Что такое «Русская идея?»

Начнём, как это принято, с определения. «Русская идея» — это ёмкое социо-культурное и историософское понятие, отражающее специфику российского этноса и проектирующее его дальнейшее развитие.

1. В чём онтологическое основание русской идеи? Бердяев в своих многих статьях применяет образ биологический — питание. Что является источником жизни? Собственно, откуда он идет — этот некий жизненный ток, энергия, вот эта онтологическая и неизбежно мистическая реальность? Для верующего сознания такой реальностью является Бог. Бог — источник жизни, создавший мир, и Он, собственно, и есть исток жизни. Я буду говорить с точки зрения религиозного (т.е. связного — religare (лат.) сознания, и без Бога нам тут не обойтись. Органическая метафора Бердяева (и не только его) — питание, причастность. Чтобы быть живу, необходимо быть причастным к этому животворящему, высшему началу, от которого все исходит. Причастность к Отцу, Сыну и Животворящему Духу это — отческий принцип. Это — онтологический аспект русской идеи в самой обобщенной форме и специфически русского здесь вроде бы и нет. Но на то она и онтология — наука о самом существенном, Сущем. В своей глубине такое понимание связано с христианской метафизикой и неоплатонической философией, которая вроде бы уже не актуальна. Таким образом, онтологическое основание русский идеи для многих не очевидно.

2. Можно говорить также о социологическом аспекте русской идеи. Обычно социологи утверждают, что российское общество представляет собой некое сочетание социальной архаики с отдельными элементами модернизации. Т. е. общество фрагментарно модернизировано. Архаическое общество — это традиционное (патерналистское) общество, которое построено по типу большой семьи во главе с отцом. Отсюда — монархический тип сознания, отсюда — монарх, царь, отец отечества, каковым Петр Первый себя провозгласил, но этот термин (отец отечества), в отличие от самого монархизма, не прижился в России. Недостаток патерналистско-авторитарного общества, как известно, состоит в нехватке индивидуальной свободы. Конечно, можно считать, что эта благодатная собранность во Святом духе — соборность, — это и есть социальный аспект русской идеи.

И в этом смысле графическое представление онтологическо-социального аспекта русской идеи выражено в иконе Троица Рублева: здесь есть укоренённость в главном, единство и многообразие трех Ипостасей Св. Троицы, неслиянно и нераздельно пребывающих в некоем сочетании. Именно эта икона была зримым образом духовного собирания русского народа в эпоху преп. Сергия Радонежского. Именно в этой иконе — зримый образ соборности. Вот она визуально выраженная русская идея: единение с Богом в форме национальной культуры! Христос молился о своих последователях: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин.: 17;21).

Идея этой иконы, таким образом, хорошо проецируется на социум, превращает население в народ.

В русской философии такое благодатное единство, не подавляющее личности называется соборностью — это социальный аспект русской идеи. Неизбежно и убывание качества единения по мере удаления от онтологического центра — Троицы. Если все не могут пребывать в любви, то в солидарности народу нужно пребывать непременно. Без этого нет общества. Какой тип общества мы хотели бы иметь? Этот вопрос остаётся открытым.

3. Русская идея имеет и государственное измерение. Был в российском самосознании и православно-имперский мессианизм, выраженный в посланиях псковского старца Филофея (XVIв.): «Два Рима пали, Москва — Третий Рим, четвертому не бывать». В 20 веке этот мессианизм приобрёл секуляризированную суррогатную форму в виде агрессивного экспансионистского большевизма. Вспомним на гербе Советского Союза «солнце социализма» (вместо христианско-православного Солнца Правды — Христа), освещающего весь земной шар. Можно вспомнить и знаменитую синкретическую формулу графа С.С.Уварова: «православие, самодержавие, народность». Это единство, как бы его не оценивать, держало империю. Империи, как известно, существуют, пока наличествует некая объединяющая сверхъидея, обладающая, кроме теоретического аспекта, доступного немногим людям, и определенной энергетикой, ощущаемой людьми. Для существования империи необходима и некоторая межличностная солидарность граждан, основания для которой не всегда просто обнаружить.

Национальная идея нужна для формирования национального государства. Есть подозрения, что национальное российское государство, если и существовало, то в недостаточно развитой форме. Россия, скорее, существовала почти с самого начала в имперской форме, присоединяя новые территории и этносы.

Сегодня мы сидим на развалинах империи, что само по себе побуждает к рефлексии. Иногда это красиво называют поиском самоидентичности. Чего мы хотим: быть великими и бедными, как при коммунизме, чтобы нас весь мир боялся? Или мы хотим превратиться в множество благополучных Норвегий, которые не играют никакой роли в мировом масштабе? Имперское сознание
изживается мучительно.

4. Теперь поговорим о юридически-правовом аспекте русской идеи. Здесь самые большие проблемы. Имеют ли какие-либо права члены большой семьи, как представляли себе государство славянофилы? В семье есть статусные привилегии, но нет права в западном смысле слова. Нет прав человека как признания относительной автономии личности. Это то, что с большим трудом воспринимается российским сознанием. У нас надо не «права качать» (это осуждается, это — для секулярных индивидуалистов), а вписываться в систему-структуру, занимать в ней определенное, желательно поближе к центру власти, положение. Тогда и привилегии кое-какие будут. Ясно, что к гражданскому праву такое понимание общественно-государственных отношений не имеет никакого отношения. В концепте русской идеи самые большие проблемы с правом, которое часто воспринимается в России как бессердечный формализм. На эту тему писал ещё Б.А.Кистяковский в статье «В защиту права» (Сборник «Вехи», 1909). Западная система права представляет некую рационализацию приложений общечеловеческих христианских ценностей в социальной сфере. Там была выработана и соответствующая философия права. У нас были отдельные голоса в пользу такого подхода, которых так и не услышали, В.С.Соловьёв, например, (хотя он и не был правоведом по образованию).

Традиционное (патерналистское) общество, как мы знаем, на Западе претерпело модернизацию на основе роста личностного самосознания людей. Модернизация это не что иное, как рационализация, не только техники, не только экономики, но и этических отношений. Рационализация социальных этических отношений называется на Западе, как известно, правом, юриспруденцией. Вот здесь уже пунктик, где мы чего-то недопонимаем. Для нас юридическая система к нравственности имеет весьма и весьма опосредованное отношение. Кроме того, эта система коррумпирована, как это обычно бывает в условиях отсутствия гражданского общества. Отсюда известный российский правовой нигилизм (мол, «в суде правды не найдёшь, надо через знакомства действовать»). Модернизация при Петре I была административной, военно-технической, отчасти культурной, но почти не касалась самого духа российской юридической системы. Все, кроме царя, были бесправными крепостными разных уровней. Сформировалось устойчивое представление о верховенстве власти начальника, но не о верховенстве закона.

Т.е. право силы, а не сила права. В советское время издавали конституции, где раздел либеральных по своей сути прав человека, списанный с западных конституций, никто не собирался исполнять. Так что здесь тоже проблемы.

5. Теперь несколько слов о некоторых особенностях национальной религиозности и психологии. Это, пожалуй, самая деликатная тема, как бы кого не обидеть.

Прежде всего обратим внимание на характерологический тип религиозности. Это важный и трудный вопрос. Насколько религиозен русский человек? В русской философии принято считать, что очень религиозен, только как-то неустойчиво.

Даже в русском атеизме обнаруживали перверсивную форму религиозности. В России понятие Бога, как мне представляется, связано с этикой не так, как на Западе. Существует популярное мнение, что русский человек очень чувствителен к нарушению правды и справедливости. Но существует два вида справедливости: уравнительная и распределительная. Русский человек, в основном, признает первый тип. Важно было бы изучить, в какой степени православная религиозность мотивирует стремление к такому типу справедливости. Мне кажется, что это происходит в незначительной степени, т.к. от Бога ждут, в основном, благодеяний. Русскому человеку не свойственна борьба за торжество самого принципа справедливости, он часто мыслит лишь ситуативно. Принцип справедливости религиозно почти не мотивируется. Западный человек ещё в эпоху Римского права усвоил принцип suum cuique (каждому то, что ему принадлежит по праву). Причем это понимается не только ситуативно, но и как принцип, который следует отстаивать. Я не могу этого сейчас доказать и показать на примерах, но мне кажется, что религиозная мотивация здесь была больше, чем в первом случае. Вспомним хотя бы знаменитую протестантскую социальную этику. Можно отметить и такие особенности национального характера как инверсность (быстрый переход от одной крайности в другую, неустойчивый тип психики, что, как говорят психологи, характерно для подросткового возраста), при всем знаменитом терпении и выносливости — недостаточная способность к продолжительным волевым усилиям, исходя из мировоззренческого принципа, а не только из обстоятельств. Много горьких слов на эту тему написано Чаадаевым, Бердяевым и др. Национальный архетип, как известно, очень устойчив, так что их замечания не потеряли своей актуальности.

Ситуация еще усложняется тем, что Россия — это многонациональное государство. Можно, конечно, этим гордиться, но это обстоятельство создаёт большие трудности при поиске объединяющего различные этносы начала. Общая советская идея себя исчерпала, общей религии нет. Православие, конечно, наиболее распространено, но оно до сих пор не реформировано в духе решений Поместного Собора 1917−1918гг. и в настоящее время объединяющим фактором почти не является. Общечеловеческие ценности кажутся абстрактными. Таково уж их свойство. Кого вдохновляет Конституция РФ? Хотя если её соблюдать, то очень многие проблемы снимутся.

6. Повторю, что о русской идее можно говорить как о социо-культурном теоретическом концепте, адекватно представляющим и описывающим данности российской жизни, так и о некотором проекте для будущего, что конечно намного сложнее. Сегодня четкого концепта как «русская идея» просто нет, или же что-то все-таки есть, но в рыхлом полу-интуитивном виде. Создание обобщенного национального проекта сегодня насущно необходимо, и это требует значительных совместных интеллектуальных усилий философов, социологов, религиозных деятелей. Существует, как и везде, проблема общественного сознания, которое должно тоже каким-то образом рефлексировать на основе этических ценностей. Можно в кабинетах создать хорошую идею, но она не будет воспринята общественным сознанием.

Я думаю, что русская идея — это идея христианская, выраженная в форме национальной культуры. Всеобщая декларация прав человека, которая лежит в основе нашей Конституции этому не противоречит. Религиозные организации отделены от государства, но не более, чем все остальные негосударственные некоммерческие организации. Важно, что Церковь не отделена от общества.

Христианство находилось в основании Западной цивилизации, многие его ценности приобрели секулярную форму, но секуляризм сам по себе ведёт в никуда.

У Бердяева есть хорошая статья, она так и называется: «Об отношении русских к идеям». Суть этой статьи в том состоит, что у нас вообще плохо усваиваются идеи, а не только русская идея. Тут есть над чем задуматься. Мне скажут: «Ну, как же, как же! А марксизм!» Давайте посмотрим, как он был усвоен. На бытовом поверхностном уровне всё свелось к лозунгу: «Грабь награбленное!» Кто всерьёз вдавался в какие-то теории? Почти никто. В основном, уловили самую простую идею уравнительной справедливости.

Ещё несколько слов об истории. Напомню, что в России этап Просвещения (в европейском смысле) прошел в очень ослабленной форме. Религия эпохи Просвещения, т. е. деизм, в России состоялся в нескольких просвещенных головах — Ломоносова, Радищева и др. А в общем-то, деизм, как религия эпохи Просвещения, у нас не усвоен. Что хорошего в деизме? Не надеясь на чудеса, деизм рационализирует практические приложения этических ценностей. Он их как бы технологизирует. В нем есть воля к улучшению жизни. Мне могут сказать: «Как же! Там чудеса отрицаются!» Но не столько отрицаются, сколько на них не рассчитывают. Для построения цивилизации деизм очень продуктивен, поскольку там, повторюсь, идет рационализация этических ценностей, нет презрения к разуму, и право с нравственностью сочетается — то, что у нас никак произойти не может. Конечно, и на Западе много дров было наломано, но я говорю здесь о тенденциях.

Можно вспомнить, сказать еще, что свет логосного начала не достаточно усвоен российским сознанием. Начало четвертого Евангелия от Иоанна звучит так: «В начале был Логос». В русском переводе вместо «логоса» стоит «слово». Еще Владимир Соловьев по этому поводу сокрушался, что логосное, т. е. разумно-рациональное начало недостаточно усвоено российским сознанием.

Отсюда презрение вообще к рациональности, презрение к умственной деятельности. Считается, что «голова до добра не доведет», «голосуй сердцем», чем угодно, только не головой, голова обманет, имеется хроническое недоверие к голове, а в конечном итоге к разуму как таковому. Исторически понятно почему: слишком много дров наломали, можно вспомнить грехи интеллигенции в подготовке революции и т. д. Если совсем коротко говорить, я вижу основную проблему в чем, что у нас этические и нравственные ценности полностью оторваны от рационального начала, а рациональное начало с легкой руки славянофилов рассматривалось как нечто мелочное, низменное, расчетливое: «Вот они там, на Западе, любовь-то потеряли, вот теперь и стали судиться, стали юристами, друг друга по судам таскают, вместо того, чтобы братски возлюбить друг друга». Вот такое противопоставление нравственного и правового начала в одной плоскости, хотя, в общем-то, эти начала не противоречат, а очень хорошо сочетаются друг с другом. Никак у нас не встретятся сердце с головой, по сути дела.

А если говорить о современной ситуации, то иногда говорят: «Да, мы многонациональная страна, что вы тут с вашим православием, у нас и мусульмане, и все прочее». Замечательно, но для того, чтобы население превратилось в нацию, в народ, нужны общие ценности. А какие сейчас могут быть общие ценности? Да, советская система создала какие-то общие ценности.

Но советская идеология — это было пустоцветом, там какие-то вымороченные цветы были. Есть такой евангельский образ: есть зерно, которое вообще не проросло, есть зерно, которое проросло наполовину, есть зерно, которое проросло, дало цветы, а потом все-таки все завяло, а есть зерно, которое, действительно, проросло. Советская система рухнула, потому что изначально была безбожная, атеистическая. Это всё было заранее обречено, т.к. отдельный человек может быть атеистом, прекрасно себя чувствовать, даже щеголять своим безбожием. Но когда вся страна становится атеистической, это настоящая беда, здесь никакие заклинания не помогут. Значит, что может нас объединять в России? Какая идея? Общечеловеческие ценности нас могут объединять?

Замечательно, я готов аплодировать, но у общечеловеческих ценностей есть один существенный недостаток, они слишком абстрактны, не вкусны, образно говоря, не ощущаются, в отличие от национальных. Кто читал «Всеобщую декларацию прав человека», кто её всерьез воспринимает? Это скучно, хотя и верно написано, никто не возражает. В чем преимущество религии? А в том, что там эти общечеловеческие ценности выражены не в абстрактной форме, от которой все зевают, а в конкретной: Бог возлюбил мир, Иисус Христос пострадал за нас грешных и воскрес, далее создаётся христианская культура, и всё это насыщенно глубокими сопереживаниями, все это живет, и все это сочетается с общечеловеческим началом, выраженным в конкретной форме. Да, у нас 20 процентов мусульман, но ислам и христианство — это монотеистические религии, т. е. исповедуют Единого Бога. Все мировые религии утверждают одни и те же этические ценности, которые в секуляризированной форме называются общечеловеческими ценностями. Так вот это всё необходимо постоянно продумывать и проговаривать вслух. Тут без абстрактной, умозрительной деятельности не обойтись. Как-то вкус к этому надо прививать, если ещё не совсем поздно.

Следующая важная проблема — это проблема воли. Где-то волю нам надо взять, это тоже больной вопрос — вопрос воли, потому что он уходит в иррациональные глубины бытия. Никто не знает, что такое пассионарность, почему одни этносы вымирают, другие нарождаются, одни не хотят воспроизводиться в хороших условиях, другие плодятся в жутких условиях. Никто этого не знает. Это иррациональная сфера, вопрос не теоретический, а вопрос о жизненной энергии, жизненного порыва, это то, что связано с волей. Поэтому у меня нет иллюзии, что мы здесь все решим, и всё станет хорошо. Но что остается делать, как не продолжать рассуждать? Все-таки, русская религиозная философия дает нам много вдохновляющего. Многие тексты насыщены, они, образно говоря, вкусные, они хорошо написаны, они привлекают.

В заключении я приведу определение русской идеи, данное Владимиром Соловьевым: «Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ Божественной Троицы — вот в чем русская идея»(1888).

Это не так абстрактно, как может показаться. Это — главное, а все остальное приложится. Это тоже некая цельность, но не тоталитаризм, конечно. Это единство не принудительное, но живое, одухотворённое.

Таким образом, Владимир Соловьев вводит понятие социальной Троицы: церковь, общество и государство, которые должны пребывать в неком органическом единстве. Как и людям рекомендуется пребывать в любви, взаимоуважении и солидарности по образу Трех Лиц.

Дополнение

В начале XX в. лучшие умы в сборнике «Вехи» (1909) призвали Россию вернуться в мировую историю из интеллектуального провинциализма. Но в целом «Вехи» оказались не принятыми общественностью. Это плохо, конечно, не для «Вех», а для людей, которые оказались неспособными это понять. Я думаю, что мы должны интересоваться и знать русскую культуру, русскую философию, от нее не отрекаться, не потому что она какая-то провинциальная, а потому что нам, как людям нашей страны, естественно интересоваться прежде всего тем, что творится у нас. Сборник «Вехи» носит не провинциальный, а универсальный характер, там говорится о вечных ценностях. И наша беда, что в России это не поняли.

«Вехи» в духовном смысле продолжают опережать уровень общественного сознания в России. Философия не в почете везде, она не может быть популярной, но, к сожалению, русская философия особенно не в почете. И не потому, что она слабая, не по этой причине, а потому что страна потерпела экономический и исторический крах. За всем этим стоит простой вопрос, который, конечно, никто в лоб не задаёт: «ну и где была вся ваша философия? На что она повлияла?» Особенно это чувствуется за рубежом. Мы там чувствуем скрыто-презрительное, снисходительное к нам отношение (с похлопыванием по плечу: «your English is good!»), которое через всю эту пресловутую политкорректность все-таки пробивается. Нас любят где-нибудь на Ближнем Востоке, поближе к арабским странам. Запад нас, в целом не любит, и есть за что не любить. Именно поэтому я думаю, что русская религиозная философия даже на Западе не в чести, зайдите в западные магазины, ее там долго искать придется. А вот здесь нам оправдания нет, потому что если мы не будем развивать свою культуру, мы будем вечно вторичными. Свою философскую культуру следует развивать не потому, что она своя (это было бы лишь национализмом), а потому, что в ней есть вселенское измерение, выраженное на русском языке, который является для нас родным. «Родное и Вселенское», — как сказал Вячеслав Иванов. Иначе мы будем вечно имитационной страной, догоняющей цивилизацией, как красиво выражаются политологи. Я предлагаю вспомнить Русскую идею Владимира Соловьева — чем она не подходит? Что там плохого? Что там нельзя взять? Что там устарело? Там нет никакого национализма, провинциализма — ничего этого нет. Т. е., русская идея совпадает в главном с идеей христианской. Она, конечно, может быть как-то культурно окрашена, как любая культура или этнос налагает свой отпечаток.

Здесь совсем без национальной культуры не обойтись. В целом, это христианская идея — идея любви к Богу, что на философском языке означает — к Истине, и — к человеку, что означает гуманность. Всё это четко выражено в Евангелии и отчасти уже в античной культуре и философии. У Платона, например, имеется ключевая концепция Блага, а затем — «Общего блага», как социального аспекта Блага вообще. Вот что надо продумать — концепцию общего блага, прежде чем что-то строить, но в нашей культуре нет (или почти нет) артикулированной концепции общего блага. У нас лишь было смутное понятие уравнительной справедливости, на чём большевики в своё время и выехали.

Западная мысль столетиями проговаривала, артикулировала ключевые понятия социальной этики, высшим выражением которой явилось христиански осмысленное Римское право. Мы могли бы взять концепцию общего блага или социальной этики из русской религиозной философии, но спросим себя честно: а мы ей верим?

Тогда не спасла, спасёт ли сегодня? Но поражение идеи на практике, как известно, не означает теоретическую ложность этой идеи. Здесь требуется, конечно, интеллектуальная честность, и: знание жизни и фактов, конечно, само собой. Что у нас не востребовано и незаслуженно не востребовано — это идеи христианской демократии, христианского социализма и правового государства, которые в различных аспектах развивали Владимир Соловьев, Георгий Петрович Федотов, Семен Франк, Сергий Булгаков и другие. Почему же это не востребовано? Теоретически никто этого не опровергает, только лишь фыркают носом, мол, это вторично. Это, мол, публицистика, это не систематично. Хотя работы Соловьёва и С. Франка достаточно систематичны. Дело не в пресловутой несистематичности, а в чем-то другом. Ни одного серьезного, логически обоснованного критического довода против концепции христианского социализма и правового государства я до сих пор не слышал и в печати не видел. То, что мы это из русской мысли не востребовали — это наша вина, это вопрос не столько теоретический в целом, сколько вопрос этический и вопрос экзистенциальный. Должна быть какая-то группа интеллектуально честных людей, готовых даже к некоторому самопожертвованию, и даже к осмеянию теми, кого Солженицын назвал образованщиной, чтобы актуализировать эти хорошие и верные идеи. Когда-то мне казалось, что если опубликуют Бердяева, книги которого когда-то мы с риском для свой свободы в «большой зоне» ксерокопировали, то весь мир перевернется в нужную сторону. Произошло чудо — книги Бердяева извлекли из спецхранов и издали, но ничего видимым образом не изменилось (или почти не изменилось). Вставать на путь жертвенного служения, без которого не выбраться в эпоху перемен, у нас сейчас мало охотников, потому что мы все поневоле в русской и советской истории все в той или иной степени стали, к сожалению, конформистами. Когда большая группа интеллигенции подписывает петицию против Ходорковского, который УЖЕ сидит — такого еще в русской истории не было. А почему они подписали? Кто их заставлял? Почему все они остаются рукопожатными? — Одному надо было крышу для театра то ли ремонтировать, то ли нанимать, другому — чтобы вообще власть чего-то не отняла, а «на нём коллектив» и т. д. Получается, что интеллигенты ведут себя как заложники с детьми перед террористами. Так что это вопрос, я бы сказал, в большой степени этического мужества. Любое изменение в эпоху перемен требует личного мужества. Самый простой пример: каждый судья оказывается перед выбором — подчиниться закону или телефонному звонку? А ведь честная судебная власть — это одна из основ общественного бытия. Ситуация, конечно, сегодня печальная, Россию сейчас продувают все ветры, Россия устала, многих вещей не испытав, Соловьёва так и не прочитав. В школьной программе присутствует не «Круг чтения» Л.Н.Толстого, а известный роман с игривой чертовщинкой — «Мастер и Маргарита». Кроме того, Россия миновала, к сожалению, стадию формирования национального государства, она всегда была чем-то вроде империи, имелся монархический тип общественного сознания.

Национальные идеи актуальны на стадии соответственного формирования национального государства, а вот эту стадию, мы как бы миновали в истории, переросли, не успев дорасти. А сейчас нам надо уже вписываться в современное мировое сообщество, где уже верховодят транснациональные корпорации, где отмирает вообще понятие национальное государство. Мы как бы напоминаем существо, которое с одной стороны инфантильно, а с другой стороны — сенильно, перезрело, диспропорционально развито. У нас уже есть крутые постмодернисты, которые французских переплевывают. Как когда-то были лихие авангардисты начала XX века. А с другой стороны — много людей, которые продолжают пребывать в каком-то дофеодальном состоянии. Мне могут возразить, что всегда и везде так было, но дело в том, что имеются разные степени напряженности этих противоречий. В России, как мне представляется, эта напряженность выше. Вот такая сложная ситуация. Но все равно придется какие-то элементарные социальные азы изучать, потому что, например, понятие общечеловеческой солидарности никогда не устареет, пока существует род человеческий на земле.
Игумен Вениамин (Новик), кандидат богословия
г.Санкт-Петербург