 |
| Столетие.Ru | Александр Репников | 02.10.2007 |
Прошла первая военная кампания в Чечне, началась вторая… Серия взрывов заставила содрогнуться Москву и многие другие города России. Пережили гибель «Курска», «Норд-Ост», Беслан. Сегодня многие просто не знают или же предпочитают не знать о том, что произошло тогда. У некоторых молодых студентов в головах перепутались события августа-1991 и октября-1993. Многие приезжающие в Москву, да и иные москвичи, впервые увидя небольшой мемориал, посвященный погибшим, с удивлением говорят: «Надо же! А мы думали, что погибло только три человека!».
В те дни в «Известиях» появляется следующий документ: «Писатели требуют от правительства решительных действий». В нем, в частности, есть и такие строки: «Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти глупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?» Многие из тех либеральных интеллигентов, кто подписывал эти письма с призывами к репрессиям, уже отошли в мир иной и предстали перед Высшим судом. Среди скончавшихся: Алесь Адамович, Александр Иванов, Дмитрий Лихачев, Юрий Нагибин, Булат Окуджава, Роберт Рождественский, Василий Селюнин, Лев Разгон. Не нам их судить, но не дело интеллигента призывать к расправам и казням.
Скажут, что это «дела давно минувших дней». Приведу фразу член-корреспондента РАН Георгия Шахназарова, сказанную в отношении вышеупомянутых событий: «Это условие (не использовать оценки событий сентября-октября 1993 года) не только ущербно в нравственном отношении. Оно невыполнимо, потому что невозможно лишить народ памяти!». В тот период кровь на московских мостовых одинаково ужаснула бывших оппонентов В. Кожинова и А. Синявскиого.
В среде подлинных интеллигентов можно спорить, вести горячие дискуссии, в конце концов, просто не подавать руки, но есть грань, через которую подлинный интеллигент никогда не перешагнет.
Есть сострадание к погибшим, к убогим, есть сострадание к народу… Безразличие к чужому горю, равнодушие к чужой нищете перечеркивает все исторические традиции милосердия и благотворительности, присущие лучшим представителям русской интеллигенции. Кто-то может радостно призывать к репрессиям против политических оппонентов. Лично мне ближе слова современного историка В.В. Шелохаева: «Никогда кровь не проливается даром, она на протяжении длительного времени будет тревожить как защитников Белого дома, так и тех, кто их расстреливал. От судьбы не уйдешь… октябрьские дни 1993 года уже никогда не вычеркнуть из народной памяти, как нельзя из нее вычеркнуть Ходынку и 9 января 1905 года, 1937 год, Новочеркасск…».
Проблема интеллигенции в России очень широка. Казалось бы, несомненно, что мы можем отнести к интеллигентам А.И. Герцена, Б.Н. Чичерина, П.Н. Милюкова, В.И. Ленина, А.Д. Сахарова и Д.С. Лихачева. Но можем ли мы в таком случае считать интеллигентами Ф.М. Достоевского, К.П. Победоносцева и С.Ф. Шарапова? Можно ли отнести к интеллигенции А.Ф. Лосева и Л.Н. Гумилева? И посмотрим на проблему с иной точки зрения. А захотели бы сами Шарапов и Победоносцев быть причисленными к российской интеллигенции? Это вопрос спорный. Откровенное неприятие интеллигенции встречается в одном из писем Победоносцева (от 15 февраля 1880 г.): «Самые злодеи… суть не что иное, как крайнее искажение того же обезьянского образа, который приняла в последние годы вся наша интеллигенция. После этого — какого же ждать разума и какой воли от этой самой интеллигенции».
Либеральной интеллигенцией в России сформирован некий стандарт, под который обязательно должны подходить те, кто с ее точки зрения может быть назван интеллигентом. Некий стандарт существует и в среде традиционалистов. Быть нонконформистом опасно. Будут критиковать и «правые», и «левые». Такое уже часто случалось в истории. Так ярко выраженный нонконформизм взглядов философа К.Н. Леонтьева возбудил критику со стороны очень разных по убеждениям людей: Вл. Соловьева, П.Н. Милюкова, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, И.С. Аксакова, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, С.Н. Булгакова, Д.С. Мережковского. Ф.М. Достоевский счел его «еретиком», а К.П. Победоносцев отнесся к нему с опаской. При этом критиков волновало то, что у Леонтьева была иная мораль, отличная от той, что всегда проповедовалась в широких кругах российской интеллигенции, от той морали, которая объединяла либералов, славянофилов, народников, умеренных традиционалистов и представляла собой общечеловеческие принципы. Принципы, которым Леонтьев рискнул противопоставить мораль ярких и духовно сильных индивидуальностей. Героическую мораль, подкрепленную богословием, он противопоставил морали «демократической середины» и за это на долгие годы был предан забвению.
Под влиянием революционных событий начала ХХ века российская интеллигенция постепенно приходила к осознанию того, что созданные ею теоретические модели развития России могут быть разрушены жестокой реальностью и нужно не столько стремиться подогнать мир под идеальные концепции, сколько менять свои взгляды, сообразуясь с реалиями времени.
С.Н. Булгаков писал в «Вехах» о том, что «невозможны уже как наивная, несколько прекраснодушная славянофильская вера, так и розовые утопии старого западничества». Революционные события и трагедия гражданской войны повлияли на оценки некоторыми представителями интеллигенции своих политических оппонентов. Лучшие представители интеллигенции, переступая через свои политические симпатии и антипатии, хлопотали за оппонентов и непримиримых противников, спасая их от голодной смерти или пули. Вытаскивали, подобно В.Д. Бонч-Бруевичу и А.В. Луначарскому историка С.П. Мельгунова из подвалов ЧК; присылали, как А.М. Горький, деньги бедствующему В.В. Розанову; выбивали сносный паек Л.А. Тихомирову. Спасали вопреки всем тем ужасам, которые творились в разоренной, охваченной Гражданской войной России. И офицер Николай Гумилев и писатель В. Короленко проявили лучшие качества русского интеллигента. Но были и другие, тоже интеллигенты, которые, если верить свидетельству И.А. Бунина, говорили: «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…». Да и те, кто травил М.А. Булгакова, и писал доносы на своих коллег-писателей тоже причисляли себя к интеллигенции.
К 90-м годам ХХ века ситуация не слишком изменилась. В статье «Судьба Ельцина в истории» профессор В.В. Шелохаев писал: «Жаждавшая падения коммунистического режима и повышения собственных ролевых функций в обществе и государстве, либеральная и леворадикальная, прежде всего московская и ленинградская, интеллигенция надеялась, использовав фигуру Ельцина в качестве мощного тарана разрушения, удерживать под собственным контролем его дальнейшие шаги по реформированию общественно-политических структур».
Стремление части интеллигенции любой ценой сохранить свое положение «при власти», привело к тому, что интеллигенцию начинали рассматривать как группу людей, готовую обслужить любую власть. В такой ситуации опять не ко двору оказывались те, кто не желал менять свои убеждения. Да и сами они стремились отделить себя от «придворной интеллигенции».
Вспомним в связи с этим интервью, которое Л.Н. Гумилев в начале 1990-х годов дал популярному тогда телерепортеру А.Г. Невзорову в передаче «600 секунд». Л.Н. Гумилев сказал: «Я не интеллигент! Я солдат. И отец мой был солдат, и дед, и прадед!». Впоследствии на страницах либеральных изданий («Московские новости», «Литературная газета» и др.) Льву Николаевичу неоднократно пеняли на это интервью. В советскую эпоху Гумилев не подходил под один «стандарт», за что поплатился годами лагерей, в эпоху перестройки и гласности — под другой, за что подвергся остракизму в прессе. А.Д. Сахаров и Д.С. Лихачев при всем том позитивном, что сделали они в своей жизни, точно также стали в 90-е годы «чужими» для традиционалистской интеллигенции. Если А.Ф. Лосев интеллигент в том понимании, какое вкладывают в это понятие либералы, то как быть с его высказываниями, которые, по словам исследователя С.Н. Земляного не были включены в переиздания его работ, постольку, поскольку их «содержание со всех мыслимых точек зрения крайне специфично» и не укладывается в общепринятые представления об этом мыслителе.
Для истории, на суд которой мы столь часто уповаем, наверное, все-таки не столь важно, в какой партии, организации или группе состояли те или иные представители интеллигенции. Из западноевропейской истории нам известны примеры, когда писатели и философы делали в конкретной политической ситуации роковой политический выбор (Освальд Шпенглер, Мартин Хайдеггер, Карл Шмитт и др.). Новомодные писатели упрекают советских классиков (от Горького и Фадеева до Анатолия Иванова включительно) в том, что они своим пером «служили тоталитарному режиму». Можем ли мы раз и навсегда дать нравственную оценку того или иного представителя интеллигенции, замеченного в «порочных связях» с тем или иным тоталитарным режимом? Ведь все меняется. Кто может поручиться, что через 10, 20, через 100 лет близость того или иного интеллигента к демократической власти не будет считаться в глазах потомков «смертным грехом»?
Наверное, все же следует разобраться, а не зачислять однозначно всех интеллигентов-традиционалистов скопом в золотой фонд нации или обвинять всех интеллигентов-либералов в принадлежности к «пятой колонне», безапелляционно заявляя о том, что «второй раз в течение века наша интеллигенция предает свой народ». Не надо доводить противостояние до баррикад. В проигрыше останется не только интеллигенция, но и та часть народа, которая ей верит и все еще прислушивается к ее словам. Хотелось бы предложить авторам сайта продолжить дискуссию на тему интеллигенция в России.
