«Нужно научиться жить так, чтобы ожидать свою собственную смерть, как юноша ждет невесту..»

1 / 14 марта — Поминовение усопших

У И.С.Тургенева есть рассказ «Смерть», в котором несколько раз повторяются слова: «Удивительно умирают русские люди!». А как они умирают, русские люди?

Вот рассказ прихожанки нашего храма, рабы Божией Нины из многодетной семьи, в безбожные годы сумевшей сохранить веру: «…Бабушка Ксения, папина мама, доживала век у детей. Много работавшая всю свою жизнь, старенькая, немощная, продолжала, насколько хватало сил помогать по хозяйству. Своей дочери Екатерине говорила: вот ты, Катя, за мной больше всех ходишь, а не увидишь, как я умру. Так и случилось. Когда она умерла, Екатерина получала хлебные карточки…

Буквально за час до своей смерти бабушка позвала всех детей, бывших в доме, и стала наказывать: „Ты, Виктор, достань гречку. Там, на полке, в ведре, и отправляйся на мельницу, надо смолоть. Ты, Матвей, бери молитвенник, читай отходную. А ты, Дуся, ставь самовар. А ты, Маруся, беги за сватьей, проститься надо!“ — Когда бабушка умерла, стала понятна ее забота: и мука, для поминального обеда, и теплая вода, для обмывания тела — все было приготовлено. И со сватьей проститься успела…

Когда Матвей дочитал отходную, бабушка попросила положить ее на пол, подстелив фуфайку, взяла в руки свечку, и вскоре мы услышали ее последний вздох…

…Бабушка Елена, мамина мама, овдовев в 45 лет, осталась с восемью детьми, младшей из которых было девять месяцев. Младшую дочь просили усыновить бездетные люди (отдай, у тебя и так много!), но Елена отказалась. У этой младшей дочери Господь и привел доживать матери свои дни. Десять последних лет жизни она была слепой. „Какое это горе — своей руки не видеть!“ — говорила бабушка.

Великой любви и смирения была. Семья большая, детей много. Кто-нибудь да напроказит. Отец (зять бабушки) начинает ругаться, а бабушка ему в ноги: „Христа ради прости, я не доглядела“. Ну, у того гнев на нет и сойдет: ладно, давайте все за стол.

Бабушка, когда все разойдутся по своим делам, спросит: все ушли? — и начинает молиться. А как молилась! — вся рубашка на груди была мокрая от слез! Просила Бога за всех детей, внуков. Особенно молилась за внука Михаила, которого совсем маленьким увезли в Белоруссию. Он потом рассказывал, сколько раз был на волосок от смерти: все леса и поля Белоруссии были усеяны неразорвавшимися минами. Не было дня, чтобы из ребятишек, бегавших туда играть и рвать грибы и ягоды, кто-то не погибал или не был покалечен. Мишу, видимо, хранила слезная молитва бабушки.

Особенно горячо молилась бабушка святой Великомученице Варваре: святая великомученица Варвара, причасти меня перед смертью! умерла бабушка в 1962 году. В то время ни одной действующей церкви в Горном Алтае не было. Но Господь, по горячей вере и молитве своей рабы, исполнил ее просьбу. В Горно-Алтайск „случайно“ приехал священник, его попросили причастить бабушку. А через два дня она скончалась…

…Еще помню, как умирал дедушка. Мама после обеда убрала со стола и пошла по делам к соседям. Я осталась прибирать в избе, а было мне тогда 12 лет. Дедушка Петр и спрашивает у меня: где у матери свечи? А свечи были в большом сундуке, на котором дедушка лежал. Он встал, я достала свечи. Он попросил зажечь одну и дать ему в руки. Тут я поняла, что он собрался умирать. Побежала за мамой. Прибегаю: дедушка помирает! Она еще не поверила, потому что совсем недавно из дома ушла, но пошла со мной. Зашли мы в дом, а дедушка уже умер, гляжу — свеча в руке горит, и воск на руку капает…»

…Когда я сказала, что хотела бы опубликовать эти воспоминания, радушная хозяйка удивились: «А что писать-то? Жили по-христиански, молились, трудились, детей растили, вот Бог и давал мирную кончину».

Накануне Родительской субботы хочется вспомнить слова митрополита Антония Сурожского о смерти и смысле жизни:

«Апостол Павел в одном из Посланий говорит, что мы должны дорожить временем, потому что дни лукавы. И действительно, разве не обманывает нас время? Разве не проводим мы дни своей жизни так, будто наскоро, небрежно пишем черновик жизни, который когда-то перепишем начисто; будто мы только собираемся строить, только копим все то, что позднее составит красоту, гармонию и смысл? Мы живем так из года в год, не делая в полноте, до конца, в совершенстве то, что могли бы сделать, потому что „еще есть время“.
Подумайте, каков был бы каждый момент нашей жизни, если бы мы знали, что он может стать последним, что слова, которые мы произносим — последние наши слова?
Как бы мы поступали в наших взаимных отношениях, если бы настоящий миг был единственным в нашем распоряжении и если бы этот миг должен был выразить, воплотить всю нашу любовь и заботу?
Достоевский в дневнике рассказывает о том, что случилось с ним, когда, приговоренный к смерти, он стоял перед казнью, — как он стоял и смотрел вокруг себя. Как великолепен был свет, и как чудесен воздух, которым он дышал, и как прекрасен мир вокруг, как драгоценен каждый миг, пока он был еще жив, хотя на грани смерти. О, — сказал он в тот миг, — если бы мне даровали жизнь, ни одно мгновение ее я не потерял бы… Жизнь была дарована, — и сколько ее было растеряно!
Если бы мы сознавали это, как бы мы относились друг ко другу, да и к себе самим? Если бы я знал, если бы вы знали, что человек, с которым вы разговариваете, может вот-вот умереть, и что звук вашего голоса, содержание ваших слов, ваши движения, ваше отношение к нему, ваши намерения станут последним, что он воспримет и унесет в вечность — как внимательно, как заботливо, с какой любовью мы бы поступали!.. Опыт показывает, что перед лицом смерти стирается всякая обида, горечь, взаимное отвержение. Смерть слишком велика рядом с тем, что должно бы быть ничтожно даже в масштабе временной жизни.
Таким образом, смерть, мысль о ней, память о ней — как бы единственное, что придает жизни высший смысл. Жить в уровень требований смерти означает жить так, чтобы смерть могла прийти в любой момент и встретить нас на гребне волны, а не на ее спаде, так, чтобы наши последние слова не были пустыми, и наше последнее движение не было легкомысленным жестом.
Но смерть, как ни тесны ее врата, это единственные врата, позволяющие нам избежать отделенности от Бога, чтобы снова стать причастниками Божественной жизни, в конечном итоге — причастниками Божественной природы. Потому апостол Павел мог сказать: Жизнь для меня — Христос, смерть — приобретение, потому что, живя в теле, я отделен от Христа… Смерть не конец, а начало. Эта дверь открывается и впускает нас в простор вечности, которая была бы навсегда закрыта для нас, если бы смерть не высвобождала нас из рабства земле.
Еще воспоминание… Однажды в юности я вернулся из летнего лагеря. Мой отец встретил меня и выразил беспокойство по поводу того, как прошел лагерь. „Я боялся, — сказал он, — что с тобой что-то случилось“. Я с легкостью юности спросил: „Ты боялся, что я сломал ногу или свернул шею?“ И он ответил очень серьезно, с присущей ему трезвою любовью: „Нет, это не имело бы значения. Я боялся, что ты потерял цельность души“. И затем добавил: „Помни: жив ты или умер — не так важно. Одно действительно важно, должно быть важно и для тебя и для других: ради чего ты живешь и за что ты готов умереть“.
Это опять-таки показало мне меру жизни, показало, чем должна быть жизнь по отношению к смерти: предельным вызовом научиться жить (как отец сказал мне в другой раз) так, чтобы ожидать свою собственную смерть, как юноша ждет невесту, ждать смерть, как ждешь возлюбленную, — ждать, что откроется дверь».

От редакции РЛ. Дорогие братья и сестры! Сегодня автору материала, матушке Ксении Балакиной, предстоит хирургическая операция. Просим Ваших молитв о рабе Божией Ксении.