Духовные воззрения Чокана Валиханова

Как был основан город Верный

В 30-е годы XVIII века начался процесс добровольного присоединения казахских земель и трех киргизский (казахских) жузов к России. Присоединение длилось более ста лет и завершилось в 60-е годы ХIХ столетия, явившись ключевым фактором, определившим историческую судьбу казахстанских степей и народа, их населяющего. Процесс присоединения способствовал экономическому, культурному и духовному развитию степного края и предопределил путь восхождения разрозненных кочевых племен к уровню единой цивилизованной нации. Тем самым была заложена перспектива образования одной из союзных республик СССР, а после его распада становления Казахстана как самостоятельного государства. Вхождение в состав России явилось переломным моментом в жизни казахского народа, связавшего свою судьбу с народом русским. В ходе этого процесса последовало приобщение передовых людей из казахской среды к русской цивилизации, что дало Казахстану первых ученых, просветителей, педагогов, таких как: Чокан Валиханов, Абай Кунанбаев, Ибрай Алтынсарин. Об одном из них, Чокане Чингисовиче Валиханове, хотелось поговорить в этой статье.

Чокан Валиханов являлся выдающейся личностью своего времени, первым казахским ученым, который, несмотря на свою короткую жизнь, сумел оставить после себя ценнейшие научные труды и литературное наследие. Само появление на историческом поле такого всесторонне образованного человека, как Чокан Валиханов, произошло в результате процесса приобщения казахского народа к источникам русской культуры и науки. Именно привитие к русской мысли выкристаллизовало природный талант Валиханова и возвело его на уровень первого казахского просветителя, который питал глубокую любовь к своему народу и видел его будущее в перспективе приобщения к основам русского образования, проникновения в кочевую среду русского просвещения, восприятия им русского быта. Он утверждал, что казахи «…как потомки батыевских татар связаны с русскими историческим и даже кровным родством». [1]

Что же касается его мировоззренческих основ и духовного осмысления бытия, то, надо сказать, что, к сожалению, этим талантливым человеком во многом были унаследованы демократические взгляды сибирской интеллигенции.

Свое образование Чокан получал в Омском кадетском корпусе, где учился с 1847 по 1853 годы, а Сибирь, как известно, была основным местом политической ссылки, куда отправлялись декабристы и петрашевцы, участники Польского восстания 1830−31-гг. Ссыльные оказали большое влияние на развитие Сибири, способствовали распространению культуры, просвещения, изучению природных богатств и т. д. Но, вместе с тем, материалистические убеждения, которых придерживалось большинство политических ссыльных, не могли не оказать влияния на формирование мировоззрения Чокана Валиханова. Свои философские познания он приобрел главным образом из произведений Белинского, Герцена, а позднее Чернышевского и Добролюбова, которые были распространены между ссыльным. Начальство корпуса запрещало кадетам читать литературу революционного направления, а так же философские труды западноевропейских материалистов. Но, посредством своих наставников, Чокан за время учебы в корпусе успел прочитать многое из запрещенной литературы, что, несомненно, не лучшим образом повлияло на его духовное развитие. Его наставниками, среди прочих, были люди, воспитанные на революционно-демократических идеях Белинского и Герцена. Это преподававший в корпусе русскую литературу литератор и ориенталист Н. Ф. Костылецкий, [2] ссыльный ученый Гонсевский, читавший курс истории цивилизации, литератор Лободовский, друг молодости Чернышевского и последователь его идей.

Чокан пришел в кадетский корпус, не зная русского языка, но благодаря незаурядным способностям быстро его освоил. Глубокие знания и необыкновенная память юного Чокана, соединенные с трудолюбием и высокими моральными качествами, вызывали восхищение у многих преподавателей корпуса. Особенно проявились незаурядные способности Чокана в изучении истории, географии и восточной филологии. Уже через два-три года Чокан «не только обогнал идеями весь свой класс, но и тот класс, который был старше двумя годами». [3]

Как отмечал Г. Н. Потанин, [4] учившийся в тот же период в Омском кадетском корпусе, развитию Чокана способствовали как его собственные большие дарования, так и исключительное внимание к нему, как единственному тогда в кадетском корпусе юноше-казаху. Чоканом интересовались не только преподаватели корпуса, но и некоторые видные представители интеллигенции Омска. Обычно в праздники его всегда приглашал к себе кто-нибудь из этих людей, связанных дружескими узами с семьей Валихановых. [5] Благодаря этим связям Чокан развивался намного быстрее, чем его сверстники, круг знакомств которых обычно не выходил за пределы кадетского корпуса. Потанин в частности, писал о том, что «…беседы с Гонсевским познакомили его [Валиханова] с политическими взглядами уже тогда, когда для его товарищей [по кадетскому корпусу] это была замкнутая еще книга». Но «…особенно важное значение в его развитии, — писал тот же Потанин, — и вообще в его судьбе имело семейство Гутковского [6] и родственное ему Капустиных…», общаясь с которыми, Валиханов много слышал о Федоре Михайловиче Достоевском, отбывавшим каторгу в омской крепости.

Знакомство Чокана Валиханова с Достоевским произошло в 1854 г. в Омске, в доме Ивановых, где часто бывал писатель. Находясь в омской каторжной тюрьме, названной им «мертвым домом», и по выходе из нее Федор Михайлович еще не отказался вполне от своих политических взглядов, сложившихся у него в кружке петрашевцев, что, несомненно, влияло на формирование мировоззрения молодого Валиханова, которому было тогда 19 лет.

Весной 1854 г. Достоевский был удален из областного центра и отправлен в Семипалатинск на бессрочную солдатскую службу, в 7-й батальон Сибирского линейного казачьего войска. Чокан же, после окончания кадетского корпуса с первых дней службы стремился к плодотворной творческой деятельности.

В 1855 г. Валиханов принял участие в поездке генерала Гасфорта и совершил большое путешествие по Центральному Казахстану, Семиречью и Тарбагатаю. Маршрут его пролегал от Омска на Семипалатинск, оттуда через Аягуз и Капал в Заилийский Алатау, где в это время происходила закладка укрепления Верного.

Это путешествие положило начало глубокому научному изучению Валихановым истории казахского народа и его быта. Чокан собирал материалы по статистике, обычному праву и древней религии казахов.

По возвращении в Омск Чокан приступает к обобщению собранных материалов, на основании которых составляет официальные записки по вопросам землепользования, родовых и семейных отношений и религии казахов.

Но в Омске Чокан чувствовал себя одиноким. В своем письме (1856 г.) к Федору Михайловичу он жаловался на атмосферу провинциального города, в которой ему приходилось жить и работать. Он писал: «Омск так противен со своими сплетнями и интригами, что я не на шутку думаю его оставить. Как вы думаете об этом? Посоветуйте, Федор Михайлович. Как это устроить лучше?»

Такая возможность Чокану Чингисовичу представилась. Она была связана с исторической ситуацией, сложившейся в связи с добровольным присоединением казахов Старшего жуза и иссык-кульских киргизских родов: бугу, сарыбагыш и солту к Российской Империи. Как известно, казахи Старшего жуза присягнули на вечное подданство России в начале 40-х годов XIX века, вследствие чего в 1845 году была заложена новая крепость Капал. Укрепления Верного в то время еще не существовало. В Заилийском крае, в горах Тянь-Шаня и Чуйской долине было распространено влияние Кокандского ханства, о чем можно судить по выступлениям кокандского вождя Таучубека.

Чтобы пресечь влияние кокандцев, в Семиречье необходимо было проводить осторожную и дальновидную политику, направленную на мирное присоединение к России Старшего жуза. Решением этой задачи занималась группа офицеров, возглавляемая Гутковским, Хоментовским, Перемышельским. Русское правительство испытывало нужду в образованных людях из местного населения, которые знали бы условия жизни, быт и обычаи народов Среднеазиатского края. В этом отношении Чокан Валиханов, несмотря на молодость, был незаменимым человеком, прекрасно знавшим духовную и материальную культуру казахов, изучившим ряд восточных языков. В силу указанных причин Чокан был привлечен к выполнению этой миссии. Он сам явился свидетелем кровавых столкновений казахов с кокандскими сборщиками налогов. Об этом говорят документы Омского областного архива, где имеется донесение полковника Хоментовского из казахских степей во время экспедиции, в котором принимал участие Чокан. «От реки Чу до Каскелена, — писал Хоментовский, — 18 августа 1856 г. напали в 30 верстах от укрепления Верного на два аула казахов Старшего жуза кокандские беки, разграбили их, убили и взяли несколько человек казахов в плен и угнали часть скота». [7] Сам Валиханов констатировал, что «неудовольствие кочевников возрастало с каждым днем все более и более» и казахи искали покровительства у России.

Иссык-кульская же экспедиция, согласно донесениям Хоментовского и Перемышельского, была организована по просьбе киргизского манапа Буранбая, который писал: «Чтобы вы приехали к нам, видели своими глазами, научили нас что мы не знаем и, передавши нам умные советы ваши, помирили бы нас с сарыбагы-шами, успокоив нас подобно албанам и дулатам».

По проекту Хоментовского экспедиция должна была отправиться ранней весной 1856 года через перевалы Заилийского Алатау. Однако по предложению генерал-губернатора Западной Сибири Гасфорда ее выезд из укрепления Верного был приурочен к приезду в Заилийский край из Омска Валиханова. Кроме казаков, в составе экспедиции была группа топографов во главе с Яновским, переводчик И. А. Бардашев, казахские султаны и бии из племени албанов, жалаиров и дулатов.

В 1856—1858 годы, отправляясь в путешествия по степи, Валиханов неизменно заезжал к Федору Михайловичу в Семипалатинск, подолгу беседовал с ним на мировоззренческие и политические темы. Достоевский прекрасно знал жизнь казахского аула. Пользуясь близостью к таким людям, как Врангель и Хоментовский, занимавшими тогда видное положение, Достоевский мог вместе с Валихановым и Врангелем посещать казахские аулы, бывать в Аркате, в Чингисских и Тарбагатайских горах.

После временной отлучки знаменитого русского писателя из Семипалатинска в Барнаул, Валиханов писал Достоевскому: «После Вашего отъезда я только ночевал в Вашем граде и утром на другой день отправился в путь. Вечер этот был для меня ужасно тосклив. Расстаться с людьми, которых я так полюбил, и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень и очень тяжело. Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему: Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю».

В ответ на это письмо Достоевский тоже открывает Валиханову свою душу:
«…Вы пишете мне, что меня любите. А я Вам объявляю без церемонии, что я в Вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как к Вам… Тут бы можно многое сказать в объяснение, но чего Вас хвалить! А Вы верно и без доказательства верите моей искренности, дорогой Вали-хан, да если бы на эту тему написать 10 книг, то ничего не напишешь». [8]

В 1859 году Федор Михайлович получил разрешение на переезд в Петербург.
Общение Валиханова с Достоевским было в дальнейшем продолжено в Петербурге, кроме того отношения этих двух талантливых людей поддерживались шестилетней перепиской (1856−1862 гг.). В одном из своих писем Достоевский, искренне заботясь о судьбе своего молодого друга и его научных занятиях, пробуждая в нем сознание долга перед своими соплеменниками-казахами, писал Чокану: «Не бросайте заниматься. У Вас есть много материалов. Напишите статью о степи… Вы бы могли так устроить судьбу свою, что были бы необыкновенно полезны своей родине. Например, не великая ли цель, не святое ли дело растолковать в России, что такое степь, ее значение и ваш народ относительно России… Вспомните, что Вы первый киргиз, образованный по-европейски вполне. Судьба же Вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дала вам и душу и сердце. Нельзя, нельзя отставать». Далее Достоевский пишет: «Я Вас так люблю, что мечтаю о Вас и о судьбе вашей по целым дням. Конечно, в мечтах я устраивал и лелеял судьбу. Но среди мечтаний была одна действительность — это то, что вы первый из вашего племени, достигший европейского образования. Уже один этот случай поразителен и сознание о нем невольно налагает на Вас и обязанности… Прощайте, дорогой мой, и позвольте Вас обнять и поцеловать 10 раз».

Но проходит время, и Достоевский, мучавшийся решением «вечных проблем» человеческого духа и искавший «едино на потребу», становится Валиханову непонятным. Впрочем, вполне можно допустить, что между Чоканом Чингисовичем и Ф.М.Достоевским происходили беседы не только на темы образовательные и научные, и обсуждение социальных вопросов выходило за свои узко земные рамки и доходило до границ душевного и духовного плана. И, судя по тому доверию и откровенности, существовавшими в их общении, подобные беседы между двумя мыслящими людьми, вероятно, происходили. Однако, конкретных свидетельств тому не сохранилось. Но Достоевский постепенно отходил от политической и социальной борьбы и обретал в своем сердце Богочеловека Христа. Ибо, по его мнению, «искание Бога — цель всех, не только личных, но и народных движений, цель истории человечества. От решения „вечных проблем“ зависит решение всех остальных проблем». Через боль, страдание, каторжные мытарства происходит становление Достоевского как христианина. «Существование Бога, — писал Достоевский Майкову, — главный вопрос, которым я всю жизнь мучился, сознательно и неосознанно». «… Я — дитя века, — писал он о себе, — дитя неверия и сомнения до сих пор, и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных». [9]

В период, когда в душе Достоевского происходил мучительный перелом, в своем письме тому же Майкову Валиханов писал: «Будем говорить теперь о Вас, о Петербурге, о друзьях моих петербургских! Что делают Достоевские? Они редко пишут, в чем, впрочем, я сам виноват, потому что редко отвечаю…. Говоря между нами, я что-то плохо понимаю их почву, народность, то славянофильством пахнет, то западничеством крайним, примирения что-то не видать или не удается им это примирение. По-моему что-нибудь да одно, или преобразования коренные, но западному образцу, или держись старого, даже старую веру надо использовать. Китайская середина не идет теперь к делу».

Близкая дружба с гениальным русским писателем могла бы коренным образом изменить мировоззрение Чокана Валиханова, не оборвись так рано его жизнь. Вполне вероятно, что этот незаурядный, одаренный человек, обладавший пытливым умом и открытой душой, проживи он несколько десятков лет больше, мог стать свидетелем того, как эта «китайская середина» была преодолена Достоевским, и в «старой вере», в Православии, он обрел примирение с Богом своей мятущейся души, обрел Истину и «ощутили величественную даму и страшную трагедию европейского человека и всех его завоеваний». [10] И тогда, возможно, Валиханов воспринял бы всем сердцем не только русскую культуру и науку, но и духовность русского народа, как это произошло с мятущийся душой Федора Михайловича.

Несомненно, что решение «вечных проблем» было далеко не чуждо и Чокану Чингисовичу. Как ученый, он исследует религиозное состояние казахского народа и пишет ряд статей в этом направлении. Ислам, который стал усиленно насаждаться в степи с 1822 года Российским правительством посредством татарских мулл из Казани, [11] для Валиханова, как человека образованного, имевшего научный аналитический склад ума и острую интуицию, был неприемлем. Многие его труды и исследования красноречиво об этом говорят. Изучая духовные воззрения своего народа, Валиханов делает вывод, что казахи его времени были более привержены к шаманизму и держались шаманских обрядов, нежели мусульманских. Выводы Чокана Чингисовича нашли отражение в статье «Следы шаманства у киргизов», где он пишет:

«Все писатели о киргизах говорят и почти во всех географических руководствах пишется, что киргизы — магометане, но держатся шаманских обрядов или, что они обряды мусульманские смешивают с шаманским суеверием… У киргизов оно [шаманство] смешалось с мусульманскими поверьями и, смешавшись, составило одну веру, которая называлась мусульманской, но они не знали Магомета, верили в аллаха и в то же время в онгонов, приносили жертвы на могилах мусульманским угодникам, верили в шамана и уважали магометанских ходжей. Поклонялись огню, а шаманы призывали вместе с онгонами мусульманских ангелов и восхваляли аллаха.

Такой порядок вещей продолжался до наших дней, когда ислам вместе с русской цивилизацией проник в степь, и грамотные дети, воспитанные фанатичными татарами, с презрением отвернулись от обычаев предков и стали преследовать и запрещать их, где только замечали… Но, тем не менее, основания шаманской веры были поколеблены магометанским единобожием"… [12]

Понимая, что социальное, экономическое и культурное и развитием народа напрямую связано с его духовным состоянием, Чокан развивает эту тему в «Записке о судебной реформе»:

«Изо всех инородческих племен, входящих в состав Российской Империи, первое место по многочисленности, по богатству и, пожалуй, по надеждам на развитие в будущем принадлежит нам — киргизам, — пророчески писал Валиханов. — Киргизский народ принадлежит к числу наиболее миролюбивых и, следовательно, к числу наименее диких инородцев русского царства…. Сверх того, мы как потомки батыевских татар связаны с русскими историческим и даже кровным родством.

Судьба миллионов людей, подающих несомненные надежды на гражданственное развитие, людей, которые считают себя братьями русских по отечеству и поступили в русское подданство добровольно, кажется, заслуживает большего внимания и большей попечительности в таких решительных вопросах, которые формулируются в шекспировское — быть или не быть…

Киргизы до вступления в русское подданство были мусульманами только по имени и составляли в магометанском мире особый суннитский раскол. Мусульманские законы никогда не были приняты киргизами и были введены в степь путем правительственной инициативы, вместе с бюрократическими прелестями внешних приказов.

Мы не знаем и не можем понять, что имело в виду русское правительство, утверждая ислам там, где он не был вполне принят самим народом.

Апостолом Магомета в Сибирской степи был великий Сперанский, [13] назначавший мулл и предположивший построение мечетей и татарских училищ при окружных приказах. (См. Особое учреждение управлений инородцев, именуемых сибирскими киргизами, Св. законов, изд. 1857 года, т. II, часть 2).

Нас поражает это обстоятельство, особенно потому, что тот же Сперанский говорит в своем «Учреждении», что киргизы — мусульмане только по имени и что их легко обратить в христианство и проч. Что же, спрашивается, заставило этого замечательного умного человека быть распространителем такого невежественного и дикого учения? Надо полагать, что в то недавно прошедшее время признать народ, входящий в состав Российской империи, не имеющим веры или признать верноподданных России официально за раскольников, хотя и мусульманских, находили не совсем приличным, а принять меры к обращению киргиз в христианство находили не совсем политичным по тем временам. Времена те миновали, прюдеризм [14] не в моде.

Оренбургским пограничным начальством уже давно приняты меры, чтобы препятствовать развитию ислама в подведомственных ему степях; там запрещается татарам не только быть муллами, но и жить долго в степи между киргизами. У нас же в Сибири правительство до сих пор держится в отношении мусульманства прежней покровительственной системы, и благодаря этому ислам делает в наших областях исполинские шаги. Вся степь наводнена полуграмотными муллами из татар и фанатическими выходцами из Средней Азии, выдающими себя за святых.

…Пропаганда эта во многом уже успела. В Баян-Аульском и отчасти Каркаралинском округах киргизы предавались ханжеству с ревностью, свойственной только новообращенным. Там живет под покровом местных туземных властей много ишанов, ходжей из Бухары и Коканда и ежегодно приезжает и уезжает немало этой сволочи. Татарское духовенство, которому вверило русское правительство наше нравственное воспитание, занималось до сих пор только нравственным нашим растлением, брало взятки, учило ханжеству и вместе с среднеазиатскими выходцами обманывало доверчивый наш народ.

…Чтобы понять, в каком духе татарское духовенство воспитывает киргизское юношество, мы приведем один только пример: больше не нужно. В мусульманском населении города Петропавловска возник вопрос: грешно ли играть в карты и если грешно, то в какой степени? Обратились к одному мулле, известному по своей глубокой учености. Этот казуист, справившись со своими «темными книгами», объявил, что играть в карты мусульманам между собою — великий грех, но играть с русскими и с намерением обыграть их — дело похвальное, как род джихада, подвизания за веру, которое завещал пророк своим последователям в непременную обязанность. Профессор Березин в своей популярной статье о мусульманстве, напечатанной в «Отечественных записках» 50-х годов, доказал, как дважды два — четыре, на основании текстов из Корана и из книги преданий, что мусульманство и образованность — понятия не совместимые, даже враждебные, одно другое вытесняющие. Например, Магомет говорить, что существует семь небес (т. е. планетных сфер), следовательно, верующий магометанин должен отвергнуть все астрономические открытия со времен Птоломея, иначе он не будет правоверным.

Магомет все современные ему космогонические, медицинские и другие предания и предрассудки ввел в свое учение, как догмат и тем самым остановил движение опытных наук.

…Учение Магомета не может быть очищено, как думают некоторые защитники ислама; в нем невозможна никакая реформация. Какого можно ожидать возрождения от религии, которая имеет основанием своим дикие и варварские предрассудки кочевых арабов шестого столетия, предания спиритуалистов, жидов и разные фокусы-покусы персидских магов того же периода. Если таков ислам турков и персиан, то каков должен быть ислам татарский, составляющий в мусульманстве нечто вроде пуританизма. Татары отвергают поэзию, историю, математику, философию и все естественные науки, считая их искушениями для слабого человеческого ума, и ограничиваются одной мусульманской схоластикой и казуистикой.

Вот те плоды, которые может дать киргизам татарское просвещение. Чудовищная фантастика, мертвая схоластика и ни одной реальной мысли.

…Начальство наше до сих пор мало обращало внимания на умственное образование киргиз и, жарко преследуя баранту, конокрадство и вообще дисциплинируя киргизский народ, не имело времени следить за действием мулл и странствующих дервишей. Но дело еще можно поправить, и реакция еще возможна…»

Особенно ярко переживания Валиханова за социальное, культурное и духовное формирование своего народа выражается в статье «О мусульманстве в степи», где Чокан Чингисович пишет:

«Мусульманство пока не въелось в нашу плоть и кровь. Оно грозит нам разъединением народа в будущем. Между киргизами еще много таких, которые не знают и имени Магомета, и наши шаманы во многих местах степи еще не утратили своего значения. У нас в степи теперь период двоеверия, как было на Руси во времена преподобного Нестора. Наши книжники также энергически, как книжники древней Руси, преследуют свою старину. Под влиянием татарских мулл, средне-азиатских ишанов и своих прозелитов нового учения народность наша все более и более принимает общемусульманский тип.

…Набожные киргизы начинают ездить в Мекку; а баяны наши, вместо народных былин, поют мусульманские апокрифы, переложенные в народные стихи. Вообще киргизскому народу предстоит гибельная перспектива достигнуть европейской цивилизации не иначе, как пройдя через татарский период, как Русские прошли через период Византийский. Как ни гадка византийщина, [15] но она все-таки ввела христианство, элемент бесспорно просветительный. Что же может ожидать свежая и восприимчивая киргизская народность от татарского просвещения, кроме мертвой схоластики, способной только тормозить развитие мысли и чувства. Мы должны во что бы то ни стало обойти татарский период, и правительство должно нам в этом помочь.

Ислам не может помогать русскому и всякому другому христианскому правительству, на преданность татарского продажного духовенства рассчитывать нельзя….Татары в старое время, когда ислам на берегах Волги не был в такой силе, как теперь, служили России и на ратном поле и в земском деле. Царь Шигалей командовал русскими войсками во время Ливонской войны, а царь Петр казанский был земским царем во время опричнины. По мере распространения ультра-мусульманского направления участие татар в государственном деле Русского царства заметно слабеет…

…Со времени присоединения Казани и Астрахани к царству Русскому, значит в продолжении 300 слишком лет, [татары] не дали своему отечеству хоть сколько-нибудь известного деятеля. Нет никакого сомнения, что причиною отчуждения татар от русских и причиною всех плачевных явлений был магометанский пуританизм, другой причины не могло быть.

И у нас в степи все благодетельные меры правительства, все выгоды новых учреждений не приносят ожидаемых результатов именно вследствие того, что они парализуются возрастающим религиозным изуверством. Киргизы наши теперь более чуждаются русского просвещения и русского братства, чем прежде. О вреде мусульманского изуверства и вообще всякого религиозного фанатизма на социальное развитие народов, после всего сказанного нами выше, мы считаем излишним распространяться.

…В последнее время сибирское начальство, кажется, начало сознавать ошибочность прежней покровительственной системы в отношении Ислама. В этом также утверждает нас одна важная мера, принятая в 1862 году областным начальством в отношении киргиз, принявших христианство. В учреждениях об управлении сибирскими киргизами было узаконено, чтобы крещенных киргиз записывать в мещанское и казацкое сословие, если они того пожелают, или оставлять их в степи, на прежних инородческих правах. Но до 1861 года всех крещеных киргиз записывали в мещане и в казаки, вероятно, для того, чтобы удалить их от прежней среды и тем самым дать им возможность укрепиться на лоне новой веры. Мера эта похвальная в христианском смысле, в политическом отношении была величайшей ошибкой, ибо пример крестившихся киргиз с удалением из степи делался для киргизского народа беспоследственным. Мы не имеем никаких данных о числе киргиз, принявших православие со времени основания внешних округов, но, надо думать, что число это было не незначительным. В некоторых казачьих станицах почти половина населения состоит из крещеных киргиз, например: в Ямышевской, Чистой и в некоторых других. В 1861 году или в 62 году, хорошо не помним, областное начальство в первый раз дозволило некоторым крещеным киргизам оставаться в степи на прежних инородческих правах. Мера эта, по нашему мнению, должна в будущем принести немаловажную пользу киргизскому народу. Киргизы до сих пор думали, что сделаться христианином — значит сделаться казаком или мещанином. Теперь же, вследствие совместного житья и смешанных браков, религиозная вражда будет смягчаться, и крещение не будет, как прежде, разрывать родственных связей.

Приняв такую важную меру в интересах христианства, областное правление должно было принять вместе с тем и репрессивные меры в отношении ислама, ибо без этого невозможен успех христианства.

Мы далеки от того, чтобы советовать русскому правительству вводить в степь христианство каким бы то ни было энергическим путем, точно также не предлагаем ему преследовать ислам; подобные крутые меры ведут всегда к противным результатам».

И далее Валиханов предлагает предпринять конкретные действия, которые совпадают с мнением самих казахов (киргизов):

«…Мы просим и требуем, чтобы правительство не покровительствовало религии, враждебной всякому знанию, и не вводило бы насильственно в степь теологических законов, основанных на страхе и побоях. В силу представленных нами аргументов, достаточно рельефных, для пользы киргизского народа и в интересе самого правительства, по нашему мнению, необходимо принять теперь же, по примеру оренбургского начальства, систематические меры, чтобы остановить дальнейшее развитие ислама между киргизами нашей области и чтобы ослабить, а если можно, совершенно устранить вредное влияние татарских мулл и средне-азиатских святошей, тем более, что представляется правительству прекрасный случай сделать важный шаг на этом пути, уничтожив действие мусульманских законов в нашей области, согласно желанию самого киргизского народа».

Все исследования и выводы Чокана Валиханова укрепили в генерал-губернаторе Западной Сибири Гасфорде уверенность, что теперь можно приступить к переустройству быта казахов. Он даже хотел составить проект о введении переходной религии, которая была бы чем-то «средним» между христианством и исламом. Эта «средняя религия» была названа «гасфордовской».

Сам же Чокан, углубляясь в проблемы духа, в уже цитируемой выше статье «Следы шаманства у киргизов», излагает мысли, которые опровергают мнение о нем, как о материалисте: «Происхождение шаманства, — пишет он, — это обожание природы вообще и в частности. Другое чудо — человек. Эта душа, эти способности, этот дух мыслящий и пытливый, не есть ли очевидное присутствие Божества, той неисследимой вечной силы?» [16]

Все мысли, изложенные Чоканом Чингисовичем в его записках и статьях, нашли свое воплощение и развитие только отчасти. Валиханов умер в расцвете сил, не успев воплотить в жизнь и малой доли своих прекрасных идей. Но то, что дошло до нас из его творческого наследия, представляет огромную ценность, ибо помогает воссоздать историко-культурную и политическую картину эпохи, в которой он жил, и духовное состояния казахского народа того времени.

Жизнь и деятельность Чокана были особенно ценны тем, что, как писал друг Чокана Потанин: «В сердце его любовь к своему народу соединялась с русским патриотизмом. В 60-х годах [XIX столетия] общероссийский патриотизм не отрицал местных областных инородческих, и два патриотизма, общий и частный, легко уживались в одном человеке». [17]

За год до своей кончины, весной 1864 года Валиханов был приглашен в военную экспедицию генерала Черняева, в задачу которой входило присоединение Южного Казахстана к России. Он принимал участие в военных действиях против кокандцев при взятии крепости Аулие-Ата (ныне Тараз). После этого похода Чокан выехал из Верного в аул старшего султана рода албан Тезека, где женился на его сестре. К тому времени здоровье его заметно пошатнулось. У Чокана стремительно развивался туберкулез.

Живя в ауле, он занимался изучением исторических преданий казахов Старшего жуза, интересовался ходом восстания дунган в Западном Китае, все время поддерживал связи с Петербургом и администрацией Западной Сибири. До самой смерти он числился на службе по Генеральному штабу и по Азиатскому департаменту.

Восстановить свое подорванное здоровье Чокан Валиханов не смог. Он скончался в апреле 1865 года в ауле Тезека, в урочище Кочен-Тоган, недалеко от подножья Алтын-Эмельского хребта.

Перед смертью Чокан написал своему отцу последнее письмо: «Устал, нет никакой силы, весь высох, остались одни кости, скоро не увижу света. Мне больше не суждено повидаться с моими дорогими родными и друзьями, нет для этого никаких средств. Это будет мое последнее письмо. Прощайте, обнимаю всех».

После его кончины, в ауле Тезека была построена над его могилой сводчатая гробница из жженого кирпича. В ознаменование научных заслуг Чокана Валиханова по поручению Туркестанского генерал-губернатора Константина Петровича фон-Кауфмана и при содействии Павла Матвеевича Зенкова [18] (отца знаменитого архитектора Андрея Павловича Зенкова) в 70-х годах XIX столетия на мавзолее Валиханова была установлена мраморная плита с надписью на казахском и русском языках. Текст надписи был составлен самим фон-Кауфманом, (казахский перевод ее сделан И. И. Ибрагимовым [19]). В задании Кауфмана относительно установки плиты было сказано: «…Поискать мастера дельного, который бы мог аккуратно и без ошибок вырезать надпись». Плиту заказали в Екатеринбурге и везли ее через Омск и Семипалатинск на Алтын-Эмель, где водрузили на могиле Чокана Валиханова. Надпись на плите гласила: «Здесь покоится прах штабс-ротмистра Чокана Чингисовича Валиханова, скончавшегося в 1865 году. По желанию Туркестанского генерал-губернатора Кауфмана 1-го, во внимание ученых заслуг Валиханова, положен сей памятник генерал-лейтенантом Колпаковским в 1881».

В первой редакции надписи за этим текстом следовали слова, которые впоследствии были изъяты: «Это камень положен… в память уважаемого и любимого всеми покойного Чокана Валиханова».

Примечания:

1 — «Записка о судебной реформе».
2 — Костылецкий, будучи поклонником Белинского, в своем преподавании истории словесности руководствовался его статьями. Впоследствии за открытую пропаганду революционных идей уволен из кадетского корпуса. Впрочем, впоследствии в течение ряда лет Костылецкий и Валиханов с большой любовью занимались изучением казахского народного эпоса, и их совместная работа в этой области была очень плодотворна. Они впервые переложили на русский язык древний вариант поэмы «Козы-Корпеш и Баян-Слу».
3 — Н. Потанин. Чокан Валиханов. ЦГАЛИ, ф. 395, оп. 1, д. 322, л. 12−17.
4 — Потанин Григорий Николаевич [род. 22. сентября (4.октября) 1835 г. в поселке Ямышевском, близ Павлодара, — умер 30 июня 1920 года в Томске], русский географ, этнограф, публицист и фольклорист. В 1852 г. окончил Омский кадетский корпус. В 1853—1858 на военной службе в Семипалатинске и Омске. В 1859—1862 учился в Петербургском университете. За участие в студенческих волнениях 1861 выслан в Сибирь, а в 1865−74 за участие в «Обществе независимости Сибири» находился в заключении, а затем на каторге и в ссылке. Принадлежал к общественно-политическому течению сибирских областников. Участник многих экспедиций по Сибири, Центральной и Средней Азии.
5 — Чокан Чингисович Валиханов принадлежал к старинному султанскому роду. Его прадед, хан Среднего жуза Аблай, поддерживал торговые и политические связи с Россией. Старший сын Аблая — Вали, последний хан этого жуза, приняв русское подданство, развивал эти связи. Вали приходился родным дедом Чокану Валиханову, от которого он получил свою фамилию. Женой хана Вали была умная, дальновидная и для того времени образованная женщина Айгыным, бабка Чокана. Она знала несколько восточных языков, очень интересовалась русской культурой, переписывалась с Азиатским департаментом Министерства иностранных дел и Сибирским комитетом в Петербурге. Пользовалась большим авторитетом у местного населения. Овдовев, оставалась со своими детьми верной России, в то время, как дети хана Вали от первого брака и его братья не хотели признавать того, что Вали принял русское подданство. Император Александр I с большим вниманием относился к Айгыным и велел построить ей в Киргизской степи дом, в котором впоследствии родился Чокан Валиханов. Отец его Чингис, сын Айгыным, в 1834 году, после окончания училища Сибирского линейного казачьего войска был назначен старшим султаном Аман-карагайского (Кушмурунского) округа в чине полковника, затем состоял в должности советника областного правления сибирских киргизов. В 1860 году был избран старшим султаном Кокчетавского округа. На этом посту оставался до упразднения административной должности старших султанов. После чего ушел в отставку.

6 — Капитан Гутковский участвовал в освоении русскими Семиречья. Он командовал отрядом казаков, который 4 апреля 1850 года, выступив из Капала, подошел к стенам крепости Таучубек, главного опорного пункта Кокандского ханства в Заилийском крае. На берегу реки Алматы произошла битва. 175 казаков и 50 человек пехоты при двух орудиях стояли против укрепления вождя кипчаков Таучубека, состоявшего из 6−7 тысячи киргизов, кочевавших в степях к югу от реки Или и подчинявшихся тогда кокандскому хану. Это первое вторжение казачьих частей за реку Или во владение кокандцев не было удачным: отряд в 225 человек, теснимый кокандцами, должен был отступить назад. Но надо заметить, что бой отряда Гутковского с кокандскими войсками произошел там, где вскоре был основан город Верный.
7 — Омский областной архив, ф. 366, д. 255, св. 3.
8 — Ф. М. Достоевский. Письма, т. 1, М, 1928 г., стр. 200.
9 — Письма, т. 1, 1928, с. 142.
10 — Преподобный Иустин (Попович) «Достоевский и Европе и славянстве».
11 — В 1822 г. в северо-восточных районах Казахстана впервые был введен «Устав о сибирских киргизах». Автор этого уложения М. М. Сперанский при составлении Устава выработал особые положения применительно к казахским условиям жизни.
12 — Ч.Ч. Валиханов. Собрание сочинений в 5 томах. Т.I. Изд. Академии Наук КазССР.
13 — Сперанский Михаил Михайлович (1772 -1839 гг.), русский государственный деятель, граф (1839 г.). Сын священника. В 1791 окончил в Петербурге Александро-Невскую семинарию. С 1797 на государственной службе. В 1803—1807 гг. директор департамента министерства внутренних дел. Составил несколько проектов государственных реформ. Деятельность Сперанского вызвала недовольство консервативного дворянства, которое расценивало его как выскочку, обвиняло в государственной измене и добилось его падения. В 1812 г. Сперанский был сослан в Нижний Новгород, затем в Пермь. В 1816 г. был назначен пензенским губернатором, в 1819 — генерал-губернатором Сибири. Был инициатором реформ управления Сибирью. В 1821 г. возвращен в Петербург, назначен членом Государственного совета и Сибирского комитета, управляющим Комиссией составления законов. К этому времени Сперанский стал защитником неограниченной монархии. Он был составителем манифеста 13 декабря 1825 о вступлении на престол императора Николая I, членом Верховного уголовного суда над декабристами. С 1826 фактически возглавлял 2-е отделение Собственной его императорского величества канцелярии, осуществлявшее кодификацию законов. Под руководством Сперанского были составлены «Полное собрание законов Российской империи в 45 тт». (1830 г.), «Свод законов Российской империи в 15 тт». (1832 г.) и др. Сперанский был член ряда высших государственных комитетов 20−30-х гг., в 1835−37 преподавал юридические науки наследнику престола (будущему императору Александру II), с 1838 — председатель департамента законов Государственного совета.
14 — Показная, не в меру щепетильная, ханжеская мораль.
15 — Надо полагать, что здесь Валиханов, как человек, воспитанный на демократических взглядах, имеет ввиду Императорское правление в Византийском государстве.
16 — Вполне возможно, что этот вывод навеян посланиями апостола Павла, с которыми Валиханов был, несомненно, знаком, поскольку Закон Божий преподавался в Омском кадетском корпусе: «Ибо невидимое Его, вечная сила и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20); «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 12, 33).
17 — Г. Потанин. В юрте последнего киргизского царевича. «Русское богатство», 1896 г, стр. 88.
18 — П. М. Зенков был первым городским головой г. Верного, проявлял способности строителя и архитектора. По заданию Губернатора разработал проекты нескольких церквей, оранжерей, гостиного двора г. Верного.
19 — Умер в 1891 г. в Геджасе в должности российского консула.