О традиционном трезвомыслии, или Ответ Виктору Грановскому-2

Часть первая

«Мне кажется, мы говорить должны
О будущем советской старины»
О.Э.Мандельштам.

Уважаемый Виктор Владимирович! [1] Продолжаю с Вами диалог.
Прежде чем ответить на Ваш вопрос о легитимности советской власти, обращаю Ваше внимание на следующий пассаж в статье уважаемого профессора Зубова в его статье на «Чему учит нас история» [2]: «Защищая родной народ от нацистов — они защищали и коммунистический режим, растоптавший и растливший Россию, и утверждали его власть над русскими людьми. Переходя на сторону врагов режима, они попадали не в ряды Белых патриотов, как во время Гражданской войны, а в стан ненавистников России, стремившихся истребить русскую государственность и поработить народ. Из огня да в полымя. На этот раз нравственно безупречного выхода не было. Шанс был упущен на полях Гражданской войны». Ему вторит о. Георгий: «Поражение белых в гражданской войне стало величайшим грехопадением русского народа» [3].

Воля ваша, но концепция о. Георгия и уважаемого профессора Зубова отдает августинизмом. События 1917 г. становятся таким непоправимым грехопадением, за которое отвечают не только совершившие его, но и семилетние младенцы, и еще не родившиеся россияне. Как мог предать дореволюционную Россию, к примеру Жиленков которому в 1917 г. было семь лет? В результате их размышлений появляется следующая богословско-политическая концепция из трех элементов: русский народ до 1917 г., которые «могли не грешить», праведное Белое движение, которое «не может грешить» и несчастные советские и постсоветские люди, которые «не могут не грешить». Совершенно в духе Блаженного Августина [4]. Но если сам по себе августинизм богословски весьма сомнителен, особенно в вопросах воли и выбора, то в данном приложении он абсолютно невозможен, поскольку он сопрягается с политической мифологией. По сути дела, эта концепция мало чем отличается от ереси «царебожия» и о том, что после 1917 г. весь русский народ от младенцев до старцев находится под проклятием за нарушение Соборной клятвы 1613 года. Предположение о том, что некое внешнеполитическое событие способно отнять свободу воли и свободу нравственного выбора — куда худшая ересь, чем предположение блаженного Августина о том, что после грехопадения потомки Адама не способны даже пожелать добра. На самом деле, как показывает жизнь, человек может делать нравственный выбор в любой ситуации: ведь смог же его сделать генерал Лечицкий, не пошедший ни к белым, ни к красным и расстрелянный за отказ сотрудничать с красными (см. Трагедия России. С. 45). Смог его сделать генерал Карбышев, попавший в страшный нацистский плен, но никого и ничего не предавший, в отличие от Власова и замученный немцами. И примеры можно множить и множить.

Вторая мифологическая черта — представление о борьбе белых и красных как о битве Добра и Зла, монархистов и социалистов, православных и безбожников.

Да, в Белом движении был благородный порыв протеста против скверны и безумия большевизма, это был протест народного здоровья против чужеземной болезни [5], но к сожалению, он рассосался совсем в других стихиях. По большому счету, как справедливо указывает Солоневич (см. Солоневич И.Л. Россия и революция. М., 2007), борьба между красными и белыми носила характер с одной стороны, внутрисоциалистической резни, с другой — последней попытки дворянства удержать свои владения и привилегии [6]. Монархическим оно не было. Как говорил Троцкий, «Если бы белые догадались выбросить лозунг крестьянского царя, мы бы пропали». Но ничего подобного не произошло, напротив, с монархическим движением в тылу белых армий боролись и запрещали его. И напротив, ряд белых правительств был создан социалистами — эсерами и меньшевиками. Так уж ли сильно отличался эсер Савинков от большевика Ленина? С другой стороны, белые, сменяя красных, первым делом занимались «реституцией собственности», то есть отбирали назад помещичью земли и расправлялись с теми, кто имел неосторожность ее захватить. Как заметил Солоневич: «Хоть бы здесь они были непредрешенцами». Столкнувшись с ужасом Красного террора народ приветствовал белых, но отвернулся от них, когда они стали вести себя зачастую так же как красные, да еще и не обеспечивали порядка. С белыми произошло то же, что и позднее с немцами (хотя данная аналогия хромает): после красных ужасов их встречали с цветами, но повели себя так, что их провожали пулеметами. То, что описано Савинковым в его повести «Конь вороной», увы, полностью соответствует реальности. Не лишне привести пару красочных примеров, отнюдь не из трудов «красных комиссаров в пыльных шлемах», а белого офицера — Г. Д.Виллиама: «Прогнали красных, — и сколько же их тогда положили, страсть Господня! — и стали свои порядки наводить. Освобождение началось. Сначала матросов постращали. Те сдуру и остались: наше дело, говорят, на воде, мы и с кадетами жить станем… Ну, все как следует, по-хорошему: выгнали их за мол, заставили канаву для себя выкопать, а потом подведут к краю и из револьверов поодиночке. А потом сейчас в канаву. Так, верите ли, как раки они в этой канаве шевелились, пока не засыпали. Да и потом на том месте вся земля шевелилась: потому не добивали, чтобы другим неповадно было. — И все в спину, — Они стоят, а офицер один, молодой совсем хлопчик, сейчас из револьвера щелк! — он и летит в яму… Тысячи полторы перебили… [7].

А вот еще свидетельства:
Вообще, отношение ко взятым в плен красноармейцам со стороны добровольцев было ужасное. Распоряжение генерала Деникина на этот счёт открыто нарушалось, и самого его за это называли «бабой». Жестокости иногда допускались такие, что самые заядлые фронтовики говорили о них с краской стыда.
Помню, один офицер из отряда Шкуро, из так называемой «волчьей сотни», отличавшийся чудовищной свирепостью, сообщая мне подробности победы над бандами Махно, захватившими, кажется, Мариуполь, даже поперхнулся, когда назвал цифру расстрелянных безоружных уже противников:
— Четыре тысячи! [8]

К чести генерала Деникина стоит сказать, что он пытался сделать более гуманным отношение к пленным. Бесполезно… Да, генерал Слащов в разгар боя под пулями поскакал к белым конникам, когда они стали было рубить безоружных красных, со словами: «Это наши братья», но увы, гораздо чаще встречались другие примеры. Не с Гражданской ли войны идет эта беспощадность к пленным, не изжитая и в Великую Отечественную?

И жестокости творились не только на Юге. В последнее время появилась традиция идеализировать адмирала Колчака. Но вот что творилось в Сибири: «Омск просто замер от ужаса. В то время, когда жены убитых товарищей день и ночь разыскивали в сибирских снегах их трупы, я продолжал мучительное свое сидение, не ведая, какой ужас творится за стенами гауптвахты. Убитых… было бесконечное множество, во всяком случае, не меньше 2500 человек. Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши. Пострадали главным образом солдаты местного гарнизона и рабочие» [9]

И Вильям суммирует, почему народ отвернулся от белых: «Главное было все-таки — несочувствие населения. Что могли сделать красноречивые манифесты Деникина, когда в Валуйках плясал среди улицы с бутылкою в руках пьяный генерал Шкуро, приказывая хватать женщин, как во; времена половецких набегов? [10] Что могли поделать жалкие картинки ОСВАГа, когда по тихим станицам Кубани развозили «для агитации» в стеклянных гробах замученных казаков, когда потерявшие голову генералы замораживали в степи целые армии, когда Екатеринослав был отдан генералом Корвин-Круковским на поток и разграбление, когда никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют без всяких оснований? Положение тщательно скрывали от населения. Вешали за распространение «ложных слухов». Но уже катилась от Курска, Харькова, Полтавы неудержимая волна беженцев. Начиналась паника и связанная с нею жестокая кровавая бестолочь». Последние слова лучше всего характеризует характер белого движения.

И даже белые вожди были вынуждены признать это. Вот знаменательные слова П.П. Врангеля: «Неумная и жестокая политика отталкивала тех, кто готов был стать нашим союзником и превращала искавших нашей дружбы в наших врагов… Мы несли с собой не мир и прощение, а жестокий карающий меч…» [11].

Конечно, белый террор меркнет на фоне красного. Конечно, не может не вызывать уважения мужество юношей, почти мальчиков, шедших умирать, как они считали за Россию. Конечно, заслуживает почтения благородный порыв многих участников Белого движения восстановить историческую Россию, хотя как и в каком виде, об этом большинство из них имели слабые понятия. Но вот здесь встает ключевой вопрос: почему святейший Патриарх Тихон не благословил Белого движения, как некогда св. патриарх Гермоген благословил Минина и Пожарского? Страха ли ради иудейского? Непохоже на святейшего патриарха, человека огромного гражданского и духовного мужества. Нет, просто было бы что благословлять… К сожалению, в Белых армиях не было ни Мининых, ни Пожарских, ни Суворовых, ни Ушаковых, а были Алексеевы и Корниловы — генералы, устроившие февральский заговор 1917 г. в лучших традициях дворцовых переворотов XVIII в. и декабристского мятежа 1825 годах [12], предавшие своего Царя и фактически выдавшие его на смерть и до июля 1918 г. пальцем не пошевелившие, чтобы вызволить его из узилища. Не случайно один из Оптинских старцев сказал о белых так: «Ничего не достигнут, только крови много прольют». События февраля-марта 1917 г. являются первой запретной темой у о. Георгия, они едва-едва проходят по его книге и понятно почему: если ее рассматривать трезво и правдиво, то от «Белой Гвардии» — «Белой стаи» не останется ни пуха, ни пера. Если уж начинать отсчет того иудина греха, греха предательства, которым болела и болеет Россия, то начинать надо с 1916 г.- клеветы августейших салонов на Императрицу и Царя, речи либерального профессора Милюкова — «глупость или измена», а затем — февральской трагедии, в которой в немалой степени был повинен генералитет и офицерский корпус [13]. В феврале 1917 г. Алексеевы, Красновы, Корниловы и Деникины, которых так любит о. Георгий Митрофанов, отняли у русских Россию, ибо сломали монархию — стержень, на котором держалась историческая Россия. Обо всем этом о. Георгий умалчивает, как о самой страшной государственной тайне, предпочитая вместо этого рассказывать нам душещипательные легенды о том, как Государь слишком любил семью и устремился к ней в Петроград, и как генерал Алексеев встал пред ним на колени, умоляя не уезжать в Царское Село (Трагедия России. С.22−23). Невольно вспоминается вранье Шервинского, героя «Дней Турбиных» с постоянным рефреном: «И прослезился!». Однако, здесь мы видим не просто трогательные мифы, а явную апологию предательства, правда весьма беглую и невнятную: «И когда Государь не внял мольбе своего начальника штаба о необходимости остаться в Ставке, генерал Алексеев обратился к армии, и армия в лице своих командующих фронтами призвала Государя отречься, и Государь, будучи главнокомандующим, предпочел подчиниться своим подчиненным. В чем здесь можно обвинить Алексеева? Только в том, что он не пленил Государя, чтобы заставить его остаться в Могилеве, но это был бы тоже отнюдь не верноподданнический акт. Поэтому для меня гораздо понятнее возмущение генерала Алексеева тем, что случилось».

Не знаешь, что здесь страшнее — намеренное искажение действительности или понятия о. Георгия о верности и чести. Во-первых, Алексеев саботировал все приказы Государя, направленные на предотвращение и усмирение смуты: запасные из Петрограда выведены не были, отправка войск (гвардии) была сорвана. Как пишет Ольденбург: «Поздно гадать о том, мог ли Государь не отречься. При той позиции, которую заняли генерал Алексеев и генерал Рузский, возможность сопротивления исключалась: приказы Государя не предавались». Хуже того, они отменялись. Государь распорядился послать с фронта шесть кавалерийских дивизий и шесть пехотных полков. Приказ был сорван: генерал Рузский своей властью распорядился не только прекратить помощь генералу Иванову, но вернуть в Двинский район уже отправленные эшелоны. Ставка именем Государя, но без его воли запретила отправку войск с Юго-Западного фронта «до особого уведомления» [14]. Затем генерал Алексеев сколачивает генеральскую коалицию своими телеграммами, а затем — требование отречения.

Но, допустим на секунду, что о. Георгий придерживается истины. Если подданный (тем более — начальник штаба) видит, что суверен ошибается, то что он должен делать? Неужели свергать своего царя только потому, что тот не послушался доброго совета? Не является ли его задачей усердная служба суверену и ненавязчивое, незаметное корректирование его ошибок и всемерное содействие в трудной ситуации? Государь едет без войск, так обеспечь надежное сопровождение, пару дивизий и несколько железнодорожных команд! А если не в твоей власти исправить ситуацию, так иди до конца со своим императором! Ты давал воинскую присягу, так сохрани ее до конца! Каким образом может предательство расцениваться как лишь возмущение неразумными действиями, как оно может так пониматься и приниматься?! Это свидетельствует лишь о спутанности (если не сказать более) нравственных понятий о. Георгия, либо его нравственного богословия, подобно его тезису о том, что предательством в пользу Гитлера Власов захотел искупить свое двадцатипятилетнее предательство исторической России, т. е. службу Советскому Союзу!

Даже благожелательно настроенный к о. Георгию еп. Агапит Штуттгартский в предисловии к его книге считает нужным заметить: «Чтобы понять Белое движение, которое возникло как реакция на захват власти большевикам нужно всегда помнить следующее: русские генералы из православных согласились на отречение Царя Николая II. И это мистически можно понимать как незаконный развод, нарушение брака. Поэтому вину за отречение только за Царя мученика несправедливо, поскольку оно явилось реакцией на измену русских генералов лично ему как монарху. Но в этом не только личная трагедия Царя-мученика как «плохого монарха», но и залог будущей личной трагедии тех же его генералов, оказавшихся впоследствии бессильными в борьбе с большевиками…» [15]. И действительно, что могли белые генералы противопоставить большевикам — «вся власть Учредительному собранию», это после «За веру, Царя и Отечество»? За чем должен был пойти русский человек в 1917 году — за лозунгами «непредрешенчества» и «войны за победного конца» или «Мир народам, земля крестьянам?». Белые генералы сами дали урок предательства и революции, и страшная закономерность русской истории была в том, что обеляемого о. Георгием генерала Алексеева, одного из главных устроителей генеральского заговора временщики из Временного правительства «рассчитали как прислугу», а генерала Рузского, призывавшего Государя «сдаваться на милость победителей» зарубили шашками большевики. В результате деятельности февралистов к октябрю 1917 г. Россия практически распалась, а фронт был безнадежно развален и большевистская пропаганда сыграла здесь не первую скрипку — основная досталась знаменитому «Приказу № 1». По словам Солженицына, большевикам не надо было силой брать власть: она практически лежала на дороге и они ее подняли. Другой вопрос, что они с ней сделали. Обелять большевиков не собираюсь, дела их были мерзостны и страшны. Но страшная правда состоит в том, что в конце 1917-начале 1918 года они оказались единственной реальной властью, единственно дееспособными. В конце 1917 г. начале 1918 у них не было почти ничего, с нуля они создали и армию, и аппарат. У Временного правительства был огромный потенциал Российской империи, который оно промотало за 7 месяцев. У белых генералов временами тоже был значительный потенциал: увы, распоряжались им они не лучше Временного правительства.

Может нам это тяжело признать, но, когда нет для власти людей достойных, Промысел Божий избирает для своих путей и целей даже негодяев. И, верю, цель Божьего Промысла состояла в сохранении исторической России, с ее верой, ее народом, ее геополитическим пространством.

Безусловно, коммунистический режим был тяжел, безбожен, жесток и зачастую бесчеловечен, но он явился логическим продолжением того революционного беззакония и того самоубийственного предательства, которое совершила русская элита и к которому в мартовском угаре, к сожалению, присоединился русский народ. Дальше события совершались по «форсированному» варианту. Как точно заметил Максимилиан Волошин,

Революционное правительство должно
Активом террора
Покрыть пассив усобиц.

После крушения монархии практически альтернативы Советскому Союзу и коммунистическому режиму не существовало. Теоретические альтернативы были еще более печальные: либо несколько десятков мелких государств с диктаторскими режимами, пребывающие в состоянии постоянной войны, либо монолитное тоталитарное фашистское государство с оккультизмом, как государственной идеологией, страшное для соседей, хотя и терпимое для подданных. И коммунисты при всех их чудовищных преступлениях, в 1917—1922 году совершили одно важное дело: они сохранили большую часть территории исторической России, ее геополитическое пространство и ее оболочку.

И опять-таки, феномен Сталина на фоне возможных коммунистических вождей — еще не самое худшее, что могло случиться с Россией. Стоит привести хотя бы мнение заядлого антисоветчика и предателя Родины Виктора Суворова: «России крупно повезло, что во главе ее оказался Сталин, а не Троцкий. В результате в трудовых армиях оказалось 10% населения, а не все 100%». И в этом он прав. Стоит привести также мнение о. Димитрия Дудко: «Давайте, наконец, хотя бы разберемся вот в чем. Если б победил Троцкий с его перманентной революцией, мы бы уже давно оказались на самом деле не по названию, как при Сталине, винтиками. Все бы мы были трудовой армией для каких-то темных сил. Но именно Сталин доказал практически, что социализм можно построить в одной стране и — сохранил Россию. Да, Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для всего мира, в этом нам предстоит еще разобраться [16]». Отметим, что о. Димитрий сидел и при Сталине, и после Сталина.

Страшная правда состоит и в другом: в отличие, скажем, от чеченцев или сербов, русский народ плохо умеет самоорганизовываться вне государственных рамок. Он народ государственный и без государства не может. И для него самая дурная государственность лучше самой худой безгосударственности. При Иване Грозном было казнено 4000 человек [17], но в Смутное время погибло около половины населения России. О числе жертв сталинского террора спорят, но с ним вполне сопоставимы потери народонаселения бывшего СССР в результате наркотизации, алкоголизации, преступности, роста абортов и много другого в результате развала СССР и демократических реформ. Одна только Украина сейчас теряет по 400 000 человек в год.

Из всей коммунистической т.н. «элиты» Сталин был наиболее прагматичным, наиболее национально мыслящим и, как ни странно наименее безжалостным. Террор, возглавляемый им, предстает скорее как коллективная воля партии, как «государственная необходимость» (точнее «защита режима») чем как дикий каприз тирана [18]. Страшно и представить, что произошло, если бы во внтурипартийной схватке победил бы Троцкий. Жизнь зачастую состоит из выбора не между добром и злом, а между большим злом и меньшим, и безусловно, Сталин был наименьшим злом среди коммунистических вождей и бесспорно меньшим, чем Гитлер.

Все это я говорю не из желания целиком и полностью реабилитировать Сталина и воссоздать лубочно-иконный образ «Отца народов», царя-Сталина, обратившегося к Истине православного благочестивого государя. Образ его странно и трагично двойственен, подобно лику любимого им Иоанна Грозного. Невольно вспоминаются пушкинские строки о Наполеоне: «Мятежной вольности наследник и убийца». В образе Сталина сочетаются Диоклетиан и Константин — разрушитель Церкви и ее восстановитель, убийца русского народа и его спаситель. Можно много говорить о преступлениях и ошибках Сталина в предвоенный период и в начале войны (и справедливо), но не надо забывать одной важной вещи: его воля и энергия в 1941 г. в немалой степени способствовали тому, что фронт выстоял и страна не капитулировала [19]. Он вел страну к Победе и делил с союзниками Европу.

И в 1949 г. патриарх Алексий I, вслед за патриархом Сергием, мог не слишком кривя душой называть Сталина богоизбранным вождем Победы. Конечно, богоизбранность Сталина была особого рода — как у Кира, или лучше сказать — Навуходоносора, царя лукавого и неправеднейшего, и все-таки против воли почтившего Единого Бога. Вряд ли Сталин пережил религиозное обращение и покаяние, хотя, как умный прагматик и бывший семинарист в конце концов понял и наличие некоей Силы свыше, и значение Церкви. Отметим, что богоданным вождем называл Сталина и прославленный в лике святых крупный ученый и богослов Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, кстати, сидевший при нем. По свидетельству знавших его, он не отмежевался от Сталина даже при Хрущеве, чем навлек на себя дополнительный гнев властей. И после слов великих патриархов и святителей мы будем приравнивать Сталина к оккультисту и мини-антихристу Гитлеру?

Святейший Патриарх Алексий I после смерти Сталина сказал: «Упразднилась сила великая, нравственная, общественная, сила, в которой наш народ ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течении многих лет» [20]. Вдумаемся в мотивацию этих двух людей — большого духовного разума и духовного мужества, переживших ссылки и лагеря (а патриарх Алексий I и Ленинградскую блокаду) cтраха ли ради иудейска они это говорили, из ложно понятой пользы Церкви, или все-таки в их словах и действиях был духовный и провиденциальный смысл? Почему они не пошли путем вооруженного или хотя бы политического сопротивления, к которому задним числом призывает о. Георгий? Не потому ли, что промысел Божий указывал им и всему народу другой путь — подвижничества, а не героизма, не гражданской войны, а терпения и переможения коммунизма, его трансформирования и постепенного, мирного возвращения к путям исторической России? Если прав о. Георгий, то история Русской Православной Церкви с 1923 по 1988 г. и ее иерархии не имеет никаких оправданий, за исключением тех, кто оказался в лагерях и ссылке, или в катакомбах. Но мне, да наверное и большинству русских православных христиан не хотелось бы так думать. Мотивация и Святейшего Патриарха Алексия I, и владыки Луки понятна — в Сталине они видели, прежде всего, государственника и почвенника, а лишь затем — коммунистического вождя.

Безусловно, преступления, совершенные при Сталине страшны и прежде всего — гонения на Церковь, ссылки и расстрелы священнослужителей и мирян, коллективизация, всероссийский (а не только украинский) голодомор, которые надломили народную жизнь. Однако, не будем забывать, что сейчас мы живем плодами сталинско-брежневской индустриализации, немыслимой без коллективизации, (тот же нефтегазовый комплекс, например) и если сейчас государство Российское независимо и пока неуязвимо для внешней агрессии, если на наших просторах не повторяется трагедия Югославии и Ирака, то это — во многом благодаря ВПК и ракетно-ядерному щиту, заложенному при Сталине. И если нас после войны не сожгли в ядерном огне американцы, как Хиросиму и Нагасаки о котором, может быть, мечтал Георгий Иванов, то в определенной мере мы обязаны этим Сталину как инициатору ядерного проекта.

Вы спросите о духовно-нравственной составляющей. К стыду нашему, несмотря на свободу Церкви и при высоких статистических показателях лиц, считающих себя православными, наше общество намного более безнравственно и коррумпировано, чем в сталинскую эпоху. Увы, многие «атеисты» сталинского времени вели себя куда более аскетичнее и нравственнее, чем наши квазиправославные современники. По крайней мере, гей-клубы, стриптиз-шоу, казино, массовая наркомания и т. д. были при Сталине невозможны. И здесь опять-таки дадим слово о. Димитрию: «Но, видимо, неслучайно философ Н. Бердяев говорил, что атеизм — это дверь к Богу с черного хода. И мы сейчас видим, что многие атеисты стали по-настоящему верующими. Я никогда не забуду, как один высокопоставленный атеист-коммунист мне сказал, что хотя он и коммунист-атеист, но воспитан на православной традиции. Да, как ни покажется странным, но в русском атеизме-социализме есть и православная традиция, поэтому коммунистическое движение в России вписывается в русскую историю. Это часть нашей истории, которой не вычеркнуть. А вот будет ли сегодняшняя демократия частью нашей истории хотя бы потому, что она, не посоветовавшись с Западом, ничего не предпринимает? Это чуждое явление для России! Сталин был деспот, да, но он был ближе к Богу. Хотя бы потому, что атеизм — дверь к Богу с черного хода. Демократы, хотя и называют себя верующими, но только они веруют… в Золотого тельца, в бизнес, в Мамону… А в Евангелии прямо сказано: не можете служить одновременно Богу и Мамоне!» [21]. Точка зрения о. Димитрия достаточно спорная, во-первых относительно вычеркивания сегодняшней демократии: это — такая же органичная часть русской истории, как например XVIII в. или Смутное время, это — изживание еще одного материалистического соблазна — либерально-потребительского. Во-вторых, на атеизме, в конечном счете, мораль не выстроишь, аскетическая коммунистическая нравственность — остатки православной роскоши, «наследие старого режима» и религиозного воспитания. СССР светил отраженным светом Российской империи, когда он кончился, погас и Советский Союз. Трудно нам судить, кто ближе к Богу — безбожный аскетичный деспот или полуверующий клептократ, может быть, они равноудалены от Бога. Но во-первых, и тот и другой — часть исторической России, со всеми ее грехами и святостью, триумфами и поражениями. А во-вторых — такая точка зрения, разделяемая уважаемыми людьми, подвижниками благочестия и даже святыми (как в случае с Войно-Ясенецким, который не стал поносить Сталина в хрущевскую оттепель) достойна внимания и известного уважения.

Все это я говорю, не обеляя Сталина, не закрывая глаза на его преступления, органично слитые с преступлениями режима, а желая показать что промысел Божий способен человеческое зло претворять в добро. Безусловно, из этого плана я не исключаю немецкое вторжение: не будь его, Сталин и не подумал бы открывать церкви. К тому же действительно, большая часть церквей была открыта под немецкой оккупацией, но заметим, по большей части лишь при попустительстве немцев, а временами и против их воли. Как писал Пастернак в романе «Доктор Живаго», война была необходима, она разрушила ту ложь, в которой под коммунистами жил русский народ. Это был великий момент истины, воскрешения веры и национального самосознания. И, как только немецкая секира «стала величаться над тем, кто рубит ею» (Ис.10,15), когда немцы замахнулись на уничтожение исторической России и истребление христианства, Господь сокрушил его и прежде всего — силой Советского Союза, точнее — исторической России. Петр Мультатули [22] прав в следующей своей формуле: «Между Первой и Великой Отечественной войнами есть незримая таинственная духовная связь. Великая Отечественная есть победоносное завершение искусственно прерванной Первой мировой. В 1914 году в Первую мировую войну вступило христолюбивое русское воинство, которое в 1917 году превратилось в разбойные скопища и шайки. В 1941 в Великую Отечественную войну вступила Красная Армия, руководимая богоборческой идеологией. В 1945 в Берлин вошла Советская Армия, одетая в старую русскую форму и благословляемая Святейшим Патриархом. В Первую мировую войну русские полки вел в бой Помазанник Божий русский Царь, который в 1917 году был предательски свергнут с престола. Россию захватила клика узурпаторов-богоборцев. В 1941 году, один из этих узурпаторов, волею Божьей ставший вождем государства, призвал на уходящие на фронт советские войска благословение русских святых Александра Невского и Дмитрия Донского».

Не будет преувеличением сказать, что Россия и в ХХ в. играла свою роль удерживающего, вначале разгромив Гитлера — реальную угрозу всему человечеству, а затем не дав США утвердиться во всем мире, или ввергнуть человечество в ядерное пекло.

Безоглядное осуждение советского прошлого и отказ признания советского периода частью жизни исторической России приводит не только к оправданию распада СССР и, соответственно, кровавых конфликтов на постсоветском пространстве. В нем есть еще и внутренний аспект: приватизация. Коль скоро собственность — «совковая», «неправедная», большевицкая, а не русская, то «грабь награбленное». Разбазаривай, коль скоро это созидалось грабежом и неправдой. Не случайно грабительская приватизация 1991−1995 [23] и т. д. годов совершалась под тамтамы антисталинских разоблачений.

Но мы-то знаем, что-то, что было собрано к 1991 г. созидалось неимоверным подвигом и страданием русского народа, в т. ч. и новомучеников и исповедников российских. И поэтому вдвойне тяжек грех тех, кто это разворовывал.

Задумаемся и о следующем: все говорят о терроре, о миллионах загубленных жизней, и справедливо. Но разве не спас Сталин миллионы неродившихся детей, законодательно запретив аборты в 1936 г., пусть он сделал из прагматических, а не из гуманных соображений? Отметим, что и интернационалист Ленин, и «ленинец» Хрущев легализовали аборты. И еще: почему-то при тиране и диктаторе Сталине, несмотря на террор и войны, численность населения СССР росла, а при демократической России она уменьшается: потери только Российской Федерации с 1991 г. исчисляются не менее пятнадцати миллионов. В постановке вопроса о Сталине было и есть некое лицемерие: все набрасываются на него, забывая о Ленине и Хрущеве — о том, что Сталин начинал на ленинских рельсах, лишь постепенно сходя с них на национальные, а Хрущев в значительной степени демонтировал сталинское наследство и не только отрицательное, но и положительное. Именно слепой антисталинизм Хрущева привел к новой волне гонений на Церковь, рационально не объяснимой. Почему-то не встречаются обличители «православных ленинцев» и «православных хрущевцев», и почему-то либералы нежно любят Хрущева, рушившего церкви и добившего русскую деревню. И это понятно: стреляя в Сталина, временами попадают в государство Российское и в русский народ.

О.Георгий очень не любит евразийцев и теорию о перерождении советского строя. Но если мы реально посмотрим на историю СССР, то разве не это ли произошло? Разве не мутировал советский строй от свирепых ленинских и раннесталинских порядков к вполне сносным брежневским? Разве не менялся климат в стране? И разве нас освободили от коммунизма доблестные белые, или немецкие, или американские рыцари? Мы освободили себя сами. А еще честнее — нам позволила освободить себя переродившаяся партийная номенклатура, плавно деиделогизировавшаяся и перетекшая в чиновничью олигархию. Никакой т.н. «народной революции» не было бы, если бы она не была санкционирована сверху: август 1991 г. лишнее тому доказательство [24]. Конечно, качество перерождения номенклатуры оставляет желать лучшего, но все же… В общем, как говорится, «в русском брюхе долото сгниет»: сгнил коммунизм, сгниет, Бог даст и нынешний олигархический капитализм. К тому же сбылись прогнозы Устрялова и евразийцев: нынешняя Россия государство более евразийское, нежели европейское. Доказательством тому является в частности то, что политические связи с бывшими азиатскими советскими республиками куда более прочные и эффективны чем с европейскими (за исключением Белоруссии) и Шанхайское объединение работает более эффективно, чем СНГ.

С моей точки зрения неверным является следующий тезис о. Георгия Митрофанова: «Трагедия Власова заключалась в том, что предателем он действительно был, но не в 1942 года, а в 1917-м, когда будучи еще совсем молодым человеком, он сделал свой выбор, пойдя служить в Красную Армию. А в годы Второй мировой войны, он попытался перестать быть предателем той России, которую он предал в годы войны гражданской, повернув свое оружие против Сталина. Поэтому трагедия Власова заключается в том же, в чем заключается трагедия более чем миллиона советских граждан, воевавших на стороне Германии от отчаяния, от боли за ту страну, которую у них методично отнимали все 20 лет советского периода».

По большому счету, в 1919 г. (не в 1917 г.) у Власова практически не было выбора, поскольку, во-первых он был мобилизован [25], во-вторых — к кому было податься? Русский человек был зажат между враждующими социалистами и террористами. Государственность после февраля 1917 г. рухнула, единственными государственными строителями оставались большевики. И к ним многие пошли на безлюдье. Почему о. Георгий не задумался над следующим важным феноменом: половина офицеров Царской армии (около 50 000 человек) пошли служить большевикам и многие — не за страх, а за совесть. И они себя предателями не считали, напротив, полагали, что продолжают служить России, но в новом обличье. Среди них были весьма достойные люди, например Д.М. Карбышев, замученный фашистами за отказ сотрудничать с ними, или маршал Рокоссовский, который в 1917 г. пошел к большевикам, в 1937 пережил пытки и тюрьму, но, в отличие от обласканного Власова не предал Россию, не пытался перейти к немцам, или всаживать нож в спину своему правительству и своему народу. О. Георгий напрасно в качестве единственного советского генерала предъявляет «кровавого маршала Жукова» [26], помимо него были куда более достойные советские генералы подлинные творцы Победы, в т. ч. из бывших царских офицеров, такие как Шапошников и Рокоссовский.

Понимаю, что этим навлеку гнев многих тех, кто любит белых и не признает красных, но если мы хотим понять тех, кто были по ту сторону фронта (в Гражданскую войну), то право на понимание имеет и другая сторона.

С точки зрения международного права Советская власть была признана на дипломатическом уровне практически всеми государствами к 1941 году. Насколько я понимаю, Вы связываете себя с Русской Православной Церкви и для Вас важна церковная точка зрения. Ни один поместный или архиерейский собор Русской Православной Церкви Московского Патриархата не опротестовал ни посланий патриарха Тихона 1923−1924 г., ни органично связанных с ними «Декларации» местоблюстителя Сергия, которые легитимизировали Советскую власть, естественно не в абсолютном, но относительном измерении, как реальный факт жизни русского народа и проявление воли Божией.

Примечательно, что большинство новомучеников и исповедников Российских не ставили под сомнение саму легитимность Советской Власти, хотя возмущались ее беззаконными действиями. Примечательно, что большинство новомучеников и исповедников Российских на допросе отрицали обвинение в антисоветизме и антисоветской пропаганде[27]. Характерно, что такой принципиальный иерарх, как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов) в двадцатые годы самолично разрабатывал формулы поминовения Советской власти на литургии, тем самым признавая ее законность [28]. И это естественно. Власть может быть законной, но при этом совершать беззаконные действия, как с точки зрения международного права, так и собственного внутреннего, как с точки зрения писаного права, так и неписаного обычного — совестного по определению Ильина. Римская Империя безусловно была законной властью, но позволяла беззаконные действия по отношению к христианам. О. Георгий Митрофанов полностью признает право христиан «лояльнейше служить языческому римскому государству» (Трагедия России. С. 165). Странно, что он отказывает в праве православным христианами служить советскому государству, где, пусть и лицемерно, но провозглашалась свобода совести и, в отличие от Римской империи, существовала легальная возможность для существования Церкви и христиан, и где от православных не требовали приносить жертв перед кумирами.

Особенно значима поддержка власти и народа в обращении местоблюстителя Сергия от 22 июня 1941 г., которая, по сути дела, повторяет положения Декларации. Устами местоблюстителя Церковь объявляла судьбу народа своей: «Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет он небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг… «.

В послании изъяснялся духовный смысл не только воинского подвига, но и мирного труда в тылу. «Нам нужно помнить заповедь Христову: Больше сея любви никто же имать, да кто душу свою положит за други своя». Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, свои здоровьем или выгодой ради родины».

Митрополит Сергий определял и задачи духовенства: «Нам пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией» [29].

А вот как интересно и самобытно осмыслялась Советская власть и партизанское движение одним священником, о. Михаилом Грибинкой на территории оккупированной Белоруссии: «Навстречу нам вышли старики, женщины и дети. Старики несли поднос с хлебом-солью, накрытый белой салфеткой. Состоялся митинг. Открыл его священник Михаил Грибинка. Я записал несколько фраз из его речи. «Отрадно и радостно душе смотреть на боевые дела народных мстителей. Не немец ищет партизана, а партизан — немца. Вы для нас — советская власть. Вы для нас — православное воинство. Вы для нас — Россия. Вы защитники наши, вы лучшие дети наши. Слава вам, герои родины, слава вашим командирам, слава отцу народа нашего — Сталину. Примите наш земной поклон за то, что не дали родину на поругание, за то, что скоро вызволите нас из рабства» [30].

И с точки зрения реальной власти и реальной государственности невозможно СССР 1941 г. признать нелегитимным государством и соответственно его защитников — предателями, в том числе и в силу того факта, что значительная часть их хотя бы в силу возраста не могла изменить исторической, то есть императорской России. Соответственно, если абсолютная точка отсчета — императорская Россия, то Власов ее предавал Пражским манифестом, если относительная — Советская Россия, каковой придерживался в частности местоблюститель митрополит Сергий, то Власов и его сознательные сторонники — несомненные предатели.

Теперь объяснюсь по поводу Русской Зарубежной Церкви.
Да, в известном смысле мне безразлично, по кому ее предстоятель совершает панихиды, поскольку объединение 2007 года не оговаривало униформизацию уставов, традиций и практик РПЗЦ и РПЦ МП и подавно оно не подразумевало навязывание Московскому патриархату взглядов и традиций Русской Зарубежной Церкви. И коль скоро о. Георгий является клириком Русской Православной Церкви Московского Патриархата, то тем самым он обязуется следовать его традициям и уставам. А до сих пор, насколько известно, ни один авторитетный церковный орган не отменил тех прещений, которые в годы войны были наложены на пособников фашистов. Да, в Акте 2007 г. сказано о том, что «теряют свою силу акты, препятствующие взаимному общению», но не оговорено какие, и вообще не оговаривается отношение к Второй Мировой Войне, нацистскому и коммунистическому режиму. И кроме того, ряд панихид, судя по проповедям, был совершено до объединения.

Огромное большинство православного мира поминает совершенно других героев и другие жертвы Второй Мировой Войны. Воля ваша, но для меня трудно совместить литургическое почитание священномученика Горазда, епископа Чешского и Силезского, расстрелянного 4 сентября 1942 года за укрытие чешских парашютистов [31] и торжественное литургическое заупокойное поминовение тех, кто пособничал палачам владыки Горазда. Это почти то же, что после торжественной службы в память свят. Митр. Филиппа устраивать торжественную панихиду в память Малюты Скуратова. Можно вспомнить и многих других священномучеников, убитых или немцами, или их пособниками — целый собор новомучеников Сербских, прославленных Сербской Православной Церковью в последней четверти ХХ в. — например Священномученик Пётр (Зимонич), митрополит Дабробосанский (Память — третье воскресенье сентября) Исповедник Досифей (Васич), митрополит Загребский (Память 13 января) и т. д. Вот хотя бы несколько биографий сербских новомучеников. «С началом немецкой оккупации Югославского королевства начались ужасные страдания православных сербов в Боснии. Больного епископа Баня Лучского Платона хорватские усташи схватили в ночь с 4 на 5 мая 1941 г., убили, а тело бросили в реку Врбанью» [32]. А вот свидетельство об о. Бранко: «Шестого мая 1941 г., в день своих именин — св. вмч. Георгия, о. Бранко был схвачен хорватскими усташами во главе с вельюнским учителем Иваном Шайфором. Вместе с протоиереем были схвачены его сын Небойша, студент медицины, священник Димитрий Скорупан, настоятель прихода из Цвиянович Брда, и ещё около 500 сербов. Все они были заперты в жандармском отделении Вельюна, где их жестоко мучили, особенно сына о. Бранко — Небойшу. Усташи требовали от протоиерея Добросавлевича, чтобы он совершил отпевание своего живого сына. Утром 7 мая 1941 г. все они были отведены в лес Кестеновац под Хорватским Благаем, где и были убиты. После освобождения, в 1946 г. их останки были перенесены в Вельюн, где и были похоронены в братской могиле» [33]. Вот свидетельство о мученической кончине митрополита Дабробосанского Петра (Зимонича): «В начале немецкой оккупации Югославии в 1941 г. митрополиту Петру советовали покинуть на несколько дней Сараево и переждать первую волну хорватского террора, но он решил остаться со своим народом. После объяснений с немецкими и хорватскими властями, а также с католическим епископом Божидаром Брале, который запретил православным пользоваться кириллицей, 12 мая 1941 г. митрополит был схвачен и посажен в сараевскую тюрьму. После мытарств в Загребе и Госпиче митрополит Пётр был убит в концлагере Ясеновац и сожжён в крематории» [34].
Из более известных нам страдальцев от фашизма стоит вспомнить хотя бы мать Марию Скобцову, брошенную в Равенсбрюк за укрытие евреев и убитую немцами 31 марта 1945 года, по одной из версий — вместо другой женщины. Мать Мария вместе с протоиереем Алексеем Медведковым, священником Димитрием Клепининым, Юрием Скобцовым и Ильей Фондаминским были причислены к лику святых по решению Священного Синода Вселенского Патриархата в Константинополе от 16 января 2004 г. [35]. Так что на фоне Вселенского Православия позиция, представляемая о. Георгием Митрофановым действительно маргинальна, и устраивая торжественное церковное поминовение коллаборационистов, тем более, созидая их некий культ, мы рискуем рассориться со всем Православным миром.

Что до Русской Зарубежной Церкви, то мне не хотелось бы в результате возникшего по вине о. Георгия искушения обострять отношения и способствовать дезинтеграции. Поэтому я бы воздержался от полномасштабных комментариев по поводу отношения к коллаборационистам и к нацистам в РПЦЗ. Скажу только, что с самого своего возникновения Русская Православная Церковь За рубежом была слишком политизирована, на что справедливо указывал в своих обращениях св. патриарх Тихон. Эта политизированность и способствовала контактам духовенства РПЦЗ с власовцами. Впоследствии уцелевшие участники коллаборационистского движения составили значительную часть приходов РПЦЗ и оказывали сильное влияние на ее жизнь. Однако, не все традиции и взгляды РПЦЗ, во многом детерминированные контекстом холодной войны, характером диаспоры и изоляцией от большей части православного мира могут быть востребованы в современной православной жизни России. Тем более, что далеко не все клирики и миряне РПЦЗ даже и при жизни Власова солидаризировались с ним. М.В.Шкаровский пишет: «Не только для ближайшего окружения Власова было характерно настороженное отношение к старой русской эмиграции, но еще в большей степени наоборот. Далеко не все из священнослужителей РПЦЗ, даже из присутствовавших на берлинском собрании, поддержали власовское движение. Так, известный пастырь, активный участник работы Всероссийского Поместного Собора 1917−1918 гг., бывший член Высшего Церковного Совета протоиерей Владимир Востоков сидел во время обнародования манифеста КОНР с грустным видом, а когда его спросили: «Почему?», о. Владимир ответил: «Ничего хорошего из этого не будет. Ни слова не сказали о Боге» [36].

Защитники Власова любят ссылаться на о. Александра Киселева. Но, при всем уважении к его памяти, перечитывая его книгу «Духовный облик генерала Власова» я нашел целый ряд кричащих несоответствий исторической действительности. Возьмем, например, рассказ о его приеме у Гиммлера, где вчерашний военнопленный поучает всесильного рейхсфюрера, а тот лебезит перед «унтерменшем». Если мы примем во внимание, сколько усилий Власов предпринял, чтобы прорваться к Гиммлеру хотя бы на 10 минут, то разговор (кстати, по Киселеву, он прошел 6 часов!) выглядит анекдотичным, да еще при предыдущем отношении Гиммлера к Власову. Есть и прямо фантастические эпизоды, Власов обещает Гиммлеру: «Я дошел бы до Москвы и закончил бы войну, поговорив по телефону с моими товарищами» [37]. Фантастика, хотя бы потому, что в Горьком существовал дублирующий узел правительственной связи. Да и зачем, дойдя до Москвы, говорить по телефону, можно просто вызвать их всех в Кремль, на ковер.

Другой эпизод — во время обеда (будто бы бывшего) рейхсфюрера с Власовым, Гиммлер спрашивает его о причинах гибели Тухачевского, а Власов, не моргнув и глазом, говорит: «Тухачевский совершил ту же ошибку, что и Ваши противники 20 июля, они не знали психологии масс». Эта глупая дерзость — сравнение Тухачевского с заговорщиками, покушавшимися на Гитлера — могла испортить Власову все его дело, если не погубить его лично, тем более, что из мемуаров Штрик-Штрифельда и Сергея Фрелиха явствует, что Власов постарался побыстрее забыть своих друзей 20 июля [38].

Картина пленения Власова, где он предает себя как жертву за своих солдат американцам, которые его коварно выдают со словами: «Вы выбрали не того господина» и получают патетический ответ: «Я всегда служил одному господину — русскому народу» [39], так же не соответствует действительности: на эти речи просто не было времени, поскольку Власова просто выкрал из американской зоны капитан Якушев (См. мою первую статью «Ответ Виктору Грановскому»). Поэтому для меня о. Александр Киселев — не очень надежный источник, подлежащий проверке. Я не одинок в своей оценке: неожиданно для меня она совпала с таким серьезным исследователем, как Юрий Финкельштейн, только он опровергает о. Александра Киселева в куда более серьезных вещах, чем застольные беседы и высокопарные фразы перед выдачей.

Так, о. Александр, исходя из идеи «Третьей силы», заявляет: «Хотя его [Власова] никогда не посвящали в тайны заговора 20 июля, он достаточно хорошо знал о той самостоятельной и активной роли, которая в связи с этим предназначалась РОА в деле освобождения России… Согласно плану предусматривался немедленный мир на западе… а на востоке продолжение войны с превращением ее в гражданскую. Для этого была нужна хорошо подготовленная и мощная власовская армия».

А вот свидетельство Сергея Фрелиха, по словам Финкельштейна, честного и сурового коменданта власовского штаба, о его единственном контакте с членами группы немецкого Сопротивления. Случилось это в начале 1944 года: «…Я подробно описал планы Власовского движения — как свергнуть большевистский режим и воссоздать вновь национальную Россию. Меня внимательно выслушали, но в конце концов мой собеседник заявил: «Мы не будем вас поддерживать!» На мой вопрос — почему же? — последовал ответ: «Потому что ваши действия могут вызвать победу нацистской Германии, а этого мы не хотим ни при каких условиях…». Я помню еще мое возражение: «То есть вы придерживаетесь того взгляда, что прикончить кишечного червя (солитера), который угнездился в больном, можно только убив самого больного?» — «Да, — ответил мой оппонент, — это наше убеждение» [40].

И Финкельштейн делает справедливый вывод: «Немецкие друзья» поняли, что осуществление власовских планов невозможно путем ликвидации всего лишь «Сталина и его энкаведешников», хотя именно к этому с деланной наивностью призывали пропагандисты при помощи радиоусилителей и листовок, щедро разбрасываемых с самолетов. Требуется куда больше: «убить больного», то есть уничтожить государство, в желудке которого этот «солитер» угнездился. Поражение СССР — это победа Гитлера и торжество нацизма, причем не только в Европе. Этого немцы-оппозиционеры допустить не могли. А «команда Власова»?
Именно поэтому Власов не хотел победы заговорщикам 20 июля. Вот свидетельство Фрелиха:
«Я спросил у генерала, что произошло бы с нами, если бы покушение достигло своей цели, и Власов спокойно сказал, что нас выдали бы Сталину… [так как] новым представителям Германии пришлось бы принять любые условия победителей для начала переговоров. А раз до того дошло, Сталин не преминул бы потребовать нашей выдачи… Кто стал бы нас отстаивать, когда на карту поставлена судьба Германии и ее народа?»

И Финкельтшейн выводит суровое, но безупречное заключение:
«Выходит, победа «друзей и единомышленников» грозила гибелью Власову и его Движению! Но поражение «друзей» грозило тем же, если вовремя от них не отречься. И Власов спешил, понимая, что только с нацистами, чья победа над Россией вела к ликвидации ее государственности и значительной части населения, можно достичь главной и такой естественной цели — выжить! Но беда в том, что «естественная цель» достигалась лишь противоестественным путем — и третьего не дано» [41].

Общая оценка текста о. Александра Киселева такова: «Рядом с серьезными книгами С. Фрелиха, К. Кромиади, В. Штрик-Штрикфельдта, Е. Андреевой, Ст. Ауски, А. Нерянина и некоторых других авторов сочинение о. Александра Киселева выглядит бездоказательным и порой наивным. Его вера в готовность союзников, едва добившись капитуляции Германией и не закончив войну с Японией, ввязаться в драку со Сталиным лишена оснований. Эта вера продиктована сознанием обреченности Движения при любом другом развитии событий, но именно эту веру поддерживал Власов». Добавим, поддерживал сознательно. До самого последнего момента он держался нацистов и лишь весной 1945 г., во время крушения Рейха сделал очень робкую попытку связаться с союзниками. Но тщетно…

А что до содержания его книги и сути его поступков… Если о. Александр действительно исполнял роль военного священника при войсках Власова, (кстати, еще вопрос, действительно ли он был с ними до самого конца, или нет), то он реально участвовал в гражданской войне — благословлял одних русских людей идти убивать других в пользу неправославного, национал-социалистического и, по сути, оккультного режима, еще и в час его крушения, пусть даже во имя неких благих, но в тот момент совершенно иллюзорных целей освобождения России от безбожного большевицкого ига. Конечно, в заслугу ему можно поставить то, что он призывал отказаться от мести. На мой взгляд, о. Александр был идеалистом, плохо разбиравшимся и в людях (поскольку Власова он во многом списывает с себя) и в обстановке. Но к счастью он оказался достаточно практичным, чтобы не попасться СМЕРШУ.

Сразу отмечу, что к деятельности о. Александра в Зарубежной Церкви даже тогда было настороженное и дистанцированное отношение. Хотя 18 ноября митрополит Анастасий присутствовал в Берлине, в гостинице «Европа-Хаус» на заседании КОНР, он премудро уклонился от выступления, почему-то речь произносил о. Александр Киселев. Речь эта была от его собственного имени — не от всей Зарубежной Церкви и даже не от Синода. Далее, есть вопросы к статусу о.Александра. Как пишет М.В.Шкаровский, «Протоиерей Димитрий Константинов в письме В. К. Морту от 28 апреля 1970 г. сообщил, что, хотя церковные власти никогда никого не назначали духовником Власова, о. Александр Киселев некоторое (относительно короткое) время исполнял обязанности духовника генерала» [42]. А с другой стороны, сам о. Александр говорит: «Духовником я не был, я его не исповедывал».

Не стоит забывать и о ряде епископов Зарубежной Церкви, перешедших в Московский Патриархат, наиболее знаменитый из них — известный богослов, владыка Серафим Соболев.

Так что отношение самой Зарубежной Церкви к Власовскому движению очень сложно. Более того, не существует ни одного общецерковного документа, в котором Русская Зарубежная Церковь поддержала бы нападение Германии на СССР. Да, были проповеди отдельных иерархов, но далеко не всех, а потом некоторые из них, такие как Серафим (Ляде) после войны будут всерьез думать о переходе в Московский патриархат.
Откровенно скажу, когда я читал строки Иоанна Шаховского по поводу «профессионально-военной железноточной руке Германской армии» и «искусного и опытного в своей науке германского хирурга», достаточно сочувственно приводимые о. Георгием (Трагедия России. С.101), я испытывал скорбное чувство. Во-первых, Константинопольский экзархат во главе с митрополитом Евлогием не поддержал нацистов, и значительная часть французской эмиграции, как известно, участвовала в французском Сопротивлении, против которого немцы использовали власовцев. Кстати, среди участников сопротивления был и будущий митрополит Антоний (Блюм). На этом фоне позиция о. Иоанна Шаховского выглядит для экзархата, к которому он принадлежал, маргинальной и непонятной.

Живя в Германии, он воочию мог убедиться, какие операции проводили «доблестные немецкие рыцари» в той же Польше, где в 1941 году был установлен свирепейший оккупационный режим, намного превосходивший советский по своей жестокости. По словам Мориса Дрюона, «десятки тысяч поляков, только за то, что они поляки, уснули вечным сном» [43] и, в частности, было истреблено не менее 700 католических священников. Каких благодетельных операций стоит ждать православным и славянам, казалось, стало ясным весной 1941 года, после того как была растерзана Югославия и оккупирована Греция. Уже к 22 июня 1941 года немцами и их пособниками — хорватами были истреблены десятки тысяч (если не несколько сотен тысяч) православных сербов.

Вот еще одно красноречивое житие новомученика Сербского — протоиерея Георгия Богича: «В убийстве о. Георгия виноват католический священник Сидоний Шолц из Нашица, который приказал своей «пастве» убить протоиерея Богича. Ночью 17 июня 1941 г. на квартиру о. Георгия явился Феликс Лахнер, молочник из Нашица, с двумя другими усташами, которые схватили священника и на автомобиле отвезли его в поле. Там, у часовни cв. Мартина, усташи привязали его к дереву и стали резать ему уши, нос, язык, бороду с кожей. Потом выкололи глаза, распороли живот и, вытащив кишки, намотали их вокруг шеи. Когда мученик потерял сознание, изуверы пристрели его из ружья» [44]. Вот вам действительно хирургическая операция нацистских пособников.

Архимандрит Иоанн Шаховской знал об этих преступлениях, учитывая тесные связи Русской Зарубежной и Сербской Православной Церкви. Более того, он пытался остановить эти убийства, он хлопотал пред Мюнхенским кардиналом с тем, чтобы римский папа воздействовал на усташей через Загребского кардинала и прекратил геноцид сербов. Безрезультатно. И если он считал, что немецкие хирурги совершат в России более удачную операцию, чем в Югославии, то это можно приписать только страшной слепоте, возникшей от крайнего антикоммунизма. Впоследствии после войны он долго оправдывался в своих словах в прессе, но так до конца и не мог отмыться от своего необдуманного заявления. Мне тем больнее было это читать, что я его уважал и уважаю, как достойного пастыря. Но и на солнце бывают пятна…

Стоит отметить и то, что Псковская миссия не сотрудничала ни с Власовым, ни с власовцами. Как отмечает М.В.Шкаровский, циркуляр о поддержке власовского движения, о котором просил генерал, Управление Миссии фактически так и не издало. 9 июля 1943 г. оно выпустило лишь осторожно составленный информационный циркуляр № 714, предписывающий благочинным представить в Управление Миссии сведения следующего характера: «охарактеризовать популярность власовского движения, отношение к нему местного населения; сделать сопоставление отношения населения к власовскому движению и к партизанам; указать, на чьей стороне находятся симпатии населения, какая из них пользуется большим доверием и сочувствием». Циркуляр был послан 10 благочинным, из которых ответили 7, причем некоторые, как о. Г. Тайлов, ограничились кратким сообщением, что власовское движение популярностью у населения не пользуется [45].

Теперь — следующая Ваша претензия.
Чем, батюшка, обоснован предложенный Вами подбор источников? Вы цитируете советские издания 40-х, 60-х, 70-х годов — либо откровенно, либо вынужденно пропагандистские. Новые документы, открытые историками, многие исторические работы последнего времени, посвящённые Второй мировой, немецкой оккупации, пресловутому «коллаборационизму», Вас не интересуют. У отца Георгия к ним гораздо больше внимания. Но подробной критики его источниковедческой базы, с которой Вы, конечно, вольны не соглашаться, в Вашей рецензии тоже нет.

Здесь, уважаемый Виктор Вы не точны, не менее половины книг и статей, на которые я ссылаюсь в своей первой статье, написаны после 1990 года. Что до подбора, то он обусловлен как раз теми аспектами, которые сознательно или бессознательно пропускает о. Георгий и кроме того, ваш покорный слуга стремится к хронологической полноте и известной историографической преемственности. Что до «пропагандистского характера» скажем сборника документов «Великая Отечественная война и Русская Православная Церковь», то странно было бы от него дистанцироваться, ведь это все же первоисточник… Я, в отличие от о. Георгия, все же стремлюсь к непрерывности традиции и пытаюсь выслушать обе стороны. И вообще отвержение всех советских источников и изданий с ходу как пропагандистских методологически неверно: я тоже могу отвести так огулом и чохом и мемуары Фрелиха, и воспоминания о. Александра Киселева и т. д. как антисоветский агитпроп холодной войны. А Штрик-Штрифельду в силу его немецко-фашистского мундира веры никакой вообще давать нельзя… Но так же нельзя, так дела не делаются, так историю не пишут. Тексты надо рассматривать сами по себе, используя методологию источниковедческого анализа.

А что до критики источниковедческой базы о. Георгия, то опять-таки, было бы что критиковать, тем более, что сам он не является самостоятельным исследователем, а скорее популяризатором, в архивах практически не работает, первоисточников не открывал, единственная его серьезная монография Россия ХХ века — «Восток Ксеркса» или «Восток Христа» (Ростов-на-Дону: «Троицкое слово», 2004) построена на эмигрантской публицистике, в общем, известной в науке и до него. В основном о. Георгий пользуется результатами работы действительно серьезного и талантливого ученого, одного из крупнейших церковных историков нашего времени, М.В.Шкаровского, который далеко не солидарен со всеми взглядами о. Георгия.

Вы, отец Владимир, почему-то приписываете автору «Трагедии России» представление о митрополите, затем патриархе Сергии (Страгородском) как о «политическом неудачнике» (с. 102). А ведь Вам должна быть известна апологетическая позиция отца Георгия по отношению к святейшему Сергию; именно её петербургский священник отстаивал на сложных переговорах с духовенством РПЦЗ. Говорит же отец Георгий в своей книге лишь о явном к началу 40-х годов «крушении… исполненной компромиссов с богоборческим государством политики» (с. 102) владыки Сергия. Такой тезис вряд ли можно считать принижением «страдальческой личности» святейшего. Отсюда следует иное: государство сохранило свою богоборческую суть и не принимало даже тех уступок, на которые было готово пойти священноначалие, желая помочь своей пастве. Вы так трогательно напоминаете, что перед войной товарищ Сталин перебил всех чекистов-оккультистов! Но в контекст Ваших рассуждений, видимо, не вписывается, что в это же время было расстреляно более ста тысяч православных священников.

Почему же? В своем тексте я пишу, что Сталин строил атеистическую империю и не собираюсь реабилитировать Сталина как гонителя Церкви, по-моему, сравнение с Нероном достаточно показательно и единственно чем, по-моему, Сталин лучше Нерона, так тем, что не требовал совершать жертв богам, не убивал собственной матери и не занимался развратом. Достаточно посмотреть мои предыдущие материалы на той же Русской Линии, чтобы понять — как я отношусь к товарищам Ленину и Сталину. Разница — об исторической перспективе, о той историософии, которой пренебрегаете и Вы, и о. Георгий. К тому же Вы применяете двойной стандарт: включаете в свой отзыв тексты о. Георгия, явно находящиеся за пределы книги (правда, без ссылок), но не привлекаете мои статьи. Расстрел восьмидесяти пяти тысяч священнослужителей (по подсчетам Н.И.Емельянова) как раз вписывается в контекст моих рассуждений. Как сказал Спаситель: «Не бойтесь убивающих тело, а бойтесь убивающих душу» и в этом контексте оккультист-Гитлер безусловно страшнее атеиста Сталина. Никакой трогательности в моих напоминаниях нет, разве что Вы лично тронуты судьбой Ягоды, Агранова и им подобных.

И, наконец, одна из основных претензий — проблема плена.

Вы так много говорите о «человеконенавистнических планах Гитлера», подробно пишете о том, какое страшное уничтожение он нёс России. Так почему же советское руководство во главе со Сталиным легко кинуло в зубы этому зверю сотни тысяч своих граждан, не только отказавшись помогать военнопленным через международный Красный Крест, но и всех к тому же объявив «предателями»? Иван Ильин заметил тогда из эмиграции: «Трагедию этих людей, вероятно, можно назвать уникальной в мировой истории: тот, кто просто не хочет умереть голодной смертью, вынужден работать на немцев. И, тем не менее, все они точно знают, что советское правительство при первой же возможности беспощадно расстреляет этих несчастных «подневольных рабочих»» (Гитлер и Сталин. М.: Русская книга, 2004. С. 205).

Трагедия плена — то, на чем нельзя спекулировать. Она очень сложна: в ней сплелась и предвоенная, и военная история, преступления коммунизма и нацизма. Но было бы пропагандистским упрощением возлагать равную вину за трагедию плена и на Сталина, и на Гитлера. Относительно пленных существует целый ряд мифов.

Миф номер один: Сталин не подписал Гаагскую и Женевскую конвенцию, отказался сотрудничать с Красным Крестом и тем самым кинул миллионы военнопленных в погибель: законопослушным немцам-де ничего не оставалось делать, как расстреливать военнопленных и вымаривать их голодом.

На самом деле, в свое время Россия подписала Гаагскую конвенцию. С признанием правового наследия Российской империи у СССР действительно существовали проблемы (в основном из-за царских долгов). Однако, в течение двадцатых-тридцатых годов происходило постепенное вхождение в поле международного права и частичная рецепция правового наследия царской России. Это относится и к Гаагской конвенции. В предвоенных конфликтах и с Японией, и с Финляндией СССР Гаагскую конвенцию de facto соблюдал и тем самым рассчитывал на соответственное отношение. В свою очередь Финляндия в войне 1939−1940 г. соблюдала Гаагскую конвенцию и, в отличие от Германии, не вымаривала голодом русских военнопленных, ссылаясь на то, что де СССР не подписал Гаагскую конвенцию [46]. Никогда НКИД СССР не заявлял, в отличие от проблемы царских долгов, что он не принимает Гаагского соглашения. Тем самым СССР молчаливо к нему присоединялся.

В 1929 году была заключена новая, Женевская конвенция об обращении с военнопленными, обеспечивавшая последним еще большую защиту. Германия, как и большинство европейских стран, подписала эту конвенцию. Советский Союз конвенцию не подписал, так как был против разделения военнопленных по национальному признаку, однако ратифицировал заключенную одновременно конвенцию об обращении с ранеными и больными на войне. 25 августа 1931 года НКИД СССР продекларировал о присоединении СССР к конвенции 1929 года «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях».

Нижеподписавшийся народный комиссар по иностранным делам Союза Советских Социалистических Республик настоящим объявляет, что Союз Советских Социалистических Республик присоединяется к конвенции об улучшении участи военнопленных, раненых и больных в действующих армиях, заключенной в Женеве 27 июля 1929 г. В удостоверение чего народный комиссар по иностранным делам Союза Советских Социалистических Республик должным образом уполномоченный для этой цели подписал настоящую декларацию о присоединении. Согласно постановлению Центрального исполнительного комитета Союза Советских Социалистических Республик от 12 мая 1930 года настоящее присоединение является окончательным и не нуждается в дальнейшей ратификации. Учинено в Москве 25 августа 1931 г. (подпись) Литвинов» [47]

Обратим Ваше внимание на то, что в соответствии с нормами международного права присоединение к международным правовым актам возможно как путем прямого подписания, так и путем ратификации или же направления специальных документов, удостоверяющих желание какой-либо страны присоединиться к тому или иному международному акту. Конвенция последнюю возможность предусматривала, чем и воспользовался СССР в 1931 г. Сразу же отметим, что немцы во время войны по большей части пристреливали раненых и больных советских пленных.

Кроме того, подписавшие Женевскую конвенцию государства принимали на себя обязательства нормально обращаться с военнопленными вне зависимости от того, подписали ли их страны конвенцию или нет [48]. И в этом случае попавшие в плен красноармейцы могли быть спокойны за свою судьбу.

Кроме того, как отмечает историк Кристиан Штрайт, существовали общие международные правовые нормами ведения войны, имевшими обязывающую силу для всех государств, независимо от того, присоединились они к соответствующим соглашениям или нет. Эти нормы, естественно, не определены во всех деталях, однако основные совпадающие положения Гаагской и Женевской конвенций являются не чем иным, как кодификацией международно-правовых норм по общим вопросам ведения войны» [49]. Иными словами, даже без всяких конвенций уничтожать военнопленных, как это активно делали нацисты, было недопустимо. И согласие или отказ Москвы ратифицировать Женевскую конвенцию положения не менял.

Пытаясь обеспечить своим пленным солдатам максимально надежную защиту, советское правительство сразу после немецкого вторжения сделало недвусмысленный жест. Уже на четвертый день войны, 27 июня, Советский Союз выразил желание сотрудничать с Международным комитетом Красного Креста. Еще через несколько дней, 1 июля, было утверждено «Положение о военнопленных», которое строго соответствовало положениям как Гаагской, так и Женевской конвенции. Немецким военнопленным гарантировались достойное обращение, безопасность и медицинская помощь. Это «Положение» действовало всю войну, причем его нарушения преследовались в дисциплинарном и уголовном порядке. [50]

Отметим, что за время войны в немецком плену погибло 57% советских военнопленных. В советском плену из 3576,3 тысяч немецких военнопленных умерло 442,1 тысячи (12,4%), из 800 тысяч военнопленных стран-союзниц Германии (Венгрии, Италии, Румынии, Финляндии, Словакии) — 137,8 тысячи (17,2%).
Председатель Международного комитета Красного Креста Марсель Юнод сразу с началом войны, 22 июня, предложил правительствам СССР, Германии, Румынии и Финляндии совершать обмены списками убитых, раненых и попавших в плен. Сам Красный Крест должен был заботиться обо всех пострадавших на фронте. В попытке исправить ситуацию с военнопленными, 27 июня 1941 года нарком иностранных дел В. М. Молотов телеграфировал председателю МККК о готовности СССР осуществлять обмены списками военнопленных и о готовности исполнять Гаагскую конвенцию «О законах и обычаях сухопутной войны». Одновременно СССР утвердил постановлением СНК СССР от 1 июля 1941 года «Положение о военнопленных», основанное на этой конвенции и содержавшее документальное подтверждение заявления о соблюдении международно-правовых норм ведения войны. В дополнение к Положению были выпущены приказы НКВД СССР «О порядке содержания и учёта военнопленных в лагерях НКВД» от 7 августа 1941 года и «О состоянии лагерей военнопленных» от 15 августа 1941 года [51].

17 июля 1941 года В. М. Молотов официальной нотой через посольство и Красный Крест Швеции довёл до сведения Германии и её союзников согласие СССР выполнять требования Гаагской конвенции 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны». В документе подчёркивалось, что Советское правительство будет соблюдать требования конвенции в отношении Германии «лишь постольку, поскольку эта конвенция будет соблюдаться самой Германией». Вопреки ожиданиям советского правительства положительного ответа руководство нацистской Германии оставило ноту советского правительства без внимания.

В этом вхождении СССР в международное правовое поле была своя логика: союзники не стали бы сотрудничать со Сталиным, если бы он не соблюдал международные соглашения. Поэтому ему приходилось волей-неволей в меру сил соблюдать международные соглашения о военнопленных и ждать, правда, безрезультатно, такого же отношения к советским пленным. Уже в силу этого он не мог возвестить urbi et orbi: у нас нет военнопленных, а есть предатели.

Напротив, в «тотальной» идеологической войне на Востоке немцы поставили себя вне правового поля. Более того, временами они нарушали международные правила и по отношению к союзником: характерен приказ 1944 г. о расстреле летчиков, сбитых над Германией, или расстрелы военнопленных союзников во время операции в Арденнах. Гитлер оказался в международной изоляции и поэтому не считал себя особо связанным международным правом.

Признавая Женевскую и Гаагскую конвенцию, советское правительство совершенно очевидно надеялось на адекватную позицию Берлина. Однако нацисты не собирались применять к советским военнопленным ни Женевскую, ни Гаагскую конвенцию, ни даже элементарные международные нормы. Для них пленные красноармейцы были не людьми, а недочеловеками, которых следовало как можно скорее уничтожить.

Лапидарнее всего эту позицию сформулировал оставшийся безымянным немецкий солдат, захваченный в плен летом 1942 года. Английский корреспондент Александр Верт спросил его: «Как вам не стыдно так зверски обращаться с пленными красноармейцами?» — на что получил спокойный ответ: «На то они русские…» [52]

Полноценного сотрудничества с Красным Крестом не получилось именно потому, что немцы с самого начала войны расстреливали поезда и машины с красными крестами, убивали раненых, расстреливали санитаров. Это показало Сталину, что обращение к Красному Кресту — бесполезно, он в случае СССР — не авторитет для немцев.

Следует отметить, что нацисты не соблюдали ни Гаагскую, ни Женевскую конвенцию в Польше, в Югославии и в других странах. Так, Гаагская конвенция запрещает практику заложничества, массовых наказаний, насильственную мобилизацию жителей оккупированных территорий и насильственное привлечение их к оборонным работам. Между тем все это проделывалось и на территории Польши, и Югославии. В Югославии за одного убитого немца регулярно расстреливалось от пятидесяти до ста заложников, это же временами проделывалось и в Польше, и в Чехии. Поляков немцы насильно заставляли воевать на Восточном фронте, хотя и Польша, и Чехословакия, и Югославия во время оно подписали все договоренности.

Основной причиной жестокого отношения к советским военнопленным в плену являлась нацистская теория о расовой неполноценности славян, в частности русских, которые воспринимались нацистами как «масса расово-неполноценных, тупых людей». Расовая ненависть гитлеровцев усугублялась идеологическим неприятием коммунизма. Фюрер на совещании высшего командного состава вермахта 30 марта 1941 года заявил: «Политические комиссары являются основой большевизма в Красной Армии, носителями идеологии, враждебной национал-социализму, и не могут быть признаны солдатами. Поэтому, после пленения, их надо расстреливать» [53].

Семнадцатого июля 1941 года был подписан и вступил в силу приказ гестапо, предусматривавший уничтожение «всех советских военнопленных, которые были или могли быть опасны для национал-социализма». В то время как советское командование делало все возможное для налаживания работы по приёму военнопленных и их обеспечению, немецкое правительство предпринимало шаги в противоположном направлении. 8 августа 1941 года Управление по делам военнопленных при ОКВ выпустило новые правила, ещё более ужесточившие обращение с советскими военнопленными во всех лагерях.

Распоряжение верховного командования вермахта «Приказ о комиссарах» от 8 сентября 1941 года гласило: Большевизм — смертельный враг национал-социалистической Германии. Впервые перед немецким солдатом стоит противник, обученный не только в солдатском, но и политическом смысле в духе большевизма. Борьба против национал-социализма вошла ему в плоть и кровь. Он ведёт её, используя любые средства: саботаж, подрывную пропаганду, поджог, убийство. Поэтому большевистский солдат потерял право на обращение с ним, как с истинным солдатом по Женевскому соглашению [54]. В распоряжении верховного командования вооружённых сил секретного отдела по делам военнопленных «Об охране советских военнопленных» от 08.09.1941 говорится о применении оружия для подавления сопротивления, а также о том, что необходимо «немедленно стрелять в убегающего военнопленного», «всякие переговоры с военнопленными запрещаются». Также в этом распоряжении указывается, что советские военнопленные не имеют права на обращение согласно положениям Женевской конвенции [55].

Отмечу, что меня глубоко ранили Ваши слова в последней публикации: «И разве не изрёк грубую правду наш враг немецкий генерал Рейнеке, после стремительного пленения сотен тысяч советских бойцов в «котлах» 1941-ого пришедший к выводу: «Большевистский солдат потерял право на то, чтобы с ним обращались как с честным противником» (цит. на с. 112)? Объявившая своих окруженцев изменниками и отказавшись от международной помощи Красного Креста, сталинская власть демонстративно лишила защитников России этого права. Вот о какой «запретной» теме тоже позабыли, а отец Георгий — напоминает.

Во-первых, принципиальные решения о военнопленных, каковых ожидалось множество, принимались еще до котлов (см. приказ о комиссарах) и «грубая правда Рейнеке» четко согласована с приказом от 08.09. 1941.

Во-вторых, никакая власть не может лишить воина неотъемлемых международных человеческих прав, конечно, если другая сторона не рассматривает его как унтерменша. В третьих, Вы, русский человек, просто повторяете тезисы немецкой пропаганды, и военной, и послевоенной, когда для страшной гуманитарной катастрофы, а лучше сказать — геноцида, потребовались оправдания и козлом отпущения избрали Сталина. Отметим, что Ваш аргумент осужден на Нюрнбергском процессе, где защита нацистских преступников выступила с заявлением о том, что Женевская конвенция якобы не распространяется на советских военнопленных на том основании, что СССР не является участником этой Конвенции. Однако Международный военный трибунал отклонил довод защиты как несостоятельный. Он указал при этом, что всегда и во всех случаях при обращении с военнопленными должны быть применены общие принципы международного права: содержание в плену должно преследовать лишь одну цель — воспрепятствовать военнопленному принимать участие в военных действиях. Убивать беззащитных людей или даже наносить им какой-то вред из мести — противоречит военной традиции [56]. Вдумайтесь, кого Вы защищаете вновь, через 63 года.

На самом деле, ничто не препятствовало германской стороне обойтись по-человечески с русскими именно потому, что Сталин их бросил, да еще использовать это для пропаганды: «Сталин де вас предал, а мы вас спасаем». В таком случае, успех немцам был бы обеспечен. Но немцы впустую, презрительно растранжили ценнейший для них человеческий материал во-первых по причине человеконенавистнической идеологии и желания истреблять «унтерменшей», а во-вторых из элементарного потребительства и жадности, нежелания снижать высокий потребительский уровень в Германии: «Лишнего хлеба для недочеловеков у нас нет». Хоть бы поделились тем, что награбили на Украине! Но нет, хотелось повкуснее жрать (извините за «грубую правду»), да еще на виду у голодающих людей. Об этой идеологии человеконенавистнического потребительского империализма хорошо писал святитель Николай Велимирович: ««А всем нам известна их философская теория насчет пространства и освоения его: чтобы продвинуться и захватить… сады, виноградники, огороды, поля, луга, леса, реки, горы и так далее. Но вы, сербы, вместе с Богом воскликните в ужасе: «Как же это вы сделаете, если там живут тысячи и тысячи людей, братьев ваших, которые признают Того же Единого Творца и Отца — своего и вашего? Как?!
Легко сделаем — отвечают они. Совсем легко. Людей мы огнем повыжигаем, а их леса, поля и виноградники себе заберем. Людей покосим, а их капусту себе оставим, чтобы росла для нас. Людей повылавливаем, поснимаем с них одежду, а их голыми потопим в воде. Людей уничтожим, как гусениц, а их добро и золото заберем себе. Людей потравим ядовитыми газами, а их зерно, вино и елей оставим себе. Людей изгоним в пустыню, пусть вымирают там от голода, а сами сядем за их столы, будем есть пить и веселиться» [57]. Вот это «сядем за их столы, будем есть, пить и веселиться» — ключевой момент в трагедии плена.

При этом есть еще один аспект, «запретный» для о. Георгия: во время наступления немцы развернули массовую пропаганду, сыпали тысячи листовок, призывая сдаваться в плен, переходить на другую сторону, затем доверившихся им морили голодом под открытым небом осенью и зимой, сваливая все на Сталина, а потом вербовали их в hiwi под угрозой голодной смерти. И в этом отношении к пленным заключалась тройная подлость немцев.

В самой идее hiwi, находящейся в вопиющем противоречии с Гаагской и Женевской конвенциями, запрещающей насильственно использовать военнопленных с оружием в руках против их государства, стоит расовое презрение немцев к славянам, в особенности к русским, пусть одни унтерменши истребляют других. Не случайно их использовали чаще всего в качестве охранников и палачей. И после этого подлую немецкую провокацию воспевать, как попытку освобождения России от большевизма, как «единственную гражданскую»!

Кивают на свирепый приказ Сталина от 16 августа 1941 г. № 270 [58]. Но дух и смысл его в другом: он направлен не против тех, кто попал в плен при невозможности дальнейшей борьбы, или выхода к своим, а кто сдавался без всякого сопротивления. И для него были объективные основания:

Органы НКВД только за вторую половину 1941 г. задержали 657 000 дезертиров.
Соотношение убитых к пропавшим без вести в 1941 году было 1:8.если не более. В общей сложностью в немецком плену оказалось не менее трех с половиной миллионов человек при потерях всего в 557 000 человек за весь 1941 г. Западная группировка войск просто растаяла. Да, многие героически сражались до последнего патрона, как защитники Брестской крепости, «в Ленинград пробирались болотами, горло сжимая врагу», другие, к сожалению, при первой возможности бросали оружие и сдавались немцам, при крике «окружают» разбегались целые батальоны и даже полки.

Да, известная психологическая мотивация были и для бегства, и дезертирства, и для сдачи в плен без сопротивления, и перехода на сторону врага: многие, особенно крестьяне из раскулаченных семей, мстили режиму за предвоенные репрессии — за коллективизацию и террор 1937−1938: своего рода это была сидячая забастовка.

Известно к чему она привела для ее участников. Другие были брошены своими сбежавшими начальниками, или подставлены ими под удар. Особая тема — предательство и вредительство генералитета перед войной: для нее набралось достаточно исторического материала [59]. Но разбираться было некогда, и каяться — тоже. Режим не мог измениться в одночасье, а открытое признание в преступлениях и ошибках означало для него одно — немедленную гибель, но вместе с ним, подчеркнем и гибель страны. И Сталин действовал единственно доступным ему способом — террором.

Этот приказ был губителен для многих из попавших в плен и их семей, ибо ставил их вне закона. Он был спасителен для тех, кто оставался по ту сторону фронта, ибо придавал им волю сражаться до конца, не попадать в погибельный для них немецкий плен и защитить свои семьи. Не нам судить — были ли Сталина другие способы остановить бегство и дезертирство в тех условиях. Он, как мог спасал режим, а с ним спасал и Россию. Но подчеркнем вместе с Солженицыным, что «не рабами распрямлялись в красноармейской шинелке», перелом в войне был достигнут все же не репрессиями (обезумевшие беглецы сметут любой заградотряд), а подъемом народного духа, пробуждением «скрытой теплоты патриотизма» и твердым сознанием того, что при Гитлере никакой жизни не будет и «за Москвой для нас земли нет». Восторжествовал народный здравый смысл и инстинкт самосохранения, если хотите. Русский народ понял то, чего не желают понять некоторые ученые протоиереи, что Гитлер бесконечно хуже Сталина, и проще: Гитлер — это смерть.

Следует упомянуть и то, что приказ № 270 на практике применялся крайне нерегулярно, ибо учет попавших в плен не производился, а в ряде случаев не применялся вовсе. Уже в ноябре 1941 г. НКИД возобновил хлопоты о советских военнопленных пленных. Видимо в Кремле осознали отрицательные пропагандистские последствия этого приказа и по сути спустили его на тормозах.

Следующий миф — то, что Сталин объявил всех военнопленных предателями и после возвращения все выжившие военнопленные, вернувшиеся в СССР, отправились в концлагеря. На самом деле, большая часть из них осталась на свободе.

При освобождении из немецкого плена военнопленных направляли в спецлагеря НКВД для проверки. С октября 1941 по март 1944 года через проверку прошло 320 тысяч бывших военнопленных, подавляющее большинство которых вскоре было направлено в армию, войска НКВД или оборонную промышленность. Арестовано было лишь 4% от общего числа подвергнувшихся проверке [60]. Советский и российский военный историк Г. Ф. Кривошеев указывает следующие цифры, основывающиеся на данных НКВД: из 1 836 562 солдат, вернувшихся домой из плена, 233 400 человек были осуждены в связи с обвинением в сотрудничестве с противником и отбывали наказание в системе ГУЛАГа [61]. Да, многие из них были осуждены несправедливо, но некоторые — обоснованно, в особенности бывшие участники коллаборационистских формирований. Кроме того, нельзя забывать про амнистию 7 июля 1945 г Указ «Об амнистии в связи с победой над гитлеровской Германией» подразумевал помилование даже попадавших под статьи довоенного советского законодательства (то есть те, кто сдавался в плен без серьезных на то оснований).

Все это показывает, уважаемый Виктор Владимирович, что история нашего Отечества в ХХ в. трагична и неоднозначна и не укладывается в голливудские схемы «Белой гвардии» Добра и «Красной империи» Зла. Вектор Русской истории в ХХ в. тем не менее понятен — это действие Промысла Божия — сохранение Русской Православной Церкви и российской государственности для их грядущей симфонии и страдальческое очищение, преображение Русского народа, а также переживание, переможение тех духовных болезней, которые были занесены с Запада, но приняты на русской почве. Для свершения своей воли Промысел Божий избирал самые разные орудия, временами достаточно страшные и отвратительные, но действенные. Русская трагедия еще не закончена, но верю, что она завершится согласно словам 84 псалма: «Милость и истина сретостася, правда и мир облобызастася. Истина от земли возсия и правда с небесе приниче. Ибо Господь даст благость и земля наша даст плод свой».
Диакон Владимир Василик, доцент СПбГУ, доцент СПбПДА

6 августа 2009 г. День святых страстотерпцев князей Бориса и Глеба.
64 годовщина бомбардировки Хиросимы.

Примечания:

1 — Прошу меня простить, не сразу нашел Ваше отчество. Странно, что Вы его не оставили, в старину на Руси люди клали головы, чтобы писаться с «вичем».
2 — Опубликовано на портале bogoslov.ru.
3 — Трагедия России С. 14.
4 — См. Фокин Р.В. Августин // Православная энциклопедия. Т.1. М., 2000. С. 102−104.
5 — См. Солоневич И. Л. Диктатура импотентов (гл. Химически чистый бюрократ) / Великая фальшивка Февраля. М., 2007.
6 — Болезнь заключается в шляхетско-крепостнической, реставрационно-классовой психологии тех лиц, которые монополизировали национальную идею. Солоневич И.Л. Цареубийцы // Россия и революция. М, 2007. С. 135
7 — Д. Виллиам. Побежденные (издание сверено по публикации в «Архив русской революции». Т. 7. — Берлин: Слово, 1922. С.240
8 — Там же. С. 255−256
9 — Д.Ф.Раков, В застенках Колчака. Голос из Сибири. Париж, 1920
10 — Отметим, что о. Георгий Митрофанов любуется рыцарским характером «казака-разбойника А.Шкуро.
11 — Белое дело. Т. VI. C. 52.
12 — См. Солоневич И.Л. Великая фальшивка февраля. (Гл. О символике вообще). С. 16
13 — Солоневич. Великая фальшивка Февраля. Канны Гучкова. С.87−96.
14 — Там же. С. 90−91.
15 — Трагедия России. С.6
16 — http://www.duel.ru/200 314/?14₄_4
17 — Скрынников Р.Г. Царство террора. М., 1997.
18 — Такой точки зрения придерживается, в частности Вадим Кожинов. См. Кожинов В. В. Россия. век ХХ. М., 2003
19 — Характерен эпизод осени 1941 г.: когда штаб Западного Фронта попросил разрешения переехать в Арзамас из Подмосковья, Сталин сказал: «Пусть берут лопаты и копают себе на месте могилы». Сам он остался в Москве и никуда не уехал.
20 — Журнал Московской Патриархии. Март 1953 г. С. 3.
21 — http://www.duel.ru/200 314/?14₄_4
22 — Великая Германская. http://www.rusk.ru/st.php?idar=156 234
23 — О ней ярче всего рассказал А.И. Солженицын в книге «Россия в обвале». М., 1998.
24 — См. в частности Фроянов И.Я. Погружение в бездну. СПб. 2001.
25 — Такие сведения приводит А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ».
26 — О Жукове и вправду среди ветеранов сложилось мнение невыгодное. Как мне рассказывали фронтовики, солдаты, прибывавшие, например, под командование И.С.Конева, крестились: «Слава Богу, что не к Жукову». Его «органическая ненависть к штабной работе» (слова Рокоссовского) явилась причиной многих неудач и поражений начала войны.
27 — См. Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. В 7 книгах. Тверь. Изд-во «Булат».1992−2003 гг.
28 — Во имя достоинства Церкви / автор-составитель А.В.Журавский. М., 2007.С. 316.
29 — Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. Сборник документов. М., 1943. С. 3−4.
30 — Глидер М. М. С киноаппаратом в тылу врага. М., 1946. С. 55−56.
31 — Схиархимандрит Кирилл. Священномученик Горазд. http://www.pravoslavie.cz/gorazd.htm
32 — Сведения взяты с сайта http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=420&did=34 См. также сайт http://www.spc.org.yu/News/novomucenici
33 — Там же
34 — Там же.
35 — Статья Ксении Кривошеиной «Святые эмигранты» («Независимая газета», 7 апреля 2004 г.)
36 — Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь и власовское движение // Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, N 4. С. 150−176.
37 — Прот. Александр Киселев. Духовный облик генерала Власова. С.
38 — Когда Штрикфельдт через несколько недель в разговоре коротко упомянул о трагическом конце барона Фрейтаг-Лорингхофена, который был вынужден застрелиться, Власов удивленно сказал:
— Дорогой Вильфрид Карлович, вам еще многому надо поучиться. О таких вещах вообще не говорят, это железное правило. О таких людях не думают, и их никто не знал». Штрик-Штрикфельд Вильфрид. Против Сталина и Гитлера… - «Посев», 1993 г. Репр. с изд.1981 См. таже свидетельство Фрелиха: «Знав о взрыве 20 июля, едва не уничтожившем Гитлера и его штаб, услышав о начавшихся арестах и казнях, Власов, как сообщает Фрелих, поспешил заявить: «- Меня лично это не касается. Это ваше немецкое дело. См. Фрелих С. Генерал Власов. Кельн, 1990. Сведения взяты с сайта. http://www.vestnik.com/issues/1999/0525/koi/finkel.htm
39 — Прот. Александр Киселев. Облик генерала Власова. Текст взят с сайта http://ricolor.org/history/roa/ak/roa/
40 — Фрелих С. Генерал Власов. С. 122
41 — http://www.vestnik.com/issues/1999/0525/koi/finkel.htm
42 — http://ricolor.org/history/roa/rp/
43 — Письмо заложнику / С Францией в сердце. М., 1980. C.220
44 — http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=420&did=34
45 — См. Шкаровский. Указ. Соч.
46 — См. Д. Д. Фролов. «Советские и финские военнопленные 1939−1944 гг.» //: «Межкультурные взаимодействия в полиэтничном пространстве пограничного региона"(Материалы международной научной конференции, посвященной 75-летию Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН). Петрозаводск, 2005. Следует отметить, что и во время Великой Отечественной войны, несмотря на недостаток продовольствия и другие трудности, и Финляндия, и СССР старались проявлять относительную гуманность по отношению к военнопленным противника и следование принципам Женевской Конвенции
47 — ЦГАОР СССР. ф.9501, оп.5, ед.хр.7, л.22 48 — http://army.armor.kiev.ua/hist/zenev-konvencia.shtml
49 — Штрайт К. Солдатами их не считать: Вермахт и советские военнопленные в 1941—1945 гг. /Сокр. пер. с нем. — М.: Прогресс, 1979. С. 28.
50 — См. Дюков А. Р. Интерлюдия (3): Кто на самом деле предал советских военнопленных // За что сражались советские люди: «Русский не должен умереть». — М.: Яуза, Эксмо, 2007. — С. 345−357.
http://militera.lib.ru/research/dukov_ar/15.html
51 — Золотарёв В. А. Пленных войн XX века разыскивают в веке XXI. Независимое военное обозрение (8 октября 2004).
http://nvo.ng.ru/history/2004−10−08/5_plen.html
52 — См. Верт А. Россия в войне 1941−1945 г.
53 — Советские военнопленные до весны 1942 г. // Война Германии против Советского Союза, 1941−1945: Документальная экспозиция города Берлина к 50-летию со дня нападения Германии на Советский Союз: каталог выставки / Рейнгард Рюруп. — 2-е. — Москва: Б/и; Берлин: Б/и: 1994. — 287 с.
http://ef.1939−1945.net/b001₀₀₅_1.shtml
54 — См. Советские военнопленные…
55 — Немецкие документы цитируются по сборнику Обеспечение немецкого господства и политика истребления. Советские военнопленные до весны 1942 г. См также сборник Преступные цели — преступные средства М.: 1985. Опубликованы в электронном виде на сайте «Восточный Фронт».
http://wolfschanze.boom.ru/prest/3.htm
56 — Краснов В. В. К суду истории: записки военного прокурора. Саратов, 1986. С. 33.
57 — Николай Велимирович. Из окна темницы. Минск. 2004. С. 361.
58 — Приказ № 270 Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии. XPOHOC. Новое зеркало Хроноса (16 августа 1941). Проверено 16 августа 2008.
http://www.hrono.ru/dokum/194_dok/19 410 816.html
59 — См. в частности Солонин М. 22 Анаттомия катастрофы. М., 2008. Глава «Глупость или измена».
60 — См.http://militera.lib.ru/research/dukov_ar/15.html
61 — Кривошеев Г. Ф. Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / Под общей редакцией Г. Ф. Кривошеева. М., 2001. С. 460. http://www.soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5₁₃_08.html