батюшка ругается на меня, — говорила она, — но я все равно…» Или: «Он стал говорить мне какие-то странные вещи… Не понимаю». Излишне и гoворить о том, что проблемы, с которыми она пришла в храм, толком не разрешились. На слова той же подруги, что человек должен изменить самого себя, а для этого приходится кое в чем ограничивать свои желания, Людмила ответила, что «растаптывать саму себя она не собирается» и «достаточно того, что это — делали другие».
Остается только надеяться, что терпение отца Виктора принесет добрый плод в свое время и Людмила, которая уже провела на исповеди много часов, сумеет-таки от излияния чувств перейти к покаянию, то есть к тому, чтобы изменить к лучшему саму себя, не дожидаясь, когда так поступят другие.
Исповедь не должна быть поводом для общения со священником
Нижеследующий диалог состоялся между одной прихожанкой нашего храма и женщиной, которая подошла сзади к тем, кто ожидал исповеди.Это, конечно, крайний случай, но крайность заключается ни в чем ином, как в предельной откровенности этой женщины. Другие, когда им просто хочется поговорить, поступают более мудро — они ни с кем не делятся своим намерением, а к священнику подходят с вопросом, который заведомо интересен самому священнику.
Что же в этом плохого? То, что подобного рода «общение» создает иллюзию духовного окормления. Эта проблема выходит за рамки совершения исповеди. Порой одно и то же лицо (не столь важно, какого именно пола и возраста) способно надолго удержать при себе священника, спрашивая его, не постный ли сегодня день, какой завтра праздник, куда лучше класть молитвослов или хорошо ли читать Евангелие именно в половине десятого вечера.
Однажды средних лет мужчина в сапогах, в пиджаке без галстука и с косичкой подошел к одному из священников нашего храма со словами:
— Батюшка, я давно хочу с вами поговорить, только не сейчас. Сейчас вы заняты. У меня большой разговор, на час или больше.
— О чем же мы будем говорить?
— Ну, о многом… Обо мне, например…
Батюшка попытался-таки выяснить, о чем же им предстоит разговаривать «час или больше», но его собеседник отвечал уклончиво. В итоге он больше не приходил, — быть может, почувствовав, что прежде чем спрашивать, нужно понять самому, о чем ты хочешь спросить. Не жалейте себя во время исповеди
А пожалеть себя порой так хочется!.. В одном московском монастыре в конце 80-х годов минувшего века на послушании в трапезной состоялся такой разговор между пожилой уже женщиной и юной девушкой:
— Катя, ты знаешь, я как приду в храм, — так плачу, так плачу все время…
— Почему же вы плачете, Мария Ивановна? — Себя жалко!..
Прямо, честно и искренне. «Не о своих грехах плачу, а о чужих». Но пока мы не начнем плакать о своих поступках, все, что мы делаем в храме, останется одной только формой без содержания.
Валентина Максимовна, прихожанка нашего храма, очень больная женщина, давно привыкшая к мысли о смерти, поспешила в храм, как только в очередной раз выписалась из больницы. До этого она не исповедовалась уже полгода или даже больше. «Я пришла к вам за утешением, за теплым словом, которого давно не слышала…» («Я не к Богу пришла, не на исповедь, — я пришла к вам, чтобы вы меня пожалели… «) Это было во время исповеди. Но сама исповедь не состоялась. Ни одного слова о своих грехах она не сказала. Но потом-то, когда жизнь закончится и придет время давать ответ за свои нераскаянные грехи, что мы будем делать? Где будем искать утешения?
Не ищите удовольствия от самого процесса исповеди
Не для того Господь нам дал возможность покаяться, чтобы мы искали услаждения в этом. Апостол Павел пишет Тимофею: Заклинаю тебя пред Богом и Господом нашим Иисусом Христом, Который будет судить живых и мертвых в явление Его и Царствие Его: проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2 Тим. 4, 1 — 2). Во время и не во время — то есть не только тогда, когда это слово будут слушать с радостью, но и когда его вообще не захотят слушать. И нигде не видно, чтобы апостол побуждал Тимофея ублажать свою паству. «Опечаливай до времени недугующего, — пишет преподобный Иоанн Лествичник в своем «Слове к пастырю», — чтобы не закоснел в своем недуге или не умер от проклятого молчания. Многие принимали молчание кормчего за признак благополучного плавания, доколе не ударились о камень"[2]. И в другом месте еще строже: «Да мещет пастырь, как камнем, грозным словом на тех овец, которые по лености или по чревоугодию отстают от стада; ибо и это признак доброго пастыря"[3].Описан случай, когда преподобный Амвросий Оптинский, в бытность свою молодым иеромонахом, был послан старцем Макарием к одной приехавшей в Оптину богатой госпоже, проживавшей в монастырской гостинице и готовившейся ко Святому Причащению. Госпожа эта, наслышавшись об отце Амвросии много хорошего, стала говорить ему о каких-то своих неудачах, вызывавших у нее глубокую скорбь, в надежде услышать слова сочувствия. Вместо этого, выслушав все, преподобный ответил: «По делам вору и мука». Госпожа тут же прекратила разговор, и на том беседа закончилась. На следующий день старец Макарий навестил эту женщину в гостинице, чтобы поздравить ее с причащением Святых Таин, взяв с собою и отца Амвросия. «Ну уж, Батюшка, — сказала она, — повозилась я с вашим словечком. Чуть-чуть Причастие не отложила, всю вечерню об этом продумала и утреню; пришла к обедне, а сама все никак не успокоюсь; только уже во время Херувимской согласилась, что вы правду сказали"[4].
Берегитесь пристрастия к духовнику
Почти каждому священнику иногда приходится слышать: «Вы наш любимый, вы наш самый любимый». Но те, кто так говорят, вместо любви к священнику выказывают любовь к самим себе, унижая всех остальных священников и ставя «избранника своего сердца» в крайне неловкое положение.«Я только на батюшкиных службах могу молиться, — на остальных стою, как бревно». Нет, кто стоит, как бревно, на всех службах, тот остается бревном и на службах любимого батюшки. Ну, может быть, более сентиментальным, чем в других случаях…
«Батюшка, мне очень стыдно, но я поняла, что мне просто нравится исповедоваться, что я не ради Бога прихожу на исповедь, не ради своих грехов». Но если уж такое понимание пришло, — нужно держать себя в руках, иначе может быть плохо.
«Ничего не помогает, даже когда осознаешь, — грустно усмехается М. Т. — Меня к нему старец благословил в Лавре, тем и оправдывалась. Ну, стала замечать, что нравится исповедоваться… Что ищу его глазами все время… Что интересничаю… Даже стараюсь ничего такого не делать, о чем стыдно ему рассказать. Молилась… ух, молилась! Состояние такое бывало… возвышенное — теперь только, спустя годы, понимаю: ведь и молилась для него… Как чеховская Душечка: жила с лесоторговцем — снились горы досок, вышла за ветеринара — увлеклась ветеринарией… Каялась, ездила в Лавру. Однажды ясно поняла, что он стал стеной между мной и Богом и придется заклать эту привязанность, как Авраам Исаака. Но тянула и тянула, пока Господь Сам все не устроил- перевели его"[5].
Обратим внимание, с какой глубокой нежностью и любовью к себе изложена эта история. Нигде не видно ни малейшего желания брать на себя ответственность или делать усилие. Этакая безысходность, горестная женская судьба, рок!
«Ничего не помогает», — ничего, значит, не поделаешь, — бесполезно даже пытаться.
«Старец благословил в Лавре», — я не сама его выбрала! Я не виновата!
«Ну, стала замечать…»
Как любит говорить одна наша прихожанка после очередного сотворенного ею «чуда», — «это все происходит помимо меня». Помилуй Бог — как же это?
«Молилась, ух, молилась», — так не о том, видно, молилась.
«Каялась, ездила в Лавру… «Вспоминаются безмерно затянутые, никчемные по содержанию исповеди с пространным изложением умело созданных проблем и при полном нежелании пошевелить пальцем ради их разрешения.
«Он стал стеной», — вот кто виноват-то, оказывается. Взял — да и встал стеной! «Но тянула и тянула», — здесь, наконец, мелькает что-то похожее на чувство собственной вины в пристрастии к духовнику. Хорошо еще не сказала — «он меня не отпускал».
Таинство Исповеди дано нам для того, чтобы подорвать в себе действие греха
Все решает не личность священника, которому вы исповедуетесь, а в чем вы каетесь и как вы каетесь. Если вы возненавидели свой грех, Господь простит вам его через любого священника. Если вы ищете воли Божией, а не своей воли, вы найдете ее. Нужно только отличать душевную пользу от душевного комфорта (не все полезное — приятно), утешение — от удовольствия (не все приятное — полезно), и духовную жизнь — от попытки ублажить себя «духовными» средствами.Пусть ваша исповедь будет честной, подробной и регулярной. Умейте видеть изъяны и трещины в своей душе и в своих поступках. За все, что вы сделали, берите ответственность на себя, не сваливая ее на других и на внешние обстоятельства. И, ожидая своей очереди перед исповедью, подумайте о том, как можно было бы впредь избежать повторений тех же грехов.
Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18, 27). Просите, — говорит Господь, — и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят (Мф. 7, 7 — 8). Кто ищет, как расстаться со своими грехами, тому будет дано покончить с ними.
Глава 2. Что мы делаем в храме?
Каждый из нас знает на собственном опыте, как тяжело сосредоточиться на молитве и как часто мысли наши убегают вдаль, к делам нашим житейским. А между тем храм — именно дом молитвы. Дол Мой домом молитвы наречется (Мф. 21, 13), — говорит Господь.Что мешает нашей молитве? Как оградить, защитить ее от рассеянности и развлечений ума? Молитва, как биение нашего сердца, отражает общее состояние нашей души. Она связана с каждым нашим поступком, каждой переменой в нашем внутреннем мире. Она зависит от наших повседневных усилий в духовной жизни, от общего духовного настроя. И потому, если мы недовольны своей молитвой, нужно исправлять не только следствие, но и причины.
Мы идем в храм, чтобы помолиться или пообщаться?
Церковь — собрание, но не клуб, хотя не все видят разницу. Многие идут в храм с мыслью о том, кого они встретят. Понятно, с одной стороны, одиночество — дело тоскливое, но только не для общения создал Христос Свою Церковь, а для спасения, и богослужение, — это время молитвы, а не разговоров.Настроимся на молитву заранее, и нам будет легче приступить к ней, когда придет время.
Действительно ли мы хотим изменить себя?
Христианская духовная жизнь похожа на лестницу, по которой мы поднимаемся вверх шаг за шагом. Не так уж велик каждый шаг, но, не сделав его, мы остаемся на месте, а затем катимся вниз.Когда мы впадаем в самодовольство и перестаем делать усилия, — это отражается и на наших словах. Вот несколько расхожих в церковной среде изречений, которые об этом свидетельствуют: «Я человек мирской», — в переводе: «Хоть я и считаю себя православным, но духовной жизнью жить не собираюсь».
«Это для меня слишком высокая задача, мы ведь люди немощные», то есть: «Не для того я пришел (пришла) в храм, чтобы напрягаться». «Грешный я человек!», что означает: «Понимаю, что живу плохо, но что-либо менять пока не хочу».
«Нас не научили» — «Что я, сам должен учиться?»
«Нам не разрешали» — «Терпеть неудобства ради своей веры я не собираюсь».
«Мы ведь неграмотные» — «Что мне придет в голову, то и буду делать».
Обычно такие слова подкрепляются делом, и тогда нам становится трудно не только молиться, но и думать об этом.
«Я мог, но не сделал. Виноват только я. Господи, помоги мне, — я все теперь сделаю!" — Если мы так говорим и думаем, — мы уже молимся.
Нас больше заботят свои поступки или чужие?
Казалось бы, мы пришли в храм, чтобы избежать душевной смерти. В таком случае было бы естественно взять на себя всю ответственность за наши поступки, и, как пишет святитель Игнатий, «ввергнуть их в бездну милосердия Божиего». Только есть риск не донести их до этой бездны, если мы не о своей ответственности беспокоимся, а о чужой.Чем больше мы заботимся о своем спасении, тем более снисходительны к грехам и ошибкам других людей. Почивший (?2000) архимандрит Тихон (Агриков), в схиме Пантелеймон, говорил своим духовным чадам, прощаясь с ними перед уходом в затвор: «Ходите в храм, — на батюшек не смотрите, какие они, хорошие или плохие, не разделяйте их… Каждый ответит за себя. Вы пришли, в уголок встали, помолились, помянули своих сродников о здравии и за упокой — и домой… Никого не осуждая, никого не разбирая, никого не трогая».
По личным наблюдениям, чем более человек ленив в духовной жизни, тем более он склонен к обсуждению всего происходящего в храме. Отсюда и видно, к чему мы на самом деле стремимся. Если пересказываем другим все бытующие среди нас сплетни, — значит, в церковных сплетнях и состоит главный наш интерес. Если после каждой службы разносим по своим родным и знакомым допущенные за богослужением ошибки, — значит, своими ошибками мы не озабочены. Если речь идет о том, как нам другие мешали молиться, — значит, мы ищем комфорта, а не молитвы. Порой приходится видеть, как не в меру ревностные мамы и бабушки буквально пилят своих детей и внуков, насильно нагибая их головы и одергивая за каждый неверный шаг. Здесь — родительское тщеславие: «Мой ребенок должен все делать правильно». А ребенок и стоит хорошо, и с живым участием все воспринимает, да и его духовная жизнь порой содержательнее, чем строгих родителей, которые лишь придираются, не показывая ему никакого достойного подражания примера. Угодна ли будет Богу молитва об исправлении других?
Проявляем ли мы постоянство в своем желании молиться внимательно?
Не будем оставлять собрания своего, — пишет апостол, — как есть у некоторых обычай (Евр. 10, 25). И в другом месте: Только все должно быть благопристойно и чинно (1 Кор. 14, 40). Несколько слов о церковных собраниях, то есть о богослужении.По 80-му Правилу VI Вселенского Собора, «если кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или кто-либо из сопричисленных к клиру, или мирянин, не имея никакой настоятельной нужды или препятствия, которым бы надолго был отстранен от своей Церкви, но пребывая в городе, в три воскресных дня в продолжение трех седмиц не придет в церковное собрание, то клирик да будет извержен из клира, а мирянин да будет удален от общения». «Удален от общения» — то есть отлучен от Церкви на приличное время. Церковь — собрание, и состоит она из тех, кто в ней присутствует. В наше время никто вас за это от Церкви не отлучит, но это не значит, что можно не ходить в храм и при этом пользоваться всем, что есть в храме. Если вы ходите в храм полтора раза в месяц и при этом пожелали вдруг причаститься, вас скорее всего сразу не причастят, а предложат сперва научиться присутствовать в храме. Если вы пренебрегаете церковной молитвой, имея возможность быть на богослужении, то после длительного отсутствия в храме вам придется всему учиться заново.
Нас больше интересует воля Божия или наша воля?
Если наша, — а чаще всего именно так и бывает, — то для начала нужно себе в этом честно признаться. Желание все делать по-своему начинается с мелочей. Например, многих больше всего волнует вопрос о судьбе свечки, поставленной ими перед иконой. Стоит священнику появиться где-нибудь в прямом эфире, как почти наверняка будет задан вопрос: «Я поставила свечку, а ее сняли, не дав догореть, как же это?» — «Я поставила свечку, а они ее сняли». Что ее потом снова поставят, когда догорят другие свечки, что и другие люди тоже хотят поставить свечку, говорить бесполезно. «Я поставила свечку, а вы не оценили этого по достоинству».Если эта женщина через пару лет сама станет ухаживать за подсвечником, то к нему уже просто так не подойдешь. «Я слежу за подсвечником, а вы тут мешаетесь!» И опять свое Я и свои интересы, хотя бы и «духовные», в центре всего.
Одно из самых «горячих» мест в храме- очередь перед исповедью. В те дни, когда бывает много желающих исповедаться, пришедшие первыми подходят к исповеди чуть ли не последними. Зато опоздавшие успевают протиснуться первыми и потом уйти до окончания службы. Понятно, все мы спешим, у всех свои обстоятельства. Но в таких-то именно обстоятельствах и проявляется наша зацикленность на самих себе, своих чувствах и интересах.
Девиз «все по-своему» проявляется даже в одежде. Я имею в виду женщин, приходящих в храм в брюках. Вопрос о том, «почему нельзя в брюках», более тонок, чем мы иногда пытаемся его представить: в Ветхом Завете был запрет не на брюки, а на ношение женщинами мужской одежды, мужчинами — женской.
Но, с другой стороны, этот запрет вызван тем, что любая одежда несет на себе печать нашего внутреннего состояния. Известно, что характер человека можно отчасти определить по его одежде. Одежда в Священном Писании — это образ души человека. Вот почему в ветхозаветное время иудеи разрывали одежды в знак большой скорби. И вот почему при Входе Господнем в Иерусалим перед Ним постилали одежды, — в знак покорности Ему, как Царю, и готовности положить за Него свои души.
Итак, одежда — отражение душевных запросов, — некое сообщение, которое мы передаем окружающим о себе и о своих намерениях. Что сообщают окружающим стоящие в храме женщины в брюках?
1. Что церковная традиция важна не для всех.
2. Что чем дальше, — тем более властными становятся соображения моды и личных удобств и среди членов Церкви.
3. Что свое Я и его интересы для многих важнее простой вежливости к тем, кто стоит рядом в храме, сохраняя верность церковным обычаям.
Большая разница в отношении к воле Божией и своей воле видна в родителях, приводящих в храм малолетних детей. Одни рады возможности побыть в храме, причем дети делают в это время все, что хотят. Мне доводилось видеть: толпа детей пронеслась за спиной священника, стоявшего на амвоне с Чашей во время Причастия. Другие, напротив, считают своим главным делом следить за детьми, чтобы они не мешали другим людям молиться. В таком случае мы жертвуем своим безмятежным стоянием в храме, но только наше участие в богослужении становится более духовным делом, чем если бы мы искали только своего утешения, предоставив заботу о своих детях другим прихожанам. Мир отравлен идеологией: «Делай то, что тебе нравится». Что греха таить, отравлены ею и мы. Приходя в храм, мы сосредоточены на себе, на своем удовольствии или утешении. Это естественно, когда мы пришли в храм, но уже неестественно, когда мы в храме остались. Христианин — это тот, для кого центром всего является не собственная персона с ее запросами, чувствами и удобствами, а воля Божия о нашем спасении и обо всем прочем. Кто ищет ее, тот будет молиться со вниманием и с чувством.
Глава 3. Главное, о чем мы просим
Не говорите: «Как было бы хорошо, Неизвестный автор
Да будет воля Твоя… (Мф. 6, 10). Или, по апостолу Павлу, не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12, 2). Благая, — потому что она всегда во благо. Угодная, — потому что и нам самим в конечном итоге будет в радость все, что Господь дает нам принять и совершить в этой жизни. Совершенная, — потому что воля Божия превосходнее всех наших планов, чувств и желаний.
Воля Божия — то, что происходит с нами, но также и то, что мы должны делать. Чтобы жить в согласии с нею, нужно вначале примириться с теми обстоятельствами нашей жизни, которые не зависят от нас, а затем сосредоточить все внимание и силы на своих поступках, которые только от нас и зависят.
Предвижу вопрос: «Моя жизнь — это сплошной кошмар, и сколько же можно с этим мириться? Но дело в том, что до тех пор, пока мы не приняли наши внешние обстоятельства как из руки Божией, они не изменятся.
Даже материальные блага и сохранение жизни во многом зависят именно от умения смириться и перетерпеть то, что нам в тягость. В житии иеросхимонаха Серафима Вырицкого описан такой случай. Будущий старец — в начале ХХ века он был преуспевающим купцом и миллионером — возвращался однажды из длительной заграничной поездки и уже в Петербурге по дороге домой увидел сидевшего на мостовой крестьянина в ветхой одежде, повторявшего:
— Не как ты хочешь, а как Бог даст! Почувствовав, что ему нужно поговорить с. этим крестьянином, Василий Николаевич- таково было мирское имя преподобного Серафима Вырицкого — пригласил его в свою карету и стал расспрашивать. Оказалось, что у крестьянина в родной деревне остались больные тифом семеро детей, жена и отец. Соседи им не помогали и вообще не заходили в их дом, так как боялись заразиться. Решили они продать лошадь и купить на вырученные деньги корову. Лошадь мужик продал, но у него отняли деньги, а так как он был слаб от голода, то и не смог за себя постоять. Вернуться домой с пустыми руками крестьянин не мог. Тогда он в отчаянии сел на мостовую, заплакал и только повторял:
— Не как ты хочешь, а как Бог даст! Василий Николаевич поехал на рынок, купил пару лошадей, телегу, нагрузил ее продуктами, привязал к ней корову, затем подвел крестьянина к телеге и дал ему в руки вожжи. Тот стал отказываться, не веря своему счастью, на что получил ответ:
— Не как ты хочешь, а как Бог даст! После этого Василий Николаевич приехал к себе домой и вызвал парикмахера. Тот пригласил его сесть в кресло, но будущий старец взволнованно ходил по комнате, повторяя:
— Не как ты хочешь, а как Бог даст! Парикмахер еще раз предложил ему сесть, но снова услышал в ответ:
— Не как ты хочешь, а как Бог даст! Тогда парикмахер вдруг упал на колени: — Барин, откуда ты узнал про меня, окаянного? — и признался, что хотел убить его и orрабить[1].
Конечно, оба описанных здесь случая — дело особого Промысла Божиего. Если мы с вами сядем на мостовую со словами: «Не как ты хочешь, а как Бог даст», в ожидании, когда нам подарят «Мерседес» и кредитную карточку, может статься, что мы ничего не получим. Отметим в этом рассказе лишь две характерные черты. Василий Николаевич встретил крестьянина не в трактире, не под забором и не при попытке повеситься. В самых отчаянных обстоятельствах, не имея даже сил идти дальше, он думал о Промысле Божием, — без ропота, но с полным сознанием, что ни один волос без воли Божией не упадет с его головы. С другой стороны, сам Василий Николаевич, вероятно, думал о том же, когда парикмахер любезно приглашал его сесть. Вспоминается старинный обычай читать в минуты опасности 90-й псалом «Живый в помощи Вышняго» — не как «православное заклинание», а чтобы привести самого себя в должное расположение духа.
Кроме самой жизни и средств к существованию, мы еще дорожим здоровьем. Вспоминается давно прочитанный рассказ об исцелении: не ручаюсь за дословную его передачу, но постараюсь как можно точнее припомнить сами события.
У одной молодой семьи где-то на Западе в первой половине ХХ века заболел менингитом 4-летний ребенок. Доставив его в больницу, родители вернулись домой, как вдруг поздно вечером зазвонил телефон. По рассказу матери, телефон звонил четырнадцать раз, прежде чем она нашла в себе мужество поднять трубку. И действительно, звонил врач из больницы и просил их срочно приехать.
Малышу были сделаны лекарственные инъекции, но его состояние не менялось к лучшему. Температура то опускалась, то вновь поднималась, и было похоже, что начинается отек мозга. На то, чтобы выжить, врачи оставляли ребенку один шанс из четырех.
По дороге домой родители остановили машину у первого же храма, оказавшегося у них на пути. Они не были православными, да и храм этот тоже едва ли был православным. И вот, эти два человека приняли единственно верное решение. Они были готовы принять все, как есть, если Богу угодно забрать их ребенка.
«Господи, да совершится воля Твоя», — такой была их молитва. И здесь измученные родители впервые за последние дни ощутили покой и умиротворение.
С этими словами: «Господи, да совершится воля Твоя», — они вернулись домой. Вскоре им снова позвонил врач из больницы, чтобы сообщить, что кризис прошел и состояние их малыша улучшается.
Кто-нибудь спросит: почему же одни исцеляются, даже когда не просят об этом, а другие не исцеляются и обращаясь к Богу со всем упованием? Может быть, потому, что у каждого из нас — своя чаша скорбей, которую он должен испить, но при этом от нас зависит, что мы сможем извлечь для себя из этого. Терпение болезни — это не какая-то «нечеловеческая жизнь» в обмен на неведомые небесные блага. Это именно «человеческая» жизнь и небесные блага — в итоге. Описан случай, когда в древности в одном монастыре среди братии было три человека: один прекрасно безмолвствовал, другой был болен и благодарил Бога, а третий усердно ходил на послушания. Когда им пришло время давать ответ за свою жизнь, все они перед Богом оказались в равном достоинстве.
Замечено, что тяжелобольные люди, сумевшие принять свою болезнь без ропота и вопросов вроде «почему я, а не мой сосед», живут с радостью, неведомой нам, не умеющим пользоваться своим здоровьем.
Помню, когда я был еще прихожанином в храме «Всех скорбящих Радосте» на Большой Ордынке, часто видел в храме мальчика лет 14 — 15 на костылях. Мы не были с ним знакомы, — не знаю, был ли он инвалидом или получил тяжелую травму. По крайней мере, было видно, что он успел уже свыкнуться со своим положением. Его правая нога была в подвешенном и полусогнутом состоянии, — похоже, была сильно повреждена ступня. Что меня поразило, так это спокойствие и радость у него на лице. Понятно, что радостного в его положении был немного, — это была радость иного порядка, — духовная радость, радость человека, сумевшего принять из руки Божией свою скорбь как горькое, но спасительное лекарство.
Я знаю священника, который до принятия сана был начальником на железной дороге, имел несколько сот человек в подчинении и зарплату, на которую мог без особых забот содержать жену, троих детей и себя. Семья, квартира, машина, свободное время… Вся его трудовая книжка исписана благодарностями за проявленную бдительность (то есть за избавление людей от угрозы для жизни). И вот, когда В.Н. исполнилось сорок лет (это было в начале 90-х годов минувшего века), ему предложили принять сан священника. В.Н. был человеком глубоко церковным, имел серьезного духовника (правда, в тот момент, насколько я помню, его духовник уже предстал пред Богом) и жил церковной жизнью не от случая к случаю, а с полным сознанием и ответственностью. И все же, получив предложение, В. Н. решился не сразу. Устроенная со всех сторон мирская жизнь казалась как никогда привлекательной. Храм, где ему предстояло служить, представлял собою печальное зрелище. Жена была человеком мирским и отнеслась к предстоящему рукоположению без большого восторга. Поразмыслив, В.Н. сказал себе: «Ну, выбирай, — или земное, или небесное». И выбрал.
Ему предоставили большой дом возле храма (храм находится километрах в тридцати от городка, где они жили). Немного пожив там, жена собрала вещи и пригласила отца В. почаще навещать ее в их квартире. Обливаясь слезами, он встал в алтаре перед Престолом и сказал: «Господи, Ты наказал, Ты и помоги». Без ропота и без претензии: «Просите — и дастся вам». Так дальше и жили: она приезжала на субботу и воскресенье, он приезжал домой на понедельник, а в остальное время она с детьми — дома, он один — в храме.
Дальше — больше. Через несколько лет его жена умерла. Ей сделали давно запланированную операцию, после которой неожиданно оторвался тромб и вызвал мгновенную смерть. Храм уже был отстроен и полон людьми, и к тому времени отец В. получил и другой полуразрушенный храм, который тоже теперь восстановлен. На его попечении остались два сына-подростка. Оба были не против церковной жизни, но и не против жизни мирской. Борьба за детей продолжалась несколько лет. В итоге один из них стал священником, другой помогает отцу и брату. А над всем этим — та духовная радость, которой не приносит ни большая зарплата, ни большая квартира, ни высокая должность, ни свои пожелания, когда они исполняются всегда и во всем. Человек верующий тем и отличается, что для него воля Божия важнее, чем своя воля. И если одно приходит в конфликт с другим, он приносит в жертву свою волю, свои представления, свои удобства, свой душевный комфорт, свои мечты и планы. В Итоге мы получаем больше, чем отдали: Я пришел, — говорит Христос, — чтобы имели жизнь, и имели с избытком (Ин. 10, 10). У Него достаточно силы, чтобы дать нам эту жизнь, — лишь бы мы сами захотели принять ее.
