 |
| Московские новости | Александр Фоменко | 29.11.2006 |
Именно поэтому пора уходить. Несмотря на все наше русско-советское бессмысленно-сентиментальное отношение к Грузии — ведь мы выросли на «Мцыри» и воспитались на «Мимино».
Как мы здесь оказались?
В благословенную пору правления Федора Иоанновича или Михаила Федоровича Москва еще не имела ни сил, ни особого желания ввязываться в споры с великими державами того времени — Персией и Турцией — ради далеких и не очень знакомых единоверных имеретинцев или гурийцев.
Но в петербургский период, одновременно с уменьшением церковного благочестия правящих кругов, росли геополитические их амбиции. Нельзя, впрочем, преуменьшать и вероятность искреннего желания Петербурга ответить на слезные жалобы многочисленных местных владетелей (носивших гордое имя царей, но явно не обладавших возможностями цезарей).
Да, в XVI—XVIII вв.еках и Грузия, и Армения десятки раз просили нас принять их и под покровительство, и в состав нашей растущей Империи — они настолько устали от своего одиночества в соседстве с другими не столь по-европейски выглядящими империями — Оттоманской и Персидской, соперничавшими друг с другом за контроль над Закавказьем.
Никакой армии — не то что правильно-европейской, но даже и азиатской — к концу XVIII века не существовало ни у гордых грузинских царей, ни у царей имеретинских, ни у владетелей Гурии и Мингрелии. Понятно, что только силой русского оружия и кровью русских военных несчастное население этих земель могло быть спасено от вполне независимого растворения в «плавильных котлах» Блистательной порты и Персидского шахиншаха. И неудивительно, что и благородный царь Ираклий II, и его наследник Георгий XII так упорно стремились под крыло северного соседа.
Удивительно, что после присоединения Грузии к России в бывшем грузинском царствующем доме нашлись недовольные этим диссиденты, начавшие интриговать против русских. И понадобилась железная воля русского главнокомандующего в Грузии генерал-лейтенанта Павла Дмитриевича Цицианова (грузинского князя, находившегося в родстве по женской линии с царским домом Багратидов), чтобы удалить в Россию большую часть своих дальних родственников и навести порядок в стране.
После чего, вслед за тогдашним Грузинским царством (собственно Картли и Кахетией), под крыло северного соседа прилепились Мингрелия, Имеретия и Гурия. В целом вновь приобретенные территории были отнюдь не многочисленны по количеству населения (что понятно, если учитывать исторические обстоятельства, в которых им пришлось выживать до прихода русских), но зато племенной состав их был более чем богат.
Это впоследствии, при большевиках, все эти племена оказались внутри административных границ Грузинской ССР, и началось постепенное формирование современной нации.
Предварительные итоги
Никакой государственно-материальной выгоды мы от приобретения этого нового поля приложения наших усилий не получили. Более того, именно ради защиты наших коммуникаций с той же Грузией мы затем ввязались в так называемые кавказские войны: за десятилетия боевых действий русского экспедиционного корпуса мы потеряли около 80 тысяч солдат и офицеров — по одному за каждого жителя Грузинского царства в пору его вхождения в состав Российской Империи. Да к тому же вынуждены были познакомиться с известными теперь всему миру проблемами Северного Кавказа.
За прошедшие два столетия мы столько вложили сюда и крови, и денег, что под сенью дружеских штыков не только Грузия цвела, но еще и Армения с Азербайджаном. Даже Британская энциклопедия, не замечаемая до сей поры в каких-либо симпатиях к русскому делу, признает очевидное.
«В советский период из полностью аграрной страны Грузия превратилась в значительно индустриализированное, городское общество. Были созданы благоприятные условия для грузинского языка и литературы, численно выросла национальная интеллигенция, и возросло ее влияние. После смерти Сталина развилась неконтролируемая „вторая экономика“, которая производила иначе недоступные товары и услуги».
Похоже, что именно наличие влиятельной (в том числе и в Москве) местной интеллигенции и обладающих достаточными денежными ресурсами знаменитых «цеховиков» и сделало возможным резкий прыжок в независимость, связанный с именем Звиада Гамсахурдиа (кстати, сына весьма известного и обласканного властями советского писателя Константина Гамсахурдиа). Правда, когда оказалось, что политическая независимость в нынешних условиях означает еще и свободу от денежных дотаций и преференций из ненавистного центра, финансовые и идеологические инвестиции в проект «Независимость» стали многими рассматриваться как ошибочные.
Ведь в советское время, например, грузинский или абхазский крестьянин, выращивавший цитрусовые, получал в колхозе на трудодень в восемь (!) раз больше денег, нежели получали в РСФСР или Белоруссии колхозники, выращивавшие картофель. И вряд ли кто решится утверждать, что производство тонны цитрусовых на Черноморском побережье требовало трудозатрат больших, нежели производство тонны картофеля под Тулой. Я уж не говорю о том, что в срединной России даже в страшном сне не могли себе представить разнообразные советские начальники такой свободы предпринимательской деятельности, которая существовала в Закавказье.
Понятно, почему сегодня трудно найти хоть одно селение на Кавказе, где бы любознательный путешественник не мог услышать сожалений о золотых брежневских годах. И в этих сожалениях нет ничего удивительного. Ведь именно тогда местные племена и народы в последний раз могли радоваться радостям более или менее мирной жизни.
Ибо только пребывание подобных «трудных» территорий внутри политических организмов имперского типа (имеются в виду не только Австро-Венгерская империя XIX — начала XX века, но и современные нам Соединенные Штаты, и проектируемый Европейский союз) позволяет хоть как-то сдерживать разрушительную энергию племенных, этнических или религиозных конфликтов. И разрушение империй, вне всякой зависимости от намерений разрушителей, всегда лишь увеличивало количество зла в мире, но никак не уменьшало его.
Так что нет ничего удивительного в том, что как только коммунистическое руководство в Москве (именно в Москве, а не Москвы) достаточно ослабло, умственно и физически, старый кавказский кошмар (на время замороженный знатоками местной специфики — кавказскими же товарищами Сталиным и Берией) вновь охватил Нагорный Карабах, Южную Осетию и Абхазию, а затем и пограничные территории, населенные чеченцами и русскими казаками.
Недостижимая «территориальная целостность»
Конечно, если бы Конрад Аденауэр и Людвиг Эрхард относились в 1950—1960-е годы к вопросу немецкого единства с той же нервной истеричностью, с какой рассуждает о «территориальной целостности Грузии» Михаил Саакашвили, ни о каком немецком экономическом чуде мир бы так никогда и не узнал.
Впрочем, и греки-киприоты никогда не превратили бы свой остров в важнейший экономический центр Средиземноморья и всей Европы, если бы после 1973 года не предпочли создание своего экономического чуда назойливым приставаниям к международным организациям с требованиями выслушать «всю правду» о турецкой поддержке сепаратистов Северного Кипра.
Официальный же революционный Тифлис (Тбилиси) почему-то считает полезным для будущего — своего и своей страны — постоянно отвлекать от дел весьма занятых людей в Вашингтоне, Брюсселе и Москве своими жалобами на жизнь. И удивляется очевидному нежеланию собеседников погружаться в проблемы грузинских «союзов изгнанных».
Между тем подобное поведение ведущих игроков, «больших мальчиков» мировой политики, вполне объяснимо. Потому что грузинская проблема была создана не кем иным, как постсоветскими руководителями Грузии и России, а также правительствами великих держав и международным сообществом в целом.
Ведь тогда, в пылу перемен рубежа 1990-х годов, именно великие державы, европейские организации (ЕС и ПАСЕ) и сама Россия предпочли забыть о четких юридических процедурах реструктуризации геополитического наследия бывшего Советского Союза и признали за вновь провозглашенной Республикой Грузия границы Грузинской ССР (включавшей, между прочим, три автономные территории — Абхазию, Южную Осетию и Аджарию). Последствия открытия ящика Пандоры не заставили себя долго ждать. ЕС и ПАСЕ до сих пор обсуждают вопрос «территориальной целостности Грузии», хотя обсуждать следует вопрос завершения юридических процедур выхода из состава СССР.
Дело в том, что грузинские сепаратисты, объявляя в 1991 году об отделении Грузии от все еще существовавшего тогда Советского Союза, отказались выполнять горбачевский закон о выходе из СССР, который предполагал проведение референдумов на автономных территориях тех советских республик, которые собирались покинуть Союз. Сделали грузины это вполне сознательно и предусмотрительно, потому что не надеялись убедить население автономий проголосовать за разрыв с Россией.
Таким образом абхазы и южные осетины были лишены возможности высказать свою волю по-европейски цивилизованно, грузины навязали им привычный, кавказско-балканско-азиатский способ выяснения отношений с соседями — силовой. И проиграли, не сумев победить на поле боя. Предусмотрительность необязательно означает дальновидность.
Грузинский президент переходного времени (1991−1992 годов) Звиад Гамсахурдиа вполне осознанно, хотя и недальновидно сделал и другой роковой шаг. Он решил, что независимая Грузия должна стать правопреемником не Советской Социалистической республики Грузия, а до-советской так называемой Грузинской Демократической республики, существовавшей в 1918—1921 годах. После чего грузинский парламент не менее осознанно и недальновидно выбрал Конституцию 1921 года в качестве Конституции современной Грузии.
А согласно этой Конституции Грузинская республика не включала в себя территории Абхазии и Южной Осетии. Обе эти территории были дарованы самым известным и самым могущественным грузинским политиком последнего столетия товарищем Сталиным своей родной земле, Советской Грузии. Бывшей тогда, правда, частью его советской Империи, а не независимым субъектом международного права.
Так образовался юридический провал между Советской Социалистической республикой и нынешней Республикой Грузия. Этот провал (скорее западня) и является той очевидной причиной, по которой несчастливое население этих сталинских подарков — проведя, между прочим, референдумы по вопросу самоопределения — не считает себя связанным какими-либо обязательствами с Тифлисом и настаивает на своем праве оставаться в составе юридического правопреемника их бывшей страны.
Как прикажете сохранить территориальную целостность Грузии и исполнить надежды и требования ни в чем не повинного населения тех территорий, которые до сей поры не завершили процедуру выхода из Советского Союза?
Международное право силы
Конечно, после всего того кровопролития, которому мы были свидетелями в начале 1990-х годов, лучше все-таки вернуться на эволюционные пути — под знаменитым латинским девизом Dura lex, sed lex. Но, к сожалению, политическая реальность не всегда соответствует взглядам историка или аналитика. И сегодня, например, для чисто легалистского (юридического) подхода к проблеме территориальной целостности и сепаратизма есть серьезное препятствие.
Дело в том, что с концепцией так называемого международного права произошли за последние годы совершенно фундаментальные изменения.
Последовательные политические изменения последних двух десятилетий научили нас пониманию того, что любое устное или письменное соглашение (включая хельсинкские) могут быть чрезвычайно легко опрокинуты — или посредством новых решений «больших мальчиков» мировой политики, или народным (обычно хорошо подготовленным) волеизъявлением. Все мы стали свидетелями ускоренного перехода различных политических сил и территорий из разряда клятых сепаратистов в разряд уважаемых членов Европейского союза и ООН — от многочисленных советских и югославских республик до Восточного Тимора (не перечисляем всех).
После руководимой США войны против сербов и преимущественно англо-саксонской войны в Ираке (ни та, ни другая не получили мандата ООН) — ну кто теперь действительно беспокоится о «международном праве», кроме проигравших?
Похоже, что ныне, как и раньше, единственным реальным вопросом является вопрос политической воли и военной силы, как, впрочем, и экономической силы.
Является ли государство достаточно сильным, чтобы обеспечивать свою территориальную целостность, или нет? Является ли оно достаточно сильным, чтобы ставить под вопрос территориальную целостность других стран и бросать вызов правилам хорошего тона, принятым в так называемом международном сообществе? Уже упоминавшийся кипрский вопрос — это хороший повод, чтобы поразмышлять об этом.
Не менее поучительный пример — изгнание греческого населения из Малой Азии турецкими революционерами Ататюрка после военной интервенции греков в 1919—1922 годах. Греки тогда (заметьте, совершеннейшие греческие либералы и масоны, а не какие-то там злобные консерваторы) попытались решить свой «карабахский вопрос» военным путем, но проиграли войну. Турецкий ответ был сокрушительным — все православное население Малой Азии (где греки жили в течение двух с половиной тысяч лет, еще с гомеровских времен, и где турки-османы появились на полтора тысячелетия позже) было самым безжалостным образом выслано на территорию Греческой республики. Из Греции же в Турцию выслали грекоязычных мусульман.
Греки, разумеется, воспринимают полное отуречивание малоазиатского побережья как свою национальную трагедию и вряд ли когда-либо внутренне примирятся с этим.
Но великие державы не стали настаивать на исполнении Турцией положений Севрского договора 1920 года (предусматривавшего, среди прочего, создание независимого Курдистана и Большой Армении), признали fait accompli и заключили в 1923 году в Лозанне новый договор с правительством Ататюрка.
А что если «мировое сообщество» не признало бы реальности и мы бы до сих пор проводили бесконечные конференции по «проблеме Малой Азии» (подобно тому, как десятилетиями уже толчется вода в ступе по поводу Нагорного Карабаха и Абхазии с Южной Осетией)?
Неудивительно, что сегодня политика fait accompli (свершившихся фактов) выглядит наилучшей (наиболее реалистичной) для решения территориальных проблем региона. Потому что от такой политики выигрывает более сильный, а не «более правый». А силу на Кавказе уважают не меньше, чем где бы то ни было в Европе, а гораздо больше.
Грузины на рубеже 1980−1990 годов первыми попытались применить таковую политику — но у них не хватило сил для необходимых свершений. Абхазы же и осетины сумели свершить почти невозможное. Они не только нанесли военное поражение своим противникам, но и создали собственные государства — со всеми необходимыми атрибутами, включая международную правосубъектность. Это — факт.
Проведение референдума в Южной Осетии в присутствии международных наблюдателей — с вполне ожидаемыми 99% проголосовавших за независимость — лишнее свидетельство в пользу признания существующей политической реальности.
Всем будет легче, если в полном соответствии с европейской дипломатической традицией участники войн за спорные территории Закавказья сядут за стол переговоров на равных, без различия того, кто там получил «ярлык на великое княжение» в Брюсселе, Страсбурге, Вашингтоне или Москве, а кто пока пробивается «временным свидетельством» о праве на таковой ярлык.
Лучше уйти!
Даже сегодня в Тифлисе или Эривани можно видеть едва ли не повсюду следы огромных советских инвестиций — и эти следы свидетельствуют также и о том, что инвестиции закончились вместе с Советским Союзом.
Ибо теперь, в отсутствие Политбюро Центрального Комитета, никто не может заставить нас тратить здесь слишком много средств лишь для забавы или из чувства солидарности. Без заметных политических преимуществ даже, по видимости, разумные (правильные) траты немедленно обращаются в потери: финансовые, политические и т. д.
Сейчас самое время для России — сосредоточиться на себе самой. Ведь единственное, что может сегодня оправдывать наш остаточный интерес к Закавказью, так это нужды противотеррористической деятельности наших правоохранительных ведомств и спецслужб, а также противодействие этих же ведомств и служб поставкам наркотиков и потоку незаконной иммиграции в нашу страну и Европу. Но все эти задачи не требуют присутствия наших войск в качестве миротворческих контингентов в здешних конфликтных зонах.
Вполне можно вывести все наши наземные силы из этого региона и заключить — не на дружеских, но на вполне справедливых условиях — соответствующие соглашения относительно пребывания здесь наших электронных средств ПВО и разведки. Разумеется, при параллельном росте цен на поставки наших электроэнергии и природного газа в регион до более или менее европейского уровня. (Так же, как мы это делаем сейчас с прибалтийскими государствами и Молдавией.)
В пору столь низкого уровня рождаемости во всех европейских странах, включая и Россию, мы просто не можем себе позволить без толку проливать кровь наших военных в закавказских приключениях — ради сомнительной чести миротворчества. (О каковой чести первыми — и завтра же — забудут сами умиротворенные.)
Лишь по какой-то странной исторической инерции или по природному добросердечию можно продолжать бесполезные попытки сохранения не только определенного уровня военного присутствия в регионе, но и полного спектра «особых отношений» со странами, которые, очевидно, ищут другого «большого брата» (в лучшем случае — второго «большого брата»). И пытаются подстроиться или под США, или под ЕС в любом чувствительном вопросе, включая выбор военных стандартов НАТО.
А если некоторые члены нашего — поистине общеевропейского — клуба вымирающих наций обладают достаточной долей оптимизма для того, чтобы тратить свои ресурсы на географическую экспансию своих (некогда и формально — северо-атлантических или европейских) военно-политических структур, то пусть они делают это на свой собственный страх и риск. Может быть, им действительно мало вязкой бессмысленности Афганистана и сомнительной осмысленности богатого нефтью Судана. Но, похоже, что никакие иные миротворцы не поспешат в Закавказье, дабы безропотно погибать не корысти ради, а согласно приказу.
Так что — пора уходить
Да, по всей видимости, уход наших миротворческих контингентов будет означать войну. Горячие тифлисские провинциалы с недурным знанием иностранных языков, но без опыта войны и мира, немедленно попробуют достичь всего и сразу. И, возможно, нам еще придется вернуться — «для защиты наших соотечественников» на территориях Абхазии и Южной Осетии.
Но тогда хотя бы будет ясен смысл военного похода. С его началом (или завершением) произойдет наконец официальное юридическое признание свершившихся фактов — уже существующих границ Республики Грузия, без Абхазии и без Южной Осетии.
А пока — пора уходить!
