Духовная основа русского театра

Доклад на Рождественских чтениях

Искусство театра происходит из потребности человека моделировать мир в пространстве и времени. Никакое другое искусство не обладает этим свойством. Драматический театр, будучи искусством синтетическим, вобрал в себя и изобразительное искусство, и музыку, и танец (пластику), и, главное, — слово. Слово, произнесенное вслух, то есть слово, как таковое, в первичном своем образовании. Потому как слово, зашифрованное в буквах, то есть слово написанное, — вторично по отношению к слову, произнесенному вслух. Театр пользуется словом в первичном своем значении и до кинематографа являлся единственным из искусств, обладающим этим качеством. Но и сейчас театр отличается от кино, потому как только в театре слово рождается теперь и сейчас.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», — начинается Евангелие от Иоанна. Думается, неслучайно слово «Теос» переводится с греческого как Бог. Театр — это место, где рассказывают (или должны рассказывать) о Боге.

В слове заложено действие, театр — это искусство действия. Действия во времени и пространстве, и пространстве духовном в том числе. Слово, заключающее в себе духовную основу, действует в мире, наполняя его духовностью. Слово, произносимое со сценических подмостков, также духовно. Недуховного театра не бывает. Пляски и заклинания языческих шаманов потому и имели такое сильное воздействие на людей, что они были порождаемы духами. Какие это духи, мы, как православные христиане, знаем. И, тем не менее, следует подчеркнуть: театр заключает в себе духовное содержание. Другое дело, какого он духа и может ли театральное действо иметь в себе и нести в зрительный зал христианскую православную духовность?

Совершенно справедливо обличали современный им театр свт. Иоанн Златоуст и Тертуллиан. Но, как мы знаем, опыта христианского театра в то время еще не было. Театр был откровенно языческим, с культом похоти и разжигания низменных страстей. Не стоит задаваться вопросом, какого духа был такой театр. Он из одного источника, что и заклинания шаманов. Иоанн Златоуст пишет: «Театр — это храмина сатаны, школа безнравственности, зла, заразы, вавилонская печь. Не все ли здесь соединено для того, чтобы губить душу? И безстыдные женщины, и нецеломудренные песни, и страстная музыка». Несомненно, такой театр ничего не имеет общего с христианской нравственностью.

Обличал театр и св. праведный Иоанн Кронштадтский. Но надо вспомнить это время, конец девятнадцатого — начало двадцатого века, когда в интеллигентской среде, в том числе и среди слоев высшего общества, веровать в Бога считалось невежеством и отсталостью. Когда русская литература, поэзия и почти все отечественное искусство было выхолощено от христианского православного содержания и наполнено идеями дарвинизма, ницшеанства, марксизма, нигилизма, всеобщего недовольства современной действительностью и устройством монархического общества и почти нескрываемыми призывами к переустройству современного государственного державного порядка. Литература и поэзия так называемого серебряного века разрушали человека, искусство развращало. Не обошло это, разумеется, и искусства театрального. И если учесть, что увлечение театром в России в то время было поголовным, а количество их во много раз превышало количество храмов, опасения о. Иоанна были понятны. Тот дух, который царил тогда в театре, за редким исключением был дух разрушения.

Так, великая русская актриса Мария Николаевна Ермолова пишет в 1907 голу: «Дорогое, милое искусство, что с ним теперь? Все навыворот: порнография, безумие — вот литература и театр нашего времени… Ломание, шарлатанство, оплевывание идеалов, которым мы молились, — страшно, страшно теперь жить!» Мария Николаевна была православным, воцерковленным человеком, каких было уже немного в то замутившееся время… Среди них можно назвать имена таких актеров, как Южин, Савина, Бутова… Они смиренно несли свое христианское служение там, где поставил их Бог, не участвуя в пошлых постановках и отказываясь от несовместимых с их совестью ролей, и отошли ко Господу как православные христиане.

Хочется, в связи с этим вспомнить похороны М.Н. Ермоловой… Ее дочь, Маргарита Зеленина, вспоминает: «… 4 дня длилось прощание с матерью… Цветы, кадильный дым… Панихида. 4 дня певчие пели умилительные слова, от которых слезы лились в сердце, и казалось, что его качает неизъяснимая, почти сладостная печаль. На 5 день, в 10 часов утра, вынесли венки… сняли с гроба цветы и покрывало. Наступила страшная минута: мать медленно стали выносить из дома… В церкви Вознесения началась заупокойная обедня. Пел хор. Служил митрополит Сергий, преосвященный Трифон (Туркестанов), 4 архимандрита и 14 священников… Мать лежала в гробу, как древнерусская царица, среди цветов, парчи и волнующейся многотысячной толпы своих подданных, разлившейся далеко по городу, за пределы церкви. Вокруг нее совершалось богослужение. Митрополит, преосвященный, священники в траурных ризах из черной сверкающей парчи со светло-синими и лиловыми перевязями, мальчики с дикириями медленно проходили около гроба и кадили ладаном… И не скорбь, а радость познания „непознанного“ наполнила душу… Вспомнились слова, которые так неповторимо говорила мать, умирая в „Орлеанской деве“: „Минута — скорбь… блаженство — безконечно“. После обедни говорили проповеди преосвященный Трифон и священники».

Так уходили русские актеры. В лоне Святой Православной Церкви. Последнее слово, которое Мария Николаевна Ермолова произнесла на смертном одре, было слово: «благодарю».

Почему-то принято считать, что Стоглавый собор 1551 года чуть ли не анафематствовал театр. Но это не так. На этом соборе шла речь о скоморошьих потехах: «В мирских свадьбах играют глумотворцы и арганники, и смехотворцы, и гудельники и бесовские песни поют, и как к церкви венчаться поедут, священник со крестом будет, а перед ним со всем и теми играми бесовскими рыщут, а священницы им о том не возбраняют и не запрещают… О том запрещати великим запрещением». «В Троицкую субботу по селам и по погостам сходятся мужи и жены на жальниках и плачутся по гробам умершим с великим воплем. И егда начнут играти скоморохи во всякие бесовские игры, они же от плача преставше, начнут скакати и плясати и в долони бити и песни сотонинские пети на тех же жальниках, обманщики и мошенники». «Русали о Иванове дни и в навечерии Рождества Христова и Крещения сходятся мужи и жены и девицы на нощное плещеванне, и на бесчинный говор, и на бесовское песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкие дела. И бывает отроком освернение и девам растление». «Да по дальним странам ходят скоморохи… ватагами многими, по шестидесяти и по семидесяти человек, и по сто… и по деревням у крестьян сильно едят и пьют, и из клетей животы грабят, а по дорогам людей разбивают». Как видим, скоморохи не чурались и разбоя. Кроме того, они в представлении народа считались волхвами, занимались ворожбою. Но это вопрос отдельного исследования, а вот то, что скоморохи открыто глумились (от слова — глум, или уничижительное высмеивание, отдельный жанр скоморошьего действа, родоначального современной сатире) над священнослужителями, глумились над церковным преданием и даже церковными таинствами — это неоспоримый факт. Но, не смотря на это, только в середине семнадцатого века при царе Алексее Михайловиче вышел указ на полное запрещение деятельности скоморохов, а Стоглав лишь ограничил их деятельность.

На самом же деле Стоглавый собор, который был собран по инициативе царя Иоанна Грозного и направлен на укрепление благочестия и развитие религиозного образования, вполне можно считать родоначальником русского театра, потому что именно на этом соборе было принято решение о создании церковных школ и училищ при которых тут же организовывались церковные театры (так называемые — школьные) и в них ставились спектакли на библейские сюжеты. Первоначально возникнув в Киеве, школьно-церковный театр распространился и по всей России: в Москве, Твери, Ростове, Смоленске, Тобольске, Полоцке, Ярославле и других городах. Именно он положил начало русскому национальному театру.

Скомороший же площадной театр, глумящийся над православной верой, никак нельзя считать стоящим у истоков национального театра. Думается, что русские государи и церковные власти еще мягко с ним поступали. Ко времени Стоглавого собора скоморохи и на Русской земле, и в европейских странах были вполне интернациональны. Будучи бродячими ватагами, они исколесили все страны, были знакомы друг с другом, учились один у другого (вопрос: чему?) и везде сеяли растление нравов. Кроме глумления над Церковью, их площадные представления были наполнены откровенной похабщиной и сквернословием. При ознакомлении с их «творчеством» в сохранившихся до наших дней пьесах скоморошьих балаганных театров (например «Маврух»), становится не по себе, и все более удивляешься великому терпению наших государей и церковных иерархов.

Если Стоглавый собор, хотя и косвенно, явился основоположником школьно-церковного театра, то царь Алексей Михайлович стал в основании профессионального русского театра. Именно он, запретивший в свое время скоморошьи потехи, открыл первый придворный театр. По указу Государя в селе Преображенском была выстроена комедийная хоромина, и 17 октября 1672 года состоялось первое представление на библейский сюжет из книги Есфирь. Это театральное здание отвечало всем требованиям европейского театра: поднятая над полом сцена, раздвигающийся занавес, расположенные амфитеатром сиденья, лавки, отдельные места государю (по центру) и царице с царевнами (сбоку) — подобие современных лож. Актерам стали платить жалование. Придворный театр явился прямым последователем школьно-церковного театра: как первая постановка, так и все последующие были основаны на религиозной тематике. К этому времени уже вызрела отечественная религиозная историческая драма, берущая свое начало в школьно-церковном театре. Самым выдающимся драматургом при Алексее Михайловиче был монах Симеон Полоцкий. Его пьесы («Комедия притча о блудном сыне», «Беседы пастушеские», «О Навуходоносоре царе, о теле, злате и трех отроцех, в пещи не сожженных» и др.) отличались отсутствием аллегорических образов и близостью к жизни.

Год создания русского профессионального театра ознаменовался рождением будущего императора Петра Первого. Заглохнувшее было театральное дело после смерти Алексея Михайловича подхватил, повзрослев и став царем, его сын Петр Великий. Он задумал построить театр, открытый для всех, и в 1702 году в Москве на Красной площади близ Никольских ворот была построена театральная хоромина. Новый театр был платным, за места платили от трех до десяти копеек. Для приезжающих издалека рядом с театром были построены избы для проживания. Пьесы, которые ставились в этом театре, имели державную направленность. Петр строил сильное государство.

Очень известным в петровский период был городской театр при московском госпитале. В этом театре, в котором бывал и Государь, очень сильны были традиции школьно-церковного театра, который в свою очередь процветал по всей России вплоть до Сибири.

В это время большим любителем театра был митрополит Тобольский Филофей (Лещинский). В летописи сказано: «Филофей был охотник до театральных представлений, славные и богатые комедии делал, и когда должно на комедии зрителям собраться, тогда он, владыко, в соборные колокола на сбор благовеем производил». В созданном митрополитом Филофеем при архиерейской школе Духовном театре писались пьесы на библейские сюжеты духовными лицами, в том числе и монашествующими, исполнялись на сцене семинаристами и предназначены были для духовного просвещения народа. От них любовь к театру перешла и в другие слои общества. Считается, что именно митрополит Филофей положил начало созданию сибирского Тобольского драматического театра.

В это же время, чуть раньше, и Святитель Дмитрий Ростовский создавал свои пьесы и ставил их с семинаристами. Наиболее известные из них: «Успенская драма» и «Рождественская драма». Святителя Дмитрия Ростовского многие вообще считают основателем русского театра, так как его влияние на театральное дело в России было очень широко. Под его попечительством образовались и Киевский театральный круг, и Ростовско-Московский театральный круг, где писались и ставились пьесы его учениками.

Как мы видим, наша Святая Православная Церковь не только не анафематствовала театр и актеров, а, напротив, создавала в своей ограде истинно национальный русский театр, призванный нести миру христианскую православную нравственность и духовное просвещение народа.

Гоголь писал: «Театр ничуть не безделица, не вовсе не пустая вещь… Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра… Частое повторение высокодраматических сочинений, то есть тех истинно классических пьес, где обращено внимание на природу и душу человека, станет необходимо укреплять общество в правилах недвижных… Есть много среди света такого, которое для всех, отдалившихся от христианства, служит незримой ступенью к христианству. В том числе может быть и театр, если будет обращен к своему высшему назначению».

К высшему назначению театра стремились и А.К. Толстой, и А.Н. Островский, и К.С. Станиславский, и А.П. Чехов, и Михаил Чехов и многие многие другие подвижники русского дореволюционного и послереволюционного театра. В советское время высоконравственные театральные традиции продолжились. Тем более, что свою «систему» Станиславский, человек верующий, православный, оформил уже в советское время. Русский театр, вскормленный православной духовностью, и в советское время стремился тянуться к высшим ценностям, порой может быть и неосознанно.

Возродившийся русский православный театр на современном этапе, на мой взгляд, развивается в двух основных направлениях. В одном направлении он, не скрывая своей ортодоксальности, позиционирует себя именно как православный театр, заявляя об этом и в названии, и на встречах со зрителями, и в средствах массовой информации, короче говоря, ведет свою политику таким образом, чтобы с первого шагу было ясно, какие идеи театр исповедует. Развиваясь в другом направлении, православный театр, остается внешне обычным светским театром, но подспудно в своем творчестве исповедует православные христианские идеалы.

Надо сказать, что второй, если можно так выразиться, — тайный православный театр, собственно, и не исчезал никогда. Даже в советские годы такие театры как БДТ, МХАТ, Малый театр и многие другие, в том числе периферийные театры, имели в своем репертуаре спектакли, которые, по сути, были православные, так как несли в себе заряд христианской православной нравственности. Режиссеры и актеры, если честно следовали традициям русской театральной школы при постановке отечественной классики, под воздействием литературного материала ставили православные спектакли в полном смысле этого слова. Взять хотя бы знаменитый спектакль Георгия Александровича Товстоногова «Идиот», ставший в свое время откровением и для создателей этого выдающегося спектакля, и для зрителей. Православный дух этого романа Ф.М.Достоевского оказался настолько силен, что никакое материалистическое мировоззрение не смогло завуалировать христианскую сущность, заложенную в этом произведении. И так было нередко при постановке русской классической литературы, которая, как известно, насквозь пропитана православным мироощущением, если, конечно, режиссер стремился следовать содержанию первоисточника и сознательно не извращал сущность произведения.
И сегодня, хотя и довольно редко, можно встретить в репертуарном театре спектакли, которые по духу являются православными. Для примера можно назвать спектакль Санкт-Петербургского театра им. Комиссаржевской «Утоли моя печали» (постановка православного актера и режиссера народного артиста России Георгия Корольчука). В этом спектакле и играют православные верующие актеры, например, — народный артист России И.И. Краско, прихожанин храма Спаса Нерукотворного, что на Конюшенной.

Примечательно, что настоятелем этого храма и духовником Ивана Ивановича является протоиерей Константин Смирнов, бывший актер Александринского, тогда еще Пушкинского театра. В храм Спаса Нерукотворного ходит много питерских актеров, хотя и в других храмах немало окормляется петербургских артистов. Вообще, надо сказать, очень много актеров, и вообще театральных деятелей, являются воцерковленными людьми. В Петербурге это и Мария Лаврова, которая привела к вере и своего отца Кирилла Лаврова (Царство ему небесное!), и Александр Лыков, прихожанин нашего храма во имя иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша», и Дмитрий Быковский, и Нина Усатова, и недавно ушедший от нас Андрей Толубеев (Царство ему Небесное!), и Валерий Михайлович Ивченко, и Петр Сергеевич Вельяминов… Петр Сергеевич вообще воспитывался родными тетками-монахинями, у него один из предков — св. прп. Кирилл Белозерский (в миру Кузьма Вельяминов), а потому никогда даже и выбора не было: веровать или не веровать, он веру впитал в себя с детства. Всех воцерковленных актеров не перечислишь, настолько милостью Божией православная вера властно входит в сердца деятелей культуры, которые еще не потеряли совести.

О возможности создания православного театра в Петербурге Андрей Толубеев говорил еще в начале двухтысячных годов. В 2007 году, когда эта идея осуществилась, он уже был серьезно болен.

На сегодняшний момент в Петербурге два православных театра. Это Театр народной драмы (второе его название: Русский Православный театр) и Православный драматический театр «Странник». Становится традиционным в Светлую седмицу проводить в Петербурге Пасхальный театральный фестиваль. Спектакли православных театров из разных уголков России и ближнего зарубежья играются на двух площадках: в Свято-Духовском культурно-просветительском центре Александро-Невской лавры (на базе Театра народной драмы) и на сцене Православного театра «Странник». В этом году, Бог даст, состоится третий фестиваль.

С бурным развитием православного театрального движения перед нами встает много вопросов, особенно касающихся этики актерского исполнения. Церковь совершенно справедливо не позволяет надевать на себя маску, личину, напяливать на себя личность другого человека. Спрашивается, как же исполнять роль? Но ведь и Станиславский («я в предлагаемых обстоятельствах») и вообще вся русская театральная школа учат, прежде всего, искать в персонаже самого себя и в самом себе искать характерные черты персонажа. А это уже не напяливание на себя чужой и несвойственной мне личности, это поиск тех недостатков и достоинств, которыми обладает персонаж, в самом себе. Если я работаю над ролью Плюшкина, то, заглядывая в себя, начинаю видеть, что и я сам, пусть и не в такой степени, тоже заражен грехом сребролюбия. Если играю Сальери, то вижу при пристальном рассмотрении, что и я не чужд греха зависти. С точки зрения православного духовного трезвения, это только на пользу исполнителю, как христианину, потому что помогает ему обнаружить в себе самом те грехи, которые он, может быть, прежде не замечал или замечал не в такой степени. Станиславский учил: если персонаж плохой, ищи, где он хороший. Потому что, как бы ни был плох человек, все-таки он заключает в себе Образ Божий, пусть и глубоко сокрытый в его душе. Разве такой подход не учит христианскому отношению к человеку? «Господи, дай мне зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего, яко нищь есмь и окоянен.»

После одного из наших спектаклей, когда зрительный зал аплодировал вышедшим на поклон актерам (а нас, надо сказать, принимают по большей части гораздо лучше, чем мы того заслуживаем), я спросил находящегося в зале приятеля: «Ну, как тебе?» — «Ты знаешь, — ответил он, — все бы хорошо, но у исполнителя главного героя недостает собственной личности». Да, именно так. Личность человека, актера, всегда просвечивает сквозь создаваемый им образ, и зритель видит его. Это подметил еще Михаил Чехов. А это значит, что актеру, для того чтобы расти профессионально, необходимо воспитывать себя, как личность. А православному актеру, соответственно, необходимо возрастать духовно, в лоне Церкви, под окормлением духовника, как, впрочем, и любому православному христианину. И как человеку, православному актеру, необходим духовный рост, в противном случае мы знаем что случится и в профессиональном плане — как недостаток личности это станет заметно и в создаваемом им на сцене образе.

Русскому православному актеру совершенно необходимо жить активной церковной жизнью, духовно трезвиться, болеть за судьбу своей Родины, своего народа, любить Святую Русь, историю своих предков — без этого нет и не может быть православного актера. А если это все будет, то и все остальное приложится.
Слава Богу за все!
Владимир Николаевич Уваров, режиссер Православного драматического театра «Странник» при храме «Неупиваемая Чаша» на заводе АТИ

Февраль 2009 г.