Кого-кого, а профессора Московской Духовной Академии о. Андрея Кураева в ереси не заподозришь. Никак. Кажется, это человек органически не способный говорить глупости. Однако у значительной части наших сограждан, вполне обоснованно идентифицирующих себя как православных, после прочтения его книг и, особенно, после его устных выступлений возникает чёткое послевкусие чего-то ненастоящего. Так желание нравиться, например, рокерам у людей, рок-музыку на дух не переносящих, вызывает, в лучшем случае, нежелание соглашаться. Понятно, что всем не угодишь. И, наверное, даже стремиться к этому не следует. Но всё-таки, когда речь идёт о границах церковного восприятия, стремление понять — где, собственно говоря, ещё Церковь, а где уже нет, — представляется вполне обоснованным.
О. Георгий Кочетков — это кто? А чукотский епископ Диомид? Это ещё одно и то же или уже нечто взаимоисключающее? Впрочем, вышеуказанные антиподы при всей своей несхожести имеют и нечто существенно общее, — именно стойкую неприязнь к так называемой официальной Церкви. Похоже, для них это и есть критерий самоидентификации настоящего православного христианина.
Естественно, он не в этом. Но в чём тогда? В Евангелии? Но с незапамятных времён всяк трактует его так, как ему заблагорассудится. В Таинствах Церкви? Но вне контекста их евангельского понимания, они превращаются в ни к чему не обязывающие ритуалы. Кто-то крестится моды ради, венчается единственно для того, чтобы покрасоваться, наконец, и причащается как бы между прочим… Конечно, каждый волен соглашаться или не соглашаться с подобным положением вещей, но одно можно сказать определённо: всеядность и, в первую очередь, духовная — убивает. Беда, когда всероссийский телевизионный канал, с пафосом рекламирующий фильмы Павла Лунгина и о. Тихона (Шевкунова), с тем же придыханием вещает о каком-нибудь Ури Геллере и ему подобных бесопоклонниках. А много ли толка от миссионерства, если оно превращается в бойкий либеральный «междусобойчик», имеющий к проповеди о Христе самое опосредствованное, а то и никакое отношение?
Кажется, мiр признал, что «что-то там есть» и успокоился. И вот уже человек в рясе всенародно молится на Олимпийских Играх, чтобы там кто-то кого-то перебегал и перепрыгал. Но, если он — христианин, то кем, в таком случае, были те, кто в своё время эти игры запретил? Или дело только во времени? Ну, а кровожадная религиозность почитателей Иосифа Сталина — тоже христианское чувство? Неразбериха в головах вызывает огромное количество вопросительных знаков. У кого-то. А кому-то ясно всё. К сожалению, эта не вполне честная ясность способна запутать ещё больше. «Не будь вельми прав», — предостережение святоотеческое. Его проигнорировать — значит поставить себя в неловкое положение.
Что и случается, к сожалению. Как, например, недавно — в случае, связанном с благочестивым обычаем составлять жизнеописания наших современников. Так уж получилось, что с одним из них пришлось жить через стенку. И даже не один год. Поэтому с полной ответственностью могу свидетельствовать: приснопамятный схиигумен N — действительно подвижник, безропотный страдалец, раб Божий. Только вот некоторые пассажи, приведённые в изданной немалым тиражом книжке, превращают почившего батюшку скорее в объект для упражнения в острословии, нежели в святого старца. Например, настоятельный совет молиться с мобильным телефоном не просто выключенным, но и обязательно находящемся в разобранном состоянии, с вынутой SIM-картой, дабы от исходящих радио-волн не повредиться духовно. Должно заметить, что это — не самая радикальная его «рекомендация». О прочих безымянный автор упомянуть постеснялся, видимо опасаясь превратить дорогого авву из «делателя безукоризненного» в персонаж очередного оккультно-православного анекдота. И так риторика насельников некоторых вполне легальных монастырей ничем не отличается от высказываний небезызвестных пензенских «гробокопателей».
А.И.Солженицыну принадлежит одна не вполне бесспорная мысль. Он писал, что во времена раскола семнадцатого века из Церкви ушли наиболее здоровые, морально устойчивые силы, что раскол в любом случае — абсолютное зло. Существуют и другие авторитетные мнения. Тот же дьякон Андрей Кураев считает, что иногда церковный раскол скорее лечение, чем болезнь. И с ним можно согласиться, если рассматривать разделение как хирургическую операцию, призванную избавить организм от совместного медленного загнивания. Для того чтобы быть здоровым, порой необходимо сделать надрез и выпустить гной. Хотя бы из чувства самосохранения — назвать вещи своими именами. Сама трагикомическая ситуация, когда имитируется бескомпромиссная борьба против тех, кто её спонсирует, мало свидетельствует о духовном здоровье и рассудительности людей, в этой борьбе участвующих. Они как будто не замечают, что самыми «радостными» проводниками их идей становятся корреспонденты изданий и каналов, которых уж никак не заподозришь в симпатиях не только к Московской Патриархии, но и к Церкви вообще. Ревность — налицо, однако же, не по разуму…
Как справедливо отмечал отечественный коммунистический классик: прежде чем объединяться, нужно решительно и окончательно размежеваться. А он в своём роде был тактиком непревзойдённым. Впрочем, если учесть, что операция — процедура небезболезненная, легко предположить, что не всякий больной на неё согласится, — не всякий фактически находящийся в расколе захочет упразднить свою формальную церковную принадлежность. Гораздо удобнее, находясь в благоустроенном монастыре, «мутить воду», не слишком выставляя напоказ свои мировоззренческие предпочтения. Так что, скорее всего, окончательное отлучение епископа Диомида не искоренит смуту как вялотекущий внутрицерковный процесс. Даже при условии создания им альтернативной иерархической структуры, что, судя по воинственным заявлениям мятежного владыки, вполне вероятно. Околоцерковные либералы тем более не захотят окончательно обособляться. Ибо, собственно, только «околоцерковность» помогает им выжить, не превращаясь в мало кому интересную протестантскую секту.
Но всё же разделение, зарождающееся ныне, имеет свою историческую перспективу. Как и раскол, начавшийся в семнадцатом веке и имеющий место и в двадцать первом. Причина банально проста — гордость, как греховное качество, в земных условиях неудобоискоренима.
