 |
| Русская неделя | Протоиерей Михаил Шполянский | 29.06.2007 |
Мне тогда было, соответственно, тридцать лет от роду и три года от крещения. Возраст в Церкви самый неофитский. Естественно, что в этом состоянии душе, словно телу при гормональных выбросах юношеского созревания, приходиться переживать разные экстремальные состояния и перегрузки. То один, то другой вопрос или фактор жизни, по сути дела вполне ординарный, вдруг приобретает сверхзначимость, и, явно вне здоровой иерархии ценностей, поглощает все мысли и чувства.
Такие состояния, естественно, переживались и нашей семьей. Впрочем, то, о чем я расскажу ниже, как раз не было чем-то слишком уж довлеющим и «волнительным». Тем и замечательней — Господь ответил на «тихий» вопрос, не страстный и настойчивый вопль, но скорее просто недоумение.
А недоумение возникло у меня вот такое. В какой-то момент воцерковления я задумался о том, как должным образом исполнять дела христианских добродетелей. Список сих добродетелей я почитал, не помню уж в какой, полулегально изданной (репринт с дореволюционного текста) брошюрке. К добродетелям относилось, среди прочего, накормить голодного, посетить больного и заключенного, одеть нагого, и… погрести мертвого. Об этом погребении я крепко и задумался. Понятно, что во времена оно, когда нищие и бездомные бывало, умирали прямо под забором, взять на себя хлопоты по погребению тела действительно было подвигом. Но сейчас?… Меня смущало — вот восемь дел благочестия я, хоть и теоретически, совершить могу, ну, а как же девятое? Недоработка выходит…
«Нужно — получай» — рече Господь. Покойник был предоставлен. Еще и как!
Феодосий Иванович К., пожилой человек лет за 60, был невелик ростом, сухонек и очень спокоен нравом. Его единственная дочь, Ольга Феодосиевна, женщина совершенно одинокая и несколько экстравагантная (весной она по заповеди Божией раздавала никому не нужные вещи, а под осень их опять собирала — носить что-то же необходимо!), некоторое время после нашего крещения «детоводительствовала» нас в Церкви. Отца своего она, более всего милостью Божией, а также по его чадолюбию и флегматичности, привела к Церкви — и слава Богу! Феодосий Иванович в Церковь на богослужения хаживал, а в праздники причащался. В общем, был Феодосий Иванович человек весьма симпатичный.
А еще он был ветеран и «морж». По отдельности одно от другого.
Ветераном он был действительно героическим — один из нескольких к тому времени оставшихся в живых защитников Брестской крепости — фортификации на западной границе СССР, гарнизон которой после начала Отечественной войны еще долгое время держал оборону и отбивался от немцев уже в их глубоком тылу. Естественно, Феодосий Иванович был звездой торжественных собраний и пионерских линеек. В военкомате его хорошо знали, привечали, и приглашали на многие и разнообразные мероприятия. Кои Феодосий Иванович посещал безропотно, хотя и без особых восторгов.
А моржом он был по жизни — в компании еще десятка мужчин близкого возраста он чуть ли не ежедневно, до поздней осени, до льда, посещал пляж «Нефтебаза» (не смотря на устрашающее название, пляж вполне приличный и уютный, совсем небольшой в труднодоступном месте). Мужички летом там просто купались, а с холодами — уже «моржевали» по настоящему.
21 сентября того года, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, Феодосий Иванович побывал на богослужении в храме, причастился, и отправился домой. А после обеда, по обыкновению, пошел на пляж. Вечером позвонила Ольга Феодосиевна. Отец домой не вернулся. Немногочисленные в тот день товарищи по купанию ничего особенного не заметили, но… на берегу Феодосий Иванович не появился. Аккуратно сложенная стопка его скромной одежды так и осталась сиротливо лежать на песке. Ольга Феодосиевна сообщила в милицию, те пообещали прислать водолазов, но — утром. Уже смеркалось, и искать тело в мутной и темной речной воде было бесперспективно.
Помочь Ольге Феодосиевне было решительно некому. Естественно, что она обратилась ко мне.
Рано утром, захватив по дороге Ольгу, я приехал на пляж на своей «копейке». День был прохладный, но светлый, солнечный и тихий. Водолазы проявили необыкновенную оперативность, и уже не только приступили к работе, но даже и нашли тело. Это меня, нужно сказать, изумило — я думал, что за ночь течение его отнесет далеко, но, слава Богу, так не произошло. Вскоре тело было извлечено из воды и уложено на песок, на привезенную мною белую простынь. После этого водолазы быстренько собрались и убыли. Феодосий Иванович выглядел совсем не страшным. Легонький, худой, в черных плавках, чуть-чуть согнувшийся и очень спокойный. Он довольно быстро обсох, и стал совсем симпатичным.
И тут началась чехарда. Из сторожки охранника пляжа я позвонил в милицию, и выяснил, что самим тело забирать нельзя, но нужно дождаться следователя прокуратуры, который составит соответствующий акт, после чего тело нужно будет отвезти в судебно-медицинский морг. Однако… тут и напоролись мы Феодосием Ивановичем на топливный кризис. Поочередно все инстанции, куда бы я не звонил, отказывались приехать, мотивируя то отсутствием бензина в машинах. Районная, городская, областная прокуратура. Милиция, скорая помощь. Военкомат. Санстанция. Звучит это невероятно дико — но именно так и было! Не буду перечислять все мытарства, все уговоры и отговорки, десятки звонков, десятки отказов — все это тянулось много часов. А Феодосий Иванович все так же мирно лежал под ласковым сентябрьским солнышком юга. Он терпеливо ждал.
Но тут терпение закончилось у меня. Решил я везти Феодосия Ивановича сам, не дожидаясь официального на то разрешения. Замотал его в простыню, и посадил на заднее сидение «копейки». Оля села рядом со мной, впереди. А ехать, нужно сказать, было очень далеко — буквально через весь город, по длинной его диагонали. По дороге — а солнце машину хорошо нагрело! — стал чувствоваться уже и запах мертвого тела. Да и изо рта у Феодосия Ивановича время от времени вытекали остатки речной воды.
Новое помещение николаевского судебно-медицинского морга находилось в дальнем конце огромной территории областной больницы, в районе Лесков. Здание поздне-советского дизайна: двухэтажная плоская бетонная коробка, с огромными витринными стеклами по фасаду — фойе. За несколько лет функционирования советская строительная эстетика несколько обветшала, местами оголились бетонные конструкции, проступила ржавчина. Но все же витринные стекла придавали заведению импозантный и совсем не «моргистый» вид.
Итак, я остановился у подъездной дорожки, вытащил из машины Феодосия Ивановича, положил его на плечо, и отправился в морг. Оля кружилась вокруг, но ни её слов, ни поступков я не запомнил. В морге я предъявил свою ношу меланхоличным людям в почти белой одежде. Однако товарищи, общением с покойниками доведенные до полного фатализма и отрешенности, заявили мне, что без бумажки не только я букашка, но и покойник тоже. Без акта прокуратуры тело они не примут. На мое требование вызвать милицию прямо в морг ответили категорическим отказом, и предложили доставить тело на место его первоначального пребывания. «Но тхнет уже!» — в ответ улыбка до предела ироничная: кому рассказываете!
«Ах, так! Ну что же, я заставлю вас вызвать милицию сюда!» — с этими словами, таща под мышкой Феодосия Ивановича, я повернулся к красе заведения — витринным стеклам, и начал их одно за другим разбивать ногой. Штук пять успел (правда, бил я в нижнюю часть окна, отделенную от основного рамой, так что сыпалось не все). Заторможенные труженики морга впали в полный ступор. В моей же голове лихорадочно бились мысли: «Так, милиция приедет, факт. И меня тут же заметут минимум на 15 суток. Тоже факт. А кто же будет возиться с Феодосием? Нет, так нельзя».
С этой мыслью я вновь взваливаю тело на плечо, и несусь к машине. Феодосий Иванович садится на свое место, Оля теряется сзади, я рву автомобиль с места. Через десять минут я на пощади Ленина, перед зданием обкома КПСС. Я выхожу, огибаю машину, вежливо открываю заднюю дверцу, и вот мы с Феодосием Ивановичем поднимаемся по ступеням монументального здания. Стоящий при входе постовой милиционер почему-то стал очень похож на работника морга (какими я их видел) — стеклянные глаза и отвисшая челюсть.
«Вот, мы тут к вам с последним защитником Брестской крепости приехали. Пригласите-ка сюда кого-нибудь поначалистей!» Дальнейшее запомнилось не очень хорошо. Только сидение в каком-то очень мягком кабинете, и задушевный разговор с пронзительными взглядами. Удивительно, но нас с Феодосием Ивановичем не только отпустили с миром, но отправили добираться во все тот же морг опять же своим ходом.
Однако, обстановка в морге изменилась радикально. Перед входом стояли три «Волги», а рыбьи глаза «белых халатов» превратились в заячьи. Также присутствовало три одинаково солидных дяденьки — прокуроры области, города и района. И — оцените! — все трое держали три одинаковые, заполненные и подписанные, бумаги об осмотре тела и передаче его в судмедморг. Разница только была в подписях — обл, гор, рай. Я выбрал бумагу почему-то городского прокурора (он стоял посредине), и торжественно, держа Феодосия Ивановича на плече, вручил документ главврачу морга. И тут все завертелось. «Белохалатники» забегали, прокуроры испарились, Феодосий Иванович важно поплыл в глубь святилища на почти новенькой коляске. Хэппи энд.
Ну, конечно, мне пришлось своего личного покойника сопровождать и далее — до его упокоения в земле. И за телом его спускаться в жуткие подвалы — морозильники, в которых на полках, как мешки муки, лежали «невостребованные тела», а более тела отчасти. И присутствовать при осмотре тела мускулистым патологоанатомом, разделывавшим его как тушу на бойне, за веселыми разговорами и сигареткой одинаково споро резавшим, рвавшим и зашивавшим. Участвовать в умывании зашитого Феодосия, его одевании, и, конечно же, погребении. Отпели его, естественно в Церкви — там, где он за три дня до этого причастился…
Кстати, патологоанатом сообщил, что Феодосий Иванович не утонул, а умер мгновенно от сердечного приступа.
А стёкла мне вставить пришлось. За свой счет. Феодосия Ивановича уже рядом не было, и заступиться за меня было некому… Когда же вставлял стекла, с изумлением заметил, что с трудом переношу сладкий запах морга даже в фойе, даже на ступенях у входа. А пока Феодосий Иванович был со мной, я буквально никакого запаха не замечал вообще. Вот так.
Покойников я больше не искал. И с таким глупостями старался ко Господу более не приставать.
Зато, когда, уже будучи приходским священником, мне приходилось отпевать усопших, то даже самые «трудные» из них (по состоянию тела) меня не пугали, относился я к ним с большой теплотой…
