Богу — Богово, а кесарю — кесарево

В газете «Столетие.ru» была напечатана статья Александра Репникова «Мозг нации» или «пятая колонна»?, посвященная выяснению судеб и назначения интеллигенции в России. Статья в основном правильная, перепечатана и на Русской линии. Однако смущает тот факт, что даже профессиональные и патриотически настроенные историки продолжают, как в оны годы, всуе поминать трагедию на Ходынском поле.

Репников приводит цитату современного историка В.В. Шелохаева: «Никогда кровь не проливается даром, она на протяжении длительного времени будет тревожить как защитников Белого дома, так и тех, кто их расстреливал. От судьбы не уйдешь… октябрьские дни 1993 года уже никогда не вычеркнуть из народной памяти, как нельзя из нее вычеркнуть Ходынку и 9 января 1905 года, 1937 год, Новочеркасск…». Новочеркасск и 1937 год поставлены в один ряд с Ходынкой и 9 января. Получается, что репрессии советского режима поставлены в один ряд с деяниями семьи Романовых, которые вряд ли несут ответственность за упомянутые события. Более того, сами эти события (в частности, на Ходынке) произошли по причине того, что уже сам народ отошел от Православия и в сердце своем уже предал царя и жил новыми идеалами (залог успеха будущей революции). Хотелось бы напомнить, что было на самом деле, например, на Ходынском поле.

Трагедия на Ходынском поле случилась во время коронации Императора Николая Второго в 1896 году. В дневнике Великого князя Сергея Александровича Романова, бывшего в то время генерал-губернатором Москвы, записи от 18 и 19 мая 1896 года гласят: «Суббота. Утром ко мне Воронцов (министр Императорского двора — В.М.) с известием, что на Ходынском поле народ прорвался на празднике и много подавленных. Я послал туда Гадона (адъютант — В.М.) узнать; сам должен был поехать к Ники. Тут же Власовский (полицмейстер — В.М.) подтвердил то же, но порядок водворен быстро. Ники сам его расспрашивал… Я в отчаянии от всего случившегося — одна тысяча убитых и 400 раненых! Увы! Все падет на одного полицмейстера, хотя распоряжалась исключительно коронационная комиссия с Бером.

19 мая. Воскресенье. Вчерашнюю катастрофу раздувают сильно, возможно, и враги и друзья…. Больно и обидно, что все это бросает тень на это хорошее время!»

Действительно, «раздували» трагедию не только откровенные противники самодержавия, но и — по различным соображениям — даже друзья. Для врагов «Ходынка» была и остается скорее политическим предлогом для обвинения. Действительно, на Ходынском поле погибло очень много людей из-за давки. Считают, что власти Москвы должны были выставить гораздо более полиции, чем ее было в дни коронации. Но надо учесть и другое. Люди — и простонародье, и приближенные Императора — чувствовали, что Ходынка — не просто катастрофа, а лишь мистическая увертюра к настоящей эпохальной катастрофе, которая случится в царствование Николая Второго. Обвинявший «по-родственному» Великого князя Сергия его двоюродный брат Константин Константинович записывает не после революции 1917-го или хотя бы 1905 года, а 26 мая 1896 года в своем дневнике, что в событиях на Ходынке «сказалась воля Божия».

Общее настроение отражено и в мемуарах племянницы Сергея Александровича, Великой княгини Марии Павловны: «Все, хотя о том не говорилось вслух, считали эту катастрофу зловещим предзнаменованием в самом начале нового правления». Люди понимали, что Бог недаром попустил при коронации такие жертвы. Эта же мысль просматривается и в известных описаниях Ходынской драмы. Дело в том, что в неофициальных описаниях коронации 1896 года невольно прорываются свидетельства того, что народная масса к концу ХIХ века уже в значительной степени отошла от духа Православия, груба и развращена, дышит предреволюционными настроениями, ведет себя не по-христиански. Поведение народа на Ходынском поле пробуждает самые мрачные мысли относительно того, чем же являлась народная толпа к концу ХIХ века. В Москву («на народные гулянья») пришло людей в несколько раз более того, чем ожидалось — по одним сведениям около полумиллиона, а по другим — более миллиона крестьян со всей подмосковной округи и европейской части России. Многие из них пришли совсем не для того, чтобы помолиться вместе с церковью за нового царя (а молитва за царя — главный смысл собрания русской земли на коронации) или просто хотя бы «посмотреть на царя». Пришли за бесплатными подарками, за бесплатным медом и пивом, бочки которого были выставлены на Ходынском поле. После революции многие большевистски настроенные авторы в виде «обвинения царизму» опубликовали свои воспоминания о Ходынской драме. Но даже враги русского царя, сами же развращавшие народ всю вторую половину ХIХ века, прежде всего через средства массовой информации, не могли скрыть своего презрения к той обезумевшей от возможности получить «бесплатные подарки» людской массе, которая медленно давила сама себя на огромном поле под необычным майским солнцепеком.

Описания, данные в книге одного из «главных обвинителей» царской власти по поводу Ходынки Василия Краснова «Ходынка. Записки не до смерти растоптанного» (М. — Л., 1926), ужасают. Перешагивая через трупы, люди рвались за бесплатным вином, черпая его картузами, ладонями. Было много утонувших в бочках. Краснов пишет о том, что Ходынка явилась прежде всего «отражением тупости, темноты и зверства» толпы, которая «не справилась сама с собой, впервые собравшись в таком множестве, собранная приманками небывалыми».

Совсем иную картину мы видим в Новочеркасске и в трагедии 1937 года. Здесь все та же сила, которая развращала русский народ на протяжении предреволюционных десятилетий и внушала ему новые идеалы, теперь, приобретя над ним власть, с невероятной жестокостью расправлялась с ним. Так можно ли ставить в один ряд столь различные события символы?
Владимир Иванович Мельник, доктор филологических наук