 |
| Православие и Мир | Татьяна Шидловская | 13.04.2005 |
— Мысль эта появилась не сразу. Скажу правду, поначалу, наблюдая за окружающими меня сытыми, довольными и богатыми людьми, я желал того же. Мне казалось, что быть состоятельным, иметь деньги, богатое жилье и все остальное — это и есть цель жизни. Когда после дефолта для многих наступило время разочарования, я к удивлению обнаружил, что у меня, в отличие от некоторых моих знакомых, все в порядке, так как терять мне было нечего. В один момент я вдруг понял, что деньги — не главное. Тогда и появилась мысль о создании общественной организации, для того чтобы помочь таким же сиротам, как я сам. Вопрос для чего и ради чего я живу, отпал сам собой, я живу для других.
— Как складывалась твоя жизнь после детского дома?
— Я вышел из детского дома с чемоданом, в котором было двое трусов и одна рубашка, вторая была на мне. Выдали брюки, осенние ботинки и пальто, зимнюю шапку. Давали еще подушку и матрас, но куда с ними денешься. И двадцать рублей денег. Самое страшное, что испытываешь в такой момент — это неопределенность. Потом учился в ПТУ и служил на подводной лодке. И вот наступил тот момент, когда надо было ехать «домой», в дом, которого не было. Сел в поезд «Мурманск-Москва», вышел в Петрозаводске. После окончания Культпросвет училища, из общежития меня, мягко говоря, попросили. После 23 лет сиротские льготы на ребенка уже не распространяются, крутись сам, как знаешь. Жилье я снять не мог, не умел, три года жил в ларьках и магазинах. Прописки нет и сейчас, а без прописки, сами знаете, на работу не берут. Мне приходилось браться за любую работу, которую давали. Так вот и жил.
— На фотографии, которую ты мне показал, в объектив смотрят двенадцать мальчишек в одинаковых детдомовских пальто и зимних шапках. Как сложилась их судьба?
— В редких случаях человеку, выросшему в детском доме, удается устроиться в жизни. Из двенадцати моих сверстников, изображенных на снимке, только двое остались в живых. Кто погиб в драке, кто повесился, кто утонул в пьяном угаре, кто спился, кто сгинул в тюрьме. Особенно печально складываются судьбы девочек. Как правило, они становятся матерями-одиночками, или, родив ребенка, вновь сдают их в детский дом. Часто их используют, или они спиваются. Детский дом — это гибельное место. Ребенка формирует детство. Детдомовский ребенок никогда, пожалуй, не сможет избавиться от той системы, в которой он был воспитан.
— Но тебе-то удалось преодолеть эту систему?
— Во-первых, я до сих пор изживаю ее, эту систему. Вам покажется странным, но я часто ловлю себя на том, что, например, не умею правильно есть: заглатываю целыми кусками, детдомовская привычка. А, во-вторых, мне повезло: на моем жизненном пути встретилось больше злых людей, чем добрых. Звучит, конечно, парадоксально. Получив очередной удар от жизни, я начинал анализировать свои ошибки и старался их больше не повторять. А с добрым человеком шишек не набьешь. Вот человек делает для тебя доброе дело, а если я вырос в детдоме и не знаю, что такое доброта? Доброта — вещь дорогостоящая и в детских домах ее не бывает, за очень редким исключением.
Во мне уже длительное время сидит вот эта несмываемая, не проявляемая ни при каком рентгене, стеклянная заноза детского дома, жизни в нем. Я понял, что это тоже может стать определенным инструментом. Орудием в помощи и поддержке тем, кто там сейчас находится. Иной раз ребенок-сирота не то что высказаться или написать не может, он зачастую посмотреть боится, взгляд бросить. Государство создало систему удобную для себя — для того, чтобы спасти жизнь ребенка, самое лучшее — поместить его в инкубатор. А ведь если бы задумались, какие это затраты, какие покалеченные судьбы! Об этом даже литературных произведений нет, кроме книги Приставкина «Ночевала тучка золотая», и то она лакировочная. Писатель многое смягчил, сгладил.
Государство все самое плохое дало этим детям. Плохое содержание, старую одежду, которую мы носили годами. У меня была рубашка, к которой, по мере того как я рос, просто наставлялись куски к рукавам. Я ее носил очень долго. И был у меня номер 61 как в концлагере. У меня не было фамилии, у меня был номер, под которым я жил. Кроме детских домов, существует цепь учреждений, которая все это поддерживает. Очень бы не хотелось, чтобы последним звеном в этой цепи была тюрьма. К сожалению, иногда так и бывает. Поэтому мне показалось, что на основе своего опыта я что-то смогу предпринять и сделать. Смотрю на богатых людей, государственных чиновников, которые в общем-то делают важные дела. Но, к сожалению, они не очень близко находятся к тем, чьи сердца стучат в ожидании, сердца вот этих детей, которые находятся и в детдоме, и в интернате, и в следственном изоляторе.
— Неужели не было совсем ничего светлого?
— Никогда не забуду образ моей первой учительницы, хотя даже имени ее не помню. Простите меня, мой дорогой учитель. Я часто бывал в ее доме за красивым забором. Она всегда встречала меня у порога, провожала в дом. О чем она говорила, не помню, но она меня кормила, мы сидели на лавочке. В доме у учительницы были иконы. У нее я впервые спросил о смерти. Помню, осенью ее сад был усеян яблоками. Она их не собирала, ей нравилось, что они лежали на земле. Я жадно собирал их и, сколько мог, уносил в детский дом. Спасибо ей, словом и взглядом вершившей добро в моей детской душе, в просоленном детстве.
— Законы как-то защищают права сирот?
— Статус сироты в настоящее время встречается не часто, таких детей процентов пять-десять, не больше. В основном же в детских домах живут социальные сироты. Задумайтесь, дети-сироты при живых папах и мамах! Это — дети брошенные, не нужные своим родителям. Даже звери не бросают своих малышей. Мне кажется, таким родителям больше подходит слово преступники. Как-то мне пришлось побывать на столетнем (!) юбилее детского дома! Это же страшно представить — 100 лет без детства!!! Детский дом — это не просто плохо, это категорически плохо. Макаренки и еже с ним сделали революцию по уничтожению детства. После детского дома ребенку вернуться некуда, так как родительское жилье по тем или иным причинам утрачивается. А законы, защищающие права сирот, как правило, в действительности не выполняются.
— Что, на твой взгляд, самое страшное, что ломает маленького человека в детском доме?
— Мне кажется, самое страшное — это система. Детский дом — это некое закрытое общество. 24 часа в сутки ребенок находится среди себе подобных детишек. У них совсем другой уровень общения, чем у детей, которые живут с папой и мамой, дедушкой и бабушкой. Маленькому человеку в детдоме очень трудно осознать свое «я», потому что никому нет дела до его «я». Детдомовский ребенок — это всегда очень одинокий ребенок. Ему не хватает каждодневного участия. Ему не с кем поговорить по душам…
— А воспитатели?
— Воспитатели там не для того, чтобы по душам разговаривать. Они для того, чтобы наблюдать за детьми, кормить их, спать укладывать, вот и все. Это реальность за редким исключением. Взрослые-воспитатели, к сожалению, не думают о детях, когда сплетничают, ругают директора и своих мужей, когда судачат о зарплате и кухне при детях. Я, например, часто слышал в детстве, с какой ненавистью воспитатели говорили о своих мужьях — гуляках, добавляя «я его, такого — сякого, убила бы». Я не знал тогда, кто такие мужья и мне думалось, что это собаки такие или еще какое-нибудь другое животное. На мой взгляд, личная жизнь воспитателя в стенах детского дома должна остановиться. Нашим воспитателям не хватает сострадания. Однажды я был свидетелем, как воспитатель грубо орала, по-другому и не скажешь, на пятилетних малышей. Игрушки при этом были убраны, чтобы не сломались, а дети тупо слонялись по комнате. Это страшно, но воспитатели часто просто отбывают свое положенное время, а детьми надо заниматься. Наверное, это самая трудная работа — заниматься чужим ребенком.
— Но существует же какой-то контроль, проверки…
— Когда в детский дом приезжает проверка, чиновников от воспитания интересует только чистота в комнатах, стол и болезни детей. А вот куда проверка никогда не лезет, так это в души детей. Что проверяет такая комиссия: работу воспитателей или душеустройство детей? О детях просто-напросто забывают, когда приезжает проверка, так было и в нашем детском доме. Хочется, кстати, вспомнить момент из своего детства. Как-то в Суздаль приехали киношники с «Мосфильма» снимать кино о прошлом. Нас снимали без дублей. Режиссер был очень доволен. Он говорил, что мы очень подходим для роли бедняцких детей и с глазами у нас все в порядке. Что же было с нашими глазами, которые, как известно — зеркало души? Это никого никогда не интересовало.
— Кажется, Россия — единственная страна, где так развита сеть детских домов…
— До революции существовали детские приюты при церквях и монастырях. С детьми работали люди верующие, а значит, совестливые, сердечные. Я думаю, что с сиротами могут и должны заниматься только люди с добрым сердцем, а не все подряд. Конечно, было бы замечательно, если бы дети-сироты обрели семью, но в настоящее время сирот усыновляют в основном иностранцы. Соотечественники, за редким исключением, интересуются в первую очередь не ребенком, а теми материальными благами, которые полагаются в случае усыновления детей. Мне кажется, что решить эту проблему можно будет только тогда, когда у Церкви появится возможность взять на себя эту нелегкую ношу.
— Ваша организация «Равновесие» только что совместно с собором Александра Невского завершила строительство церкви Иоанна Богослова. 31 января она была освящена архиепископом Петрозаводским и Карельским Мануилом. Глава республики Карелии лично поблагодарил тебя и всех тех, кто помогал в строительстве. Почему ты решился строить храм?
— Мой детский дом находился в Суздале, где через каждые двадцать метров стоит храм. Я часто заходил туда. Когда я попадал внутрь, на душе становилось хорошо. Бабушки совали мне, детдомовскому, «христоски» — так они называли церковный хлеб — просфоры. С возрастом, сравнивая все учреждения и дома, в которых мне приходилось побывать, начиная от спальни детского дома до СИЗО, я понял, что храм в этом смысле — самое лучшее, светлое и радостное место. Мне кажется, чем больше будет церквей, тем больше шансов у ребенка соприкоснуться с церковной жизнью, ведь в современном детдоме ребенку о Боге не расскажут. Хотелось бы, чтобы маленький человек, раз в жизни заглянувший в часовню, сохранил подобные чувства. Пусть в его жизни потом будут черные двери и подъезды, недобрые люди, но в самую тяжелую минуту, может, он вспомнит об этом светлом мгновении. И потом ребенку в разрешении его духовных проблем всегда может помочь священник, который и призван заботиться о душах своей паствы. Вера — это единственная, спасительная соломинка для сиротской души.
— Какими качествами надо обладать, чтобы правильно организовать благотворительную деятельность?
— Очень важно, чтобы общественник был по-хорошему известен. Потому что его публичность, идеология деятельности должны помогать преодолевать барьеры, которые возникают при контакте со спонсорами, чиновниками. Например, преодолеть секретаря. Или одним звонком в некую структуру решить вопрос. А когда позвонит какой-нибудь человек, у которого пожар в душе и который считает себя ответственным за какую-то группу, то этот пожар по телефону не услышать. А когда слышится фамилия, а в связи с ней сопоставляется деятельность, когда человек поддержан средствами массовой информации и государство понимает его и способствует развитию его деятельности, в этом случае желаемого добиться значительно быстрее. Произойдет чудо. Я это ощутил, пока строился храм Иоанна Богослова. Очень модное сегодня слово фандрайзинг — привлечение средств. Привлечение средств — это способность человека заслужить доверие тех, кто эти средства дает. Вот недавно человек позвонил — хочет передать 20 коробок мыла. Он понимает, что передает не мне мыло. А это надо туда… Но почему-то он звонит мне. Я сразу делаю звонок в дом ночного пребывания, в следственный изолятор, в тюрьму. И ведь не всегда деньги важны. Например, есть такой приют «Надежда», я понимал, что у них трудно с мебелью. Мне звонят, предлагают мебель. Я не беру мебель себе, не складываю ее здесь в офисе, а сразу отправляю по месту назначения. Я давно отказался от сбора гуманитарной помощи. Потому что увидел: многие приносят ее не от души, а все равно что выбрасывают на помойку вещи. Самое неприятное, что плохие вещи приносят с сознанием облагодетельствовать. Вранье! Вы принесли потому, что вам нужно избавиться от хлама. Некоторые звонят и прямо так и говорят: «Мы хотим очистить шкаф». А я говорю — не надо очищать шкаф. Тогда я понял, что надо просить и добиваться точно чего ты хочешь. Надо 50 приемников в камеры собрать — собрали. Один предприниматель покупает новую одежду всем воспитанникам детдома в поселке Деревянное. Это и есть настоящая благотворительность.
— Часто в газетах можно прочитать, как тот или иной фонд отчитывается о своих вложениях для детей-инвалидов, для талантливых детей, для сирот. Как вы к этому относитесь?
— Наверное, это неплохо, но, чаще всего, это одноразовые подачки для саморекламы. А детский дом, на мой взгляд, можно сравнить с ямой, в которую сколько не вкладывай, все, как в бездну. Почему? Потому что в основе существования детского дома лежит принцип потребления. Дети не знают, сколько стоят игрушки, одежда, мебель, продовольствие. Эта одежда порвется — дадут другую, и т. д. За десятилетия пребывания в детском доме дети становятся иждивенцами и не понимают в будущем необходимости работать, зарабатывать себе на хлеб. Самое трудное для такого ребенка — перешагнуть порог детского дома и окунуться в «большую» жизнь. Я понимаю, что и моя организация не в состоянии изменить ситуацию, но под плетку можно подставить свою ладошку и тогда ребенку будет не так больно. Государство должно принимать кардинальные меры по укреплению семьи. Ведь посмотрите, сколько сейчас бездомных детей! Главная проблема не в детях, а в родителях, которые бросают своих детей. А другие растят не детей, а собак: спят с ними, кормят их вырезкой, выводят их на прогулку и т. д. Все эти факты говорят о безнравственности общества и тотальном равнодушии. Если быть честным до конца, я не вижу выхода из создавшегося положения. Возможно, остановить людей и заставить их опомниться может только война и страдание, потому, что сытый голодного не разумеет. Но Бог долготерпелив и пока еще терпит все наши беззакония.
Как хочется, чтобы все газеты и телеканалы страны всего на один день прекратили свои политические дебаты и склоки, отложили рекламу и написали бы только о проблемах детей-сирот. Я думаю, что наши больницы, наверняка, заработали бы в учащенном ритме, потому что сердце у нормального человека не может не остановиться от боли за наше будущее — детей.
Татьяна ШИДЛОВСКАЯ, газета «Лицей»
12.04.2005
