«И наша икона ожила..»

На уроках с Ростиславом Мартиновичем Гирвелем, учителем. Часть II

Часть III

Часть IV

… Однажды Ростислав Мартинович Гирвель написал для нашего собора (Свято-Троицкий Измайловский собор СПб. — ред.) икону любимой петербуржцами святой, Блаженной Ксении. Пока думали, какое место в храме определить для этой иконы, ее поставили возле алтаря, прямо напротив хора. А хор наш состоит преимущественно из светских нецерковных людей, которые любят поговорить на посторонние темы прямо во время богослужения.

Через некоторое время хористы меня спросили: «Отец Константин, а эта икона будет теперь всегда стоять напротив нас?»

Я, удивленный, чем могла им помешать икона, находящаяся на расстоянии десяти метров, спросил: «А почему вы об этом спрашиваете?»

«Просто мы не можем сидеть перед ней и разговаривать. Как-то стыдно; кажется, что икона смотрит прямо на тебя, кажется, будто она живая».

Примечательно то, что кроме этой иконы к хористам были обращены все иконы (больше десяти) иконостаса, но они этого никогда не замечали…

То, о чем я расскажу ниже — свидетельство личного опыта. Два года наша дочь занимается у Ростислава Мартиновича. Мы (иногда я, чаще моя жена) сидим рядом. Поэтому все, о чем я расскажу, это впечатление постороннего человека оказавшегося рядом и случайно приобщившегося диалогу: учитель — ученик.

Меня заинтересовало то, что Ростислав Мартинович учит детей не так как в художественном училище, иконописной мастерской, когда учат преимущественно технике, технике в первую очередь. На первом плане у Ростислава Мартиновича стоит задача проявления творческого начала в человеке.

Известно, что во многих художественных кружках заковывают ребенка в тиски шаблонных правил рисования. Ему объясняют, как правильно и как неправильно рисовать, учат так, что творческий подход ребенка к рисованию постепенно отступает.

Как сегодня часто пишут иконы? Берут прорись (срисовывают, ксерокопируют), отпечатывают на доске и раскрашивают. Что получается? В лучшем случае удачно раскрашенная копия древней иконы. Копия (в лучшем случае хорошая), но не новая икона!

Ростислав Мартинович подходит иначе. Он в иконографический канон вписывает новое содержание…

Что это такое? Скажу об этом несколько слов.

Что такое канон? Дословно с греческого канон это правило, образец.

Православная икона должна быть каноничной. Но в чем проявляется канон православной иконы?

Если для античного искусства, как и для современного реалистичного, канон — правильные пропорции человеческого тела, то в византийском искусстве канон — композиция и цвет.

Идея композиции византийской иконы связана с особым восточнохристианским мировидением, в котором представления о космосе и истории пронизаны идеей порядка во всем творении Божием.

Ничего случайного нет. В мире, как и на иконе, каждой детали соответствует свое место. И мы знаем, что святому человеку дано узреть эту сообразность и целесообразность всех частей мира и жизни.

Человек, ведущий духовную жизнь, а в идеале — святой человек — видит мир целостным, а не как случайный набор элементов, фактов, событий.

Мастерство иконописца в том и состоит, чтобы не копировать это видение Бога, человека и мира древним иконописцем, но самому воспринять такое видение Бога и космоса и отразить.

А поэтому работа над иконой неотделима от духовной жизни: молитвы, богослужения, богословия. Начнем с того, что сама школа Ростислава Мартиновича находится в храме. Ритм жизни школы подчиняется ритму жизни храма. Ученики участвуют в богослужении, вместе со взрослыми переживают церковные праздники, посты, слушают проповеди в храме, занимаются в воскресной школе.

Ростислав Мартинович настаивает на том, что понимать, чувствовать икону может только верующий, больше — молящийся человек.

Он и рассказывает о вере, вводя ребенка с самых ранних лет в мир иконного пространства.

Мы уже сказали, что икона — целостна. В ней нет ничего случайного. Не только люди, но и их одежда, все, что их окружает, даже животные и дома, — все подчиняется священной композиции иконы.

Настоящий иконописец умеет чувствовать, что на иконе может оказаться лишним, а что жизненно необходимо, без чего икона будет «неполной». Это касается, конечно, вопроса создания новых икон, а не копирования известных канонических образцов икон.

Чувствовать священное пространство иконического мира, не просто ориентироваться в нем, но как бы «жить» в нем, это и есть то, к чему должен стремиться иконописец. Ростислав Мартинович Гирвель имеет это и к этому же старается приобщить ребенка.

Однажды дочь выполняла очередное задание Ростислава Мартиновича. Ей было поручено нанести блики света на камни и скалы, по которым скакал конь святого Георгия. Это был не солнечный свет. Свет на иконе исходит не от солнца, или иного внешнего источника света. Это сияние Божие, наполняющее святого, это внутренний свет, от святого этот свет и струится (даже этимологически слова святой и свет связаны). Свет благодати наполняет не только святого, его отблески падают и на окружающий святого мир.

Таким образом, свет, даже в виде бликов падающий на камни и горы, зависит не от погодных условий или времени суток отображенных на иконе. Свет на иконе зависит от положения центральной фигуры иконы — святого.

Дочь прилежно перерисовывала (я в этом ей помогал) на свою икону блики света с иконы образца. Это была увлекательная ювелирная работа — копирование древней канонической иконы. Увы, наша икона казалось безжизненной…

Ростислав Мартинович подошел, всмотрелся в работу, взял кисть и сделал несколько мазков на тех горах и скалах, которые были совершенно затемнены в оригинале. «Посмотрите, так, наверное, будет лучше». Действительно. Когда мы оторвались взглядом от репродукции древнего оригинала, всмотрелись в свою икону, представили, как от нарисованного нами скачущего Георгия свет брызгами падает вокруг, мы увидели глубокую правоту правки Ростислава Мартиновича. И наша икона ожила.

Итак, самое важное в работе Р. М. Гирвеля заключается, на мой взгляд, в том, что он учит ребенка чувствовать икону, ее мир. И когда ребенок пишет свою икону, он пишет ее, не подражая слепо иным образцам, не копируя что-то известное, он пишет ее из глубины, пусть пока небольшой, своего опыта. Хотя ориентирами на пути постижения иконы являются лучшие иконы, созданные боговдохновенными византийскими или русскими мастерами.

Религиозный опыт ребенка вырастает, мастерство совершенствуется — «растет» и его икона. Но это не «мертвая» копия, это «живая» икона.

Однажды меня удивили слова Ростислава Мартиновича о том, что сейчас среди иконописцев почти нет живописцев, то есть тех, кто умеет писать красками, кто владеет мастерством передачи чувства через краску.

Впоследствии, знакомясь с иконами современных известных мастеров, я согласился с этим замечанием.

Цвет в иконе очень важен. Цвет несет большую смысловую нагрузку: голубой — цвет Божией Матери, золотой и белый цвет — Божественного Света, Царства Небесного, проявляющегося уже в нашем мире. И так далее…

Многие современные иконописцы думают, что если они знакомы с символикой цвета, можно начинать писать иконы.

Но на самом деле знание символики цвета это лишь самый первый уровень иконографического мастерства.

Настоящий мастер не тот, кто раскрасит икону (лик, одежду, декор) в положенные цвета, настоящий мастер насытит цвет светом. Любая краска будет светиться изнутри все тем же Божественным сиянием о котором мы говорили выше.

Упомянутая в начале статьи икона Блаженной Ксении, написанная для нашего собора, если можно так сказать, малоцветна. Это зеленая кофта, красный платок на голове, воскового цвета лицо, небольшой нимб, светло серый (очень питерский) фон.

Эта икона не поражает глаз сверканием дорогих многообразных красок, в ней мало тяжелого густого золота. Однако святая Ксения кажется светящийся изнутри, потому что «бедные» краски иконы насыщены светом.

Цвет — значимый в иконе элемент, однако, это должен быть «живой» цвет. Цвет мертвым ровным слоем положенный на икону может означать что угодно, кроме того, что он должен означать — энергию действующей силы Божией преображающей немощь человеческую.

Вот как нужно научиться работать с красками иконописцу. Чтобы одна и та же краска в одном месте сверкала и искрилась, в другом светила ровно и полновесно как луна, в третьем казалась суровой и темной.

И этому детей учит Ростислав Мартинович. Учит с трех — четырех лет, это азы его школы. Сначала рассказывает, какие краски теплые, какие холодные, как один тон цвета переходит в другой. Ребенок учится этому на фломастерах, карандашах, потом берет в руки кисть, краски. На каждом этапе обучения эта работа становится все тоньше, все филигранной.

Дети начинают с 4-х лет. Старшие же сами пишут прекрасные иконы, расписывают храмы.

…Почему с 4-х лет? Ростислав Мартинович объясняет: «В этом возрасте сознание ребенка еще не загружено стереотипами, канонами. Он творчески воспринимает мир. Это возраст, в котором можно научиться иконно чувствовать мир. И так его изображать».

Что дают начинающему иконописцу на курсах? Дают прориси. Обводи прориси… Это приучает механически относиться к иконе — икона не более, чем копирование удачных древних образцов.

Ростислав Мартинович поступает прямо противоположно. Рисуй сам. Вот тебе икона и перерисовывай. Зачем перерисовывать? Потому что ребенок сам пока еще создать ничего не может. Ни святого, ни интерьер, ни горы… Ничего этого ребенок не знает. Срисовывай. Но это уже творческая работа. Не раскраска прорисей, а изображение святого и всех элементов иконы твоей рукой, с вкладыванием в эту работу твоего опыта. Пусть хотя бы в этом неумелом опыте, с дрожащей рукой, но уже проявится творчество.

Творческое отношение к иконе… Но разве это возможно, ведь икона это целый мир, где свои правила, законы? Всему этому Ростислав Мартинович учит ребенка с первых занятий. К иконе нужно относится предельно внимательно. Если в первое тысячелетие христианской эры говорили, что икона это книга для неграмотных, то сегодня, когда перед нами образцы самого высшего иконографического мастерства, созданные византийскими и русскими мастерами, можно сказать, что икона — книга для грамотных.

Ростислав Мартинович учит относиться к иконе предельно внимательно. Соблюдать иконописные пропорции (причем, Ростислав Мартинович особенно подробно рассказывает, чем отличаются пропорции живописного реалистичного изображения и иконописного), замечать взаимосвязь компонентов сюжета иконы, рассказывает о секретах композиции иконы. «Обратите внимание, — говорит он, — как голова св. Георгия Победоносца расположена по отношению к голове змея, как расположено копье, как оно пересекает икону, наконец, как легко и вместе с тем уверено рука св. Георгия держит его, как у ангела расположен меч…» Ребенок шаг за шагом постигает науку иконописания и учится технике.

Пришедший в студию трех-четырехлетний ребенок сначала рисует быка — существо мифологическое. Это рисунок карандашом. Здесь можно до десятка раз исправлять, рука должна стать уверенной, карандаш должен перестать дрожать.

Потом, другая большая фигура — лев. Ребенок пока еще работает только карандашом, но уже учится тонировать, учится игре света и тени. Потом птица. Работа усложняется. Птица состоит из многих мелких деталей. Работа над птицей может занимать долгое время, так как ее оперение состоит из множества мелких деталей. Это помогает развиться руке, учит владению более тонкой техникой.

На птице начинается работа с цветом. Пока что это фломастеры. Как перетекают цвета. Где сделать ярче, где тусклей. Эта работа долгая, но очень запоминающаяся, — поработай несколько месяцев над перышками…

Приведя ребенка в четыре года, мы не могли предположить, что уже в пять лет во всех домашних рисунках он будет пытаться изобразить игру света и тени, а в шесть лет будет рисовать не иначе, как используя перетекание света — более темное, насыщенное, а тут чуть смягчить, сделать тот же цвет более мягким.

И это не потому, что ребенка так кто-то заставляет. Он уже так видит мир и свой рисунок.

Затем следующий этап — ангел. Ребенок не копирует ангела с какой-нибудь иконы. Ростислав Мартинович подробно рассказывает об ангелах, показывает примеры. И дальше ребенок изображает ангела самостоятельного, какого он себе представляет. Это последняя ступень перед тем, как ребенок приступит к работе над своей первой иконой.

И дальше ребенку дается икона.

В случае с нашей дочерью это была икона великомученика Георгия Победоносца.

Это очень удачный тип иконы. Здесь есть и сам святой и земное животное — конь, на котором восседает подвижник. Есть здесь мифологическое чудовище дракон — выходец из иного мира, из адской бездны. Здесь и окружающая природа — горы, деревья. Икона динамичная по сюжету и яркая по цветовой гамме — от золотого и алого, до адски — черного.

В иконе как бы пересекаются два измерения: наш обычный мир и мир святого человека. Георгий одухотворен и возвышен. Он от Бога. Сияние исходит от его лица, его одежд. Отблеск этого божественного света падает на камни, скалы, по которым ступает его конь. Рядом в этот свет вползает тьма — дракон. Он вышел из темной норы, из-под земли. Он от диавола. Но удивительно то, что блики божественного света словно искры от костра падают от св. Георгия и на змея.

Эта работа над иконой самая настоящая. Даже краски, которыми будет работать ребенок, пусть это простая гуашь, делаются на вине и на яичном желтке. Сначала икона создается в карандаше на листе бумаге, затем с помощью специальной иконописной техники переносится на тонкую доску-фанерку.

Пусть не на специально подготовленной доске, а на фанерке начнет свою первую икону ребенок, это будет настоящая икона! Первая написанная тобою православная каноничная икона. Это такая икона, перед которой хочется молиться, которую можно повесить и в храме.

Ребенок, проработавший год-два карандашом и фломастерами, допущен к святая святых — самому подлинному иконописанию, к работе с настоящими кисточками и красками. Об этом я упоминаю потому что именно так восторженно и радостно восприняла новый этап работы наша пятилетняя дочь.

Это самостоятельная работа, однако, план работы, шаг за шагом намечает Ростислав Мартинович. Перед каждым уроком он намечает объем работы, рассказывает о богословии того, над чем мы сегодня будем работать.

Работа над иконой. Начиная с четырех-пяти лет. И на всю жизнь. Потому что, как известно, пределов совершенствованию нет.

…В начале статьи я вспомнил о примечательном разговоре, происшедшем у меня в нашем соборе с певцами хора. Икона совестила их сидеть и сплетничать.

То, о чем я рассказал, не случайность, не выдумка. Я могу подтвердить это личным опытом. Примерно за два года до разговора с девушками из нашего хора я был настоятелем в маленьком пригородном храме. Запрестольный образ — Богоматерь, восседающая на троне, — был написан по моей просьбе Ростиславом Мартиновичем. Этот образ был обращен ко мне, когда я стоял у престола, ликом.

И я все время чувствовал себя, в прямом смысле, как бы перед Лицом Богоматери. Между мною и образом Пречистой словно происходило невидимое общение. Я не знаю, как это передать словами, но я действительно воспринимал себя как бы стоящим перед Нею. И когда мысль вдруг во время богослужения отбегала от молитвы, мне становилось перед Богоматерью за это стыдно.

Один богослов назвал икону «окном в горний мир» (то есть в мир небесный). Вот та икона, перед которой я стоял, была самым настоящим окном в горний мир. Она излучала такое внутреннее сияние, Лик Богоматери светился такой внутренней красотой и одновременно силой, он был наполнен такой жизнью, но жизнью не земной, не плотской, а как бы сверхъестественной, что, стоя перед ним, невозможно было оставаться таким, как прежде. Эта икона, если можно так выразиться «подтягивала» к небу, исправляла.

Вскоре я был из этого храма переведен в другой. И сейчас я стою перед барочной иконой XVIII века, иконой, переданной собору на время из Русского музея. Но чувство предстояния перед иконой как перед окном, входом на небеса, исчезло.

Духоносное видение мира, завещанное нам византийскими мастерами IX—XIV вв.еков, не исчезло, не закончилось. Оно живет и будет жить, пока есть Церковь, в творчестве лучших иконописцев. Но для этого, с мастерством, полученным от Бога, нужно соединить собственную духовную жизнь, стремление к святости. Иконописание это не ремесло, не работа. (Меня, священника, всегда коробит, когда меня спрашивают: «Вы завтра работаете?») Это служение. Служение Богу и миру. Потому что икона говорит человеку, каким должен быть мир: послушным Богу, пронизанным Божественными благодатными энергиями, сияющим, прекрасным!
Отец Константин Пархоменко, священник Свято-Троицкого Измайловского собора г. Санкт-Петербурга