 |
| Православие и Мир | Протоиерей Вячеслав Тулупов | 20.09.2005 |
Мы никогда не должны духовно расслабляться, потому что в земной жизни нас подстерегает множество искушений, изгоняющих смирение из наших сердец. Особенно нам надо опасаться гордости, которую диавол стремится насадить в наши души любыми средствами. Преподобный Ефрем Сирин пишет, что нечистый дух изворотлив и для каждого христианина ставит особую сеть. Мудрого диавол пытается прельстить мудростью, богатого — богатством, красивого — красотой, красноречивого — красноречием, художника — искусством, подвижника — подвижничеством, нестяжательного — нестяжательностью. Все, чем мы обладаем, служит искусителю исходным материалом для возбуждения в нас гордости.
Одной из разновидностей гордости является тщеславие. Падшая человеческая природа очень склонна к поискам славы, поэтому борьба с тщеславием трудна и занимает много времени. Особенно честолюбивыми бывают молодые люди и неопытные подвижники. Зная это, духовники всегда старались оградить своих учеников от человеческой славы и неустанно объясняли им всю ее пагубность.
Оптинские старцы обычно заранее начинали готовить себе смену и для этого по свойственной им прозорливости среди многочисленной монастырской братии выбирали иноков, способных в будущем к старчеству. Старец Макарий оказывал особое благоволение молодому послушнику Алексею Зерцалову, который, получив в монашестве имя Анатолий, впоследствии стал скитоначальником и духовником братии Оптиной пустыни. Преподобный Макарий часто называл его Алешенькой. Впрочем, свое покровительство послушнику старец сочетал со строгостью.
Преподобный Макарий Оптинский
Летом 1856 года Оптину пустынь посетил известный духовный писатель архимандрит Игнатий Брянчанинов. Ему отвели келлию в корпусе, где проживал и послушник Алексей Зерцалов. Познакомившись с Алексеем, архимандрит Игнатий однажды пригласил его к себе в гости. За чаем он очень сильно расхвалил достоинства молодого человека и даже сравнил его с Иосифом Прекрасным. Слова знаменитого гостя оказали на Алексея такое сильное впечатление, что он тотчас после чаепития отправился в скит к старцу Макарию, чтобы поделиться с ним своей радостью.
На половине пути Алексей встретил отца Макария, как всегда окруженного толпой паломников. Увидев сияющего послушника, старец ласково обратился к нему:
— Алешенька, Алешенька! Куда идешь?
— К вам, батюшка, — с радостью ответил послушник. — Я сейчас от петербургского архимандрита. Что он мне сказал, батюшка! Что я точно Иосиф Прекрасный, что он рад видеть меня и очень утешается мной…
Не успел Алексей закончить свой рассказ, как отец Макарий отпрянул от него, топнул ногой и грозно вскрикнул:
— Как? Ты такой-то!.. Так вот ты какой!.. Такой-то ты… Да как же ты смеешь так думать? А? Как смеешь?
Старец замахнулся своим посохом на оторопевшего послушника, а окружавшие их паломники со страхом отскочили в сторону. Помахав палкой, отец Макарий затем обратился к стоящим поодаль зрителям:
— Смотрите-ко, какой большой!.. У! Какой большой! Экой!.. Ну-ко, ну-ко, давай смеряем.
Старец начал со всех сторон мерить своим посохом красивого и высокого послушника, а паломники, поняв воспитательный характер происходящего, с трудом сдерживали смех.
Закончив делать замеры, старец близко подошел к Алексею и тихо по-отечески сказал:
— Ну, не дурак ли ты? Ведь он, архимандрит, — вельможа петербургский. Он день и ночь со знатью, да с какой знатью-то! Там похвала необходима. Он привык хвалить. А ты уж и в самом деле думал, что ты великий человек. Ты — длинный человек, вот и все тут. Плюнь. Забудь все это. Ступай. Бог тебя благословит! Поди, скажи отцу Амвросию, как я тебя пробрал.
«И я поплелся скромненько в скит к отцу Амвросию облегчить свою душу жалобою на поражение меня за возношение, — вспоминал через многие годы иеросхимонах Анатолий Оптинский.
Прививая своим ученикам осмотрительное отношение к похвалам, иеросхимонах Макарий очень заботился о том, чтобы не подать людям повод к прославлению его самого. А к этому были все основания: ведь он изобиловал различными духовными дарованиями, в том числе благодатной способностью исцелять болезни. Когда к старцу приводили больных и бесноватых, он обычно посылал их в церковь отслужить молебен какому-либо угоднику Божию. Таким образом, отец Макарий оставался как бы в стороне от чудесных исцелений. Просившие же его молитвенной помощи, между тем, получали ее, выздоравливали и отходили от него с великой благодарностью.
Конечно, преподобному Макарию Оптинскому скрывать дар исцеления болезней было достаточно сложно, так как любовь к ближним вынуждала его время от времени совершать чудеса. Другие же дары, присущие его внутренней духовной жизни, старец строго охранял от человеческой славы. Правда, иногда его ученикам удавалось соприкоснуться и с ними.
Архимандрит Леонид (Кавелин), известный церковный историк и археолог, в 1852—1858 годах под руководством старца Макария исовместно с другими насельниками Оптиной пустыни принимал участие в переводе и издании ряда святоотеческих произведений. Он вспоминал, что старец Макарий при их литературных занятиях давал много ценных советов и объяснял самые таинственные места писаний великих аскетов древности. Делал это преподобный вынужденно, потому что очень желал, чтобы издание святоотеческих книг принесло пользу читателям. Обычно же старец свои духовные познания всячески скрывал и на вопросы о сокровенных местах святоотеческих трудов как правило отвечал:
— Я не знаю сего; это не моей меры. Может быть, ты достиг ее, а я лишь знаю: даруй ми, Господи, зрети моя согрешения!
Праведники всегда гнушались человеческой похвалы и искали славу только у Бога. Преподобный авва Дорофей писал: «Как облеченный в шелковую одежду, если набросить на него нечистое рубище, отбегает, чтобы не замарать своего драгоценного одеяния, так и святые, будучи облечены в добродетели, убегают человеческой славы, чтобы не оскверниться ею. А ищущие славы подобны нагому, который желает найти хотя малое рубище или иное что-либо, дабы покрыть свой стыд: так и необлеченный в добродетели ищет славы человеческой».
Смиренное состояние духа достигается многими трудами, теряется же иногда из-за одного гордого помысла. Святые знали, что их не защитят никакие заслуги перед Богом, если они не будут уклоняться от человеческой славы. Поэтому тщеславия боялись даже люди, достигшие духовного совершенства.
К преподобному Иосифу, подвизавшемуся на Синае, однажды пришел за наставлением один из братии. Он постучал в дверь келлии и, не слыша ответа, заглянул в окно. Его взору предстал старец, стоящий посреди келлии и объятый пламенем с головы до ног. От страха брат упал и пролежал в оцепенении около двух часов. Придя в себя, он сел у двери келлии. Через некоторое время, набравшись смелости, брат вновь постучал. На этот раз преподобный Иосиф, услышав стук, впустил его и спросил:
— Когда ты, сын мой, пришел?
— Часа четыре или больше прошло с тех пор, как я пришел, но не стучал до сих пор, чтобы тебе, отче, не помешать, — ответил гость.
Святой понял, что брат видел его в окружении благодатного пламени, но ничего не сказал гостю о своей догадке. Дав брату душеполезное наставление, он отпустил его с миром. После этого преподобный Иосиф, боясь человеческой славы, покинул свою келлию, где прожил около тридцати лет. Спустя несколько дней его ученик Геласий пришел к старцу и, найдя келлию пустой, принялся искать подвижника по всем окрестностям, но поиски оказались тщетными.
Конечно, не многие из читателей этой книги имеют такое духовное мужество, чтобы поступать так же решительно, как преподобный Иосиф. С другой стороны, не все для этого имеют и возможность: слишком много на нас лежит обязанностей перед ближними и обществом. Чтобы быть от этих обязанностей свободными, подвижники и уходили в пустыни. Что же делать христианам, живущим среди мира? Как бороться со страстью к человеческой славе?
Прежде всего нам надо оторвать свои мысли от земли и устремить свой духовный взор к небу. Если мы будем всегда иметь перед глазами Бога и Его Небесное Царство, то мирская слава перестанет нас прельщать.
Для изгнания из души тщеславия также полезно размышлять о суетности и бесполезности земной славы. Даже если мы будем окружены столь великой славой, о которой только может мечтать человек, в конечном итоге она нам не принесет ровным счетом ничего хорошего. Только вред, ибо будет препятствовать стяжанию вечной жизни. Так стоит ли стремиться к славе и прилагать к ее достижению хоть какие-нибудь усилия? Даже на земле от славы мало пользы. Часто она уходит так же быстро, как и приходит, оставляя после себя лишь скорбь. Люди, которые сегодня нас хвалят, завтра могут нас злословить, нам завидовать и вредить. Что толку искать славу у людей, которые не знают нашей сокровенной духовной сущности и суждения которых никаким образом не повлияют на нашу вечную жизнь? Намного лучше, исполняя заповеди, стремиться к славе у Бога, Который на Страшном суде перед всем человечеством и сонмом ангелов выскажет о нас Свое окончательное и единственно истинное мнение.
Схиигумен Антоний Оптинский, будучи настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря, основательно благоустроил эту обитель. Епископ Калужский Николай хотел сделать представление в Святейший Синод о возведении отца Антония за самоотверженные труды в сан архимандрита. Узнав об этом, старец убедил епископа не отсылать представление в Петербург. О причине своего отказа он сказал:
— Вот если бы архимандритство защищало от тления, или смерти, или Суда, тогда стоило бы желать оного!
Слава, от которой нельзя скрыться
Награждая подвижников церковными знаками отличия, начальство не всегда согласовывало свои действия с желанием самих награждаемых. Так, преподобный Севастиан Карагандинский возведение в сан архимандрита принял с глубоким смирением. Однако как-то после службы он взял в руки митру, знак нового высокого сана, и сказал своим духовным чадам:— Вот — митра. Вы думаете она спасет? Спасут только добрые дела по вере.
Святые не желали принимать славу от людей, но Бог, видя, что они уже достигли совершенства в смирении, иногда Сам прославлял праведников, чтобы их дела служили другим примером для подражания. «Кто гонится за честью, от того убегает она вперед, — писал преподобный Исаак Сирин. — А кто убегает от чести, того настигает она сзади и делается для всех людей провозвестницей его смирения. Если пренебрежешь сам себя, чтобы не быть тебе почитаемым, то провозгласит о тебе Бог».
Во время настоятельства архимандрита Моисея Оптина пустынь была полностью благоустроена и получила известность во всем православном мире. Вблизи монастыря посреди густого леса был построен скит, в котором приобрели духовную зрелость многие великие старцы. Однажды проездом в Петербург обитель посетил один из российских епископов. Осмотрев монастырь, он отправился в скит. Здесь, любуясь его местоположением и строениями, архиерей спросил отца Моисея:
— Кем все это устроено?
Старец, уклоняясь от прямого ответа, сказал, что все виденное епископом устраивалось на здешнем месте постепенно. Однако архиерей продолжал настаивать:
— Я и сам вижу, что скит устроен на здешнем месте, но желаю знать, кто именно построил скит?
— Настоятель с братиею, — ответил отец Моисей.
— Говорят, что вы все это устроили, — уточнил епископ.
— Да, и я при этом находился, — опять уклонился от похвалы старец.
Нам надо учиться у преподобного Моисея Оптинского и у других святых бесстрастному отношению к человеческой славе. Мы не возьмем с собой в загробный мир известность, награды, почетные звания и высокие должности. Они являются принадлежностями земной жизни и даются нам Богом через людей для общей пользы. Если же в нас рождается гордость, эти атрибуты славы часто отнимаются у нас Господом. По сравнению с ними наши духовные дары и добродетели, конечно, имеют намного большую ценность, потому что переходят с нами в вечную жизнь. Однако и они находятся всецело во власти Бога и подаются нам по мере возрастания в нас смирения, поэтому нет никаких оснований тщеславиться при обнаружении в себе чего-либо доброго.
Как-то раз оптинский старец Лев в своей келлии разговаривал с афонским иноком Парфением. Во время беседы три женщины ввели в келлию умалишенную и со слезами попросили иеросхимонаха Льва помолиться о больной. Старец надел на себя епитрахиль, положил ее нижний конец и свои руки на голову болящей, затем прочитал молитву и трижды благословил больную. После этого он приказал отвести ее в монастырскую гостиницу.
На следующий день инок Парфений вновь посетил отца Льва, который продолжил с ним духовную беседу. Как и накануне, их разговор был прерван появлением трех женщин. Они пришли поблагодарить старца за исцеление умалишенной, которая на этот раз стояла рядом с ними совершенно здоровой. Инок Парфений изумился чуду, но, зная о губительности для души людской похвалы, сказал:
— Отче святый, как вы дерзаете творить такие дела? Вы славой человеческой можете погубить все свои труды и подвиги.
— Отец афонский! — ответил старец Лев. — Я сие сотворил не своей властью, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святого Духа, данная мне при рукоположении; а сам я человек грешный.
Человеческая слава уничтожает в нашей душе смирение. Поэтому нам надо предпринимать все меры к ограждению себя от страсти тщеславия. Для этого, если суммировать мнения святых отцов, можно посоветовать:
1) ни в коем случае не радоваться, когда слышим похвалу в свой адрес;
2) скрывать свои добрые дела и никому не говорить о них;
3) воспитывать в себе «ненависть к похвале человеческой»:
4) свои таланты не закапывать, но и не выставлять на всеобщее обозрение без крайней нужды;
5) если вдруг нам на память придет какое-нибудь наше доброе дело, необходимо приписать его силе божественной благодати, возблагодарить Господа и тотчас о нем забыть;
6) не искать дружбы с богатыми, влиятельными и знаменитыми людьми, блеск славы которых может прельстить наше падшее сердце.
Власть и смирение
В 1804 году в Белобережской пустыни должны были состояться выборы настоятеля. В то время там подвизался будущий великий оптинский старец иеромонах Леонид. Когда насельники монастыря собрались для выборов нового настоятеля, иеромонах Леонид подумал: «Выберут кого-нибудь и без меня, а слышно, что в обители вышел весь квас,» — и пошел готовить напиток. Между тем иноки, после долгих рассуждений, решили, что, кроме отца Леонида, настоятелем избрать некого. Они все вместе пришли в квасоварню, взяли из его рук черпак, сняли с него фартук, одели в приличную одежду и повезли в Орел, где епископ Досифей немедленно утвердил иеромонаха Леонида в должности настоятеля.Этот случай очень показателен. Все праведники относились с полным равнодушием к высоким должностям и связанной с ними властью над людьми. Они никогда не стремились к значительным постам и не предпринимали никаких усилий, чтобы их занять. Отношение христианских подвижников к властолюбию еще в древности в категоричной форме выразил преподобный Исайя Отшельник. Он писал: «Внемли себе тщательно, чтоб, как смерть великую, как пагубу души своей и вечную муку, так презирать и всецело ненавидеть любоначалие». Такой взгляд на стремление к власти связан с тем, что мало кто может быть начальником и в то же время не повредить своему смиренномудрию. Поэтому праведники, даже принуждаемые людьми и обстоятельствами, с неохотой давали согласие на занятие какой-либо должности. Так, архиепископ Казанский Арсений после смерти наместника Седмиезерной пустыни отца Виссариона хотел на его место назначить известного своей высокодуховной жизнью иеросхи-монаха Гавриила. Однако старцу удалось уговорить архиепископа не делать его начальником. После этого владыка Арсений в Седмиезерной пустыни за короткий промежуток времени по разным причинам был вынужден сменить трех настоятелей. Не находя лучшей кандидатуры для этой должности, чем отец Гавриил, он вызвал его к себе в Казань и при встрече сразу сказал:
— Ну, теперь за тобой очередь: быть тебе наместником.
Услышав эти слова, старец заволновался. Встав на колени, он стал отказываться от оказанной ему высокой чести и убеждать архиерея избавить его от ига власти. Архиепископ в ответ тоже начал волноваться и в довольно сильных выражениях упрекать отца Гавриила в том, что он только сам себя спасает, а других — не хочет. В конце концов владыка не выдержал и, ударив рукой по столу, воскликнул:
— Я тебе приказываю…
Страшно стало старцу, да и владыку жаль, нечего делать — согласился.
— Благословите и простите… Но прошу вас помогать мне управлять братией, — промолвил он.
— Бог тебя благословит, — сказал архиепископ и, совершенно успокоившись, прибавил: — Давай помолимся.
И они оба встали на молитву, прося Бога о помощи и благословении на дело настоятельства.
Обратите внимание на то, что старец Гавриил принял настоятельство под сильным давлением архиерея. Это естественно для глубоко смиренных христиан, которые, видя свои немощи и признавая ближних во всех отношениях выше себя, искренне не могут представить, как будут управлять другими людьми. Поэтому если праведникам предлагали высокие должности не в столь жесткой форме, как старцу Гавриилу, то они отказывались под различными предлогами.
Преподобному Арсению Каппадокийскому неоднократно предлагали стать епископом, но он отказывался, говоря, что у него раздражительный нрав. Своим же ближним, которые, зная его кротость, не могли поверить такой отговорке, он объяснял:
— Я не могу стать епископом, так как боюсь гордыни. Чем выше горы, тем больше там собирается грозовых туч.
Иерусалимский патриарх просил брата преподобного Арсения Власия уговорить старца принять епископский сан, но и это не помогло делу. Преподобный вместо великолепного саккоса (Саккос — часть облачения православных архиереев.) предпочел носить на своих плечах накидку из мешковины.
Удивительно! Великий греческий святой Арсений Каппадокиискии многократно не соглашался занять епископскую кафедру из-за боязни возгордиться, а грешные люди, исполненные страстей, ничего не страшась, ждут не дождутся какой-нибудь должности. Святые бегали от власти, а власть между тем бегала за ними. Церковная история знает случаи, когда не только вышестоящие начальники, но и простой народ пытался почти силой вручить бразды правления в руки смиренных праведников.
Преподобный Ефрем Сирин, знаменитый церковный писатель, оставивший после себя огромное количество сочинений, был исполнен смирения и всеми путями избегал человеческой славы. Многие годы он подвизался в пустынях, но по велению Божию поселился в городе Эдессе, где своими проповедями привел весьма многих людей к покаянию. Христиане желали видеть его своим епископом, однако святой постоянно уклонялся от этого сана. Однажды народ хотел схватить его и насильно поставить во епископа. Узнав об этом, преподобный Ефрем, влача за собой одежду, принялся бегать по площади, выхватывать у продавцов продукты и есть их на глазах изумленных горожан, которые решили, что он сошел с ума. После этого святой, хотя его и оставили в покое, на всякий случай скрылся из города и вернулся назад только тогда, когда на епископскую кафедру поставили другого человека.
Отказываясь от высоких должностей, святые в то же время весьма уважительно относились к самому понятию власти. В церковной и в государственной системах управления, основанных на методах подчинения одних людей другим и всех вместе общим законам, отцы Церкви усматривали богоустановленный порядок. Причем они считали, что этот принцип на земле есть подобие иерархического устройства Небесного Царства. Поэтому, уклоняясь от власти как от неудобоносимого для личного спасения бремени, праведники по необходимости все же занимали видные посты в Церкви и государстве, принимая во внимание общественные интересы.
В своей деятельности на высоких должностях святые всегда руководствовались словами Господа: «Кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20, 27−28). Занимая какой-либо значительный пост, смиренные подвижники считали себя орудиями воли Божией. Их отношение к подчиненным было исполнено любви и милосердия. Достаточно послужив общественному благу, они нередко оставляли свои должности и занимали какое-нибудь скромное место среди простых людей, особенно если их смиренномудрию грозила опасность.
На Афоне в разные времена в безвестности подвизалось несколько подвижников, до удаления на Святую гору занимавших видные должности. Среди них были даже патриархи.
Так, святитель Нифонт, патриарх Константинопольский, тайно пришел под видом поселянина в афонский монастырь святого Дионисия. Здесь ему поручили ухаживать за рабочим скотом и определили его в погонщики мулов. Через некоторое время, когда святитель Нифонт в лесу заготавливал дрова для монастыря, игумену в видении явился святой Иоанн Креститель и сказал:
— Собери братию и выйдите навстречу патриарху Нифонту. Высота смирения его да будет образцом для вас. Он — патриарх, а снизошел до состояния одного из ваших рабочих.
Пораженный видением, игумен долго не мог прийти в себя. Потом он собрал братию и рассказал о явлении Предтечи Господня. Когда святитель возвращался с послушания и подходил к церкви, все монахи устроили ему величественную встречу по патриаршему чину. Тронутый до глубины сердца неожиданным торжеством, святитель перед всеми упал на землю и заплакал.
— Кончился искус твоего терпения, светильник вселенной, — сказал ему игумен, — довольно смирения твоего для смирения собственной нашей немощи.
Оставив власть и приняв послушание простого погонщика, святитель Нифонт достиг совершенства в смирении, приобрел еще большее благоволение Божие и дал всем христианам пример духовного подвижничества. Он в идеале исполнил заповедь Господа о смирении и служении людям.
Власть для него не представляла никакой ценности, потому что он обладал истинным сокровищем — смиренномудрием.
Однако отречение от высоких постов не всегда проходит без искушений. Спустившись с вершины власти, человек нет-нет да и впадает в уныние. Патриарх Константинопольский Кирилл V жил под видом простого монаха в афонском скиту святой Анны. Как-то раз он, насыпав торбу пшеницей, в числе прочей скитской братии с трудом поднимался по каменистой тропе в гору. Обессилев, старец отстал от собратьев, присел на камень и горько заплакал. «Что мне будет от Бога за этот труд для плоти моей? — подумал он. — Такой труд, а пользы никакой. Это подвиг — без венца!» Как только он произнес эти слова в своей душе, напротив него с шумом зашевелились кусты и перед ним предстал юноша неземной красоты.
— Не унывай, старец! Каждый твой шаг сочтен Богом, и ничто не забыто у Него! — сказал юноша и исчез с быстротой молнии.
Возблагодарив Господа и Пресвятую Богородицу за утешение, подвижник поднял на свои патриаршие плечи тяжелую торбу и с радостью продолжил свой путь.
Господь никогда не оставляет без помощи Своих смиренных рабов, совершающих подвиги благочестия ради точного исполнения Его заповедей.
Ложное смирение
В главе «Смирение и поведение человека» обращалось внимание на то, что правила внешнего смиренного поведения помогают нам создать соответствующий настрой души. Однако эти правила служат только вспомогательным средством для приобретения смирения. Без внутреннего смиренномудрия смиренное поведение не имеет никакого значения для нашего духовного развития. Наоборот, только внешнее смирение, если становится самоцелью, может очень сильно повредить душе. Самый опасный вид гордости — это гордость собственным смирением. Да, да, бывает и так: с большим трудом постигнув всю глубину своей греховности и немощи, человек неожиданно начинает этим познанием очень гордиться. И в таком случае от его смиренномудрия остается только внешнее смиренное поведение. По этому поводу преподобный Амвросий Оптинский рассказывал поучительный случай. В обители распустили слух о святости одного монаха. И все так уверились в его праведности, что даже ему самому говорили об этом. Инок же, выслушивая похвалы, постоянно называл себя грешным и смиренно всем кланялся. Однажды в разговоре с кем-то он по привычке сказал:— Я — грешный.
— Знаю, что ты грешный, — согласился с ним его собеседник.
— Как? Разве ты что-нибудь про меня слышал? — вдруг заволновался от неожиданных слов мнимый праведник.
Даже если человек говорит о себе уничижительные слова, это не означает, что он достиг смирения на самом деле. Иногда человек в глубине сердца имеет о себе совершенно другое мнение, чем произносят его уста. Да и говорит он порой о себе в негативных тонах только для того, чтобы его лишний раз похвалили за смирение.
«Смирение не видит себя смиренным, — пишет святитель Игнатий Брянчанинов. — Напротив того, оно видит в себе множество гордости. Оно заботится о том, чтоб отыскать все ее ветви; отыскивая их, усматривает, что и еще надо искать очень много. Ложное смирение видит себя смиренным: смешно и жалостно утешается этим обманчивым, душепагубным зрелищем».
Когда ложное смиренномудрие становится неотъемлемой чертой образа мыслей человека, тогда для его духовного отрезвления необходима посторонняя помощь.
Как-то раз к известному египетскому подвижнику авве Серапиону пришел в гости некий брат. Старец предложил ему сотворить молитву, но брат отказался, считая себя недостойным молиться вместе со старцем. По принятому в древности между монахами обычаю авва Серапион хотел омыть ему ноги, но он этого не допустил, называя себя великим грешником. Авва предложил ему разделить с ним трапезу. На это после уговоров брат, наконец, согласился. Когда они вкусили пищу, старец с любовью сказал ему:
— Сын мой! Если хочешь себе пользы, то сиди в своей келлии, будь внимателен к себе и к своему рукоделию, потому что хождение с места на место не принесет тебе такой пользы, какую принесет безмолвие.
Брат, выслушав наставление, огорчился и так изменился в лице, что это не укрылось от старца. Желая ему спасения, авва Серапион промолвил:
— До этого времени ты называл себя грешником и говорил о себе, что ты недостоин и жизни, а только я с любовью сказал о полезном для тебя, так ты и разгневался! Если хочешь приобрести истинное смирение, то учись великодушно переносить обиды от других, а пустым смиреннословием не увлекайся.
После этих слов брат осознал ошибочность своего поведения, попросил у старца прощение и вернулся в свою келлию, получив большую пользу от преподанного ему наставления.
Заметьте, в приведенном примере брат не смог спокойно вынести наставления старца. Это очень существенно. Именно обличений, поучений, указаний на слабости и недостатки не могут перенести люди, обладающие мнимым смирением. Часто в ответ на замечание они не просто сердятся и меняются в лице, но начинают спорить, оправдываться и доказывать свою правоту. О подобном случае как-то рассказал преподобный Амвросий Оптинский.
Жил в монастыре монах, который любил говорить о себе: «Ах, я окаянный!» Однажды игумен подошел к нему в трапезной и спросил его:
— Ты зачем тут сидишь со святыми отцами?
— А за тем, что и я тоже святой отец, — вдруг вырвалось у «смиренного» инока.
Истинно смиренные люди никогда не выставляют напоказ свои добродетели и вообще стараются даже не говорить о себе. Смиреннословие — склонность к самоуничижению на словах — им ни в какой степени не свойственно. Из их уст нельзя услышать: «Я — грешный, окаянный, недостойный, гнусный» и т. п. Однако недуховным людям нравится как раз внешнее проявление смирения.
В один большой город по монастырским делам приехал старец, весьма преуспевший в духовной жизни, и его молодой ученик. Некоторые миряне, наслышанные о благочестивом старце, пожелали его видеть. Однако знакомство со строгим иноком не произвело на них никакого впечатления. Зато им очень понравился его ученик. Посещая богатые и знатные дома, он поражался земным величием и не переставал отвешивать хозяевам низкие поклоны. «Какой он смиренный!» — говорили друг другу миряне, получая видимое удовольствие от его простодушного восхищения. Святитель Игнатий пишет: «Мир любит свое; им восхваляются те, в которых он слышит свой дух. Одобрение миром смиреннословия уже служит осуждением ему. Господь заповедал совершать все добродетели в тайне, а смиреннословие есть вынаружение смирения на показ человекам. Оно — притворство, обман, во-первых, себя, потом — других, потому что утаение своих добродетелей составляет одно из свойств смирения, а смиреннословием и смиреннообразием это-то утаение и уничтожается».
Может возникнуть вопрос: как же тогда относиться к крайне низким оценкам, которые давали себе публично или в своих творениях некоторые святые отцы? Во-первых, эти праведники, не знавшие лукавства, искренно считали себя самыми грешными людьми, и их уста говорили от избытка сердца. Во-вторых, многих подвижников благочестия еще при земной жизни почитали за святых, и поэтому они пытались своими негативными самооценками погасить пыл своих почитателей.
В XIX веке на Валааме среди мирян большим уважением пользовался схимонах Иоанн. Они часто подходили к нему в церкви и просили его дать им наставление. На эти просьбы он обычно отвечал:
— Что полезное хотите вы услышать от меня — бесполезного? Я — козлище, никуда негодное, пустосвят. Я вас всех прельстил; оделся в монашеское схимническое одеяние, как будто бы что и значу; ничего я не значу, все пустота, хочу только начало положить, да все не могу, никак со своей леностью не справишься.
Однажды игумен Ионафан, испытывая отца Иоанна, жестоко укорил его по какому-то ничтожному случаю и назначил ему в наказание большое число земных поклонов. В ответ на это старец еще сильнее сам себя уничижил, встал на колени и попросил:
— Мало мне этого, накажите больше!
— Ну, что с тобой делать? — засмеялся игумен. — Ничем тебя не одолеешь: ты смирением все побеждаешь!
Игумен применил испытанное средство для проверки смирения — внешнее уничижение. У праведного схимонаха Иоанна смирение оказалось истинным. Своим смиреннословием он боролся со своей славой среди мирян. Однако, что позволительно выдающимся подвижникам не всегда полезно для нас, простых христиан. Нам надо помнить святоотеческий совет: хвалят тебя или ругают — молчи, потому что отвечать и на то, и на другое не совместимо со смирением, и в этом проявляется гордость.
* * *
Итак, подведем итог вышеизложенного.1. Идя по пути приобретения смирения, нам надо внимательно наблюдать за собой: как бы от успехов не впасть в гордость.
2. Среди православных людей выработался некий стереотип поведения, одним из признаков которого является употребление в собственный адрес слов типа «грешный», «недостойный», «немощный» и т. п. Эти слова, когда выражают наше искреннее мнение о себе, не вредны, но беда в том, что чаще они остаются только словами, за которыми нет никакой внутренней сути. Подобное смиреннословие нам необходимо исключить из своего лексикона.
3. Критерием смирения является наше отношение к внешним уничижениям. Поэтому, проверяя, не страдаем ли мы ложным смирением, полезно наблюдать за собой в то время, когда нам делают замечания, когда нас оскорбляют или притесняют. Если мирное состояние не покидает нашу душу, то все нормально. Если же нас охватывает волнение и мы начинаем возмущаться, спорить и бороться за свои «права», то надо признаться себе в том, что мы еще далеки от истинного смирения.
4. Чтобы избежать ложного смирения, надо постоянно помнить о святоотеческом правиле: смиренный никогда не видит своего смирения.
