 |
| Православие и Мир | Ираида Старикова | 18.03.2005 |
«Кофе» из сладкой земли
11 сентября 1941 года вечером немецкие самолеты совершили массированный налет на Ленинград. Я с подружкой была в кино. Сеанс прервался, сирена выла, не переставая. Мы выбежали на улицу и увидели: небо над Ленинградом закрыто армадой самолетов. В эту бомбежку немцы сбрасывали только зажигательные бомбы. Цель бомбежки, как мы потом узнали — Бадаевские склады, где были сосредоточены все запасы продуктов. И вот, за одну эту бомбежку немцы уничтожили все продуктовые запасы Ленинграда. Зарево и дым пожарища закрывали все небо над городом. Во время пожара сахар расплавился и земля пропиталась сладким сиропом. Это место легко можно было определить по запаху.Находились эти склады территориально за Московским вокзалом. Мы жили от него недалеко, поэтому, когда в октябре уже начался голод, мы с папой ходили на это пожарище. Мы копали пропитанную сахаром землю и сколько хватало сил уносили домой. Но вскоре начались морозы, выпал снег, и наши походы прекратились.
Землю растворяли в воде, вода в квартирах в то время еще была, земля оседала, вода отстаивалась и получалась сладковатая, коричневая жидкость, похожая на кофе. Этот раствор заливали в самовар и кипятили. Грели самовар лучиной, которую щепили из поленьев. В то время в Ленинграде отопление было печное, топили дровами.
Под каждым домом были очень хорошие подвалы, их делили на секции, и каждая квартира имела свой подвал. Жители домов держали там заготовленные на зиму дрова. Обычно какое-то количество дров оставалось после зимы. В эти лето и осень ни о какой централизованной заготовке дров не было и речи. Тем, что осталось от предыдущей зимы, мы и могли греть в самоваре раствор, похожий по цвету на кофе. Этот «кофе» был чуть сладкий и теплый, но, главное, в нем был натуральный сахар.
Котлеты из папье-маше
В первые годы советской власти книжное издательство было на низком уровне. Книги издавались небольшими тиражами, в основном произведения авторов, лояльных к советской власти. Переплеты этих книг были из папье-маше — это спрессованная бумага грязно-песчаного цвета толщиной три-четыре миллиметра. Папа любил читать, ему было интересно знать, о чем пишут советские авторы. Вот поэтому у нас были книги в таких переплетах-обложках. Из этих обложек мы делали котлеты. Отделяли обложку от книги, резали на мелкие кусочки и клали в кастрюлю с водой. В воде они находились несколько часов, а когда бумага разбухала из нее отжимали лишнюю воду и в эту массу всыпали немножко «муки» из жмыха. Жмых, его еще называли «дуранда» — это отходы от производства растительного масла. Был жмых от производства подсолнечного масла, от льняного, от конопляного и др.Жмых от подсолнечного масла был очень грубый, в нем было много даже не размолотой шелухи семечек. Отходы эти были спрессованы в плитки. Длиной эта плитка была сантиметров 35−40, шириной сантиметров 20, а толщиной — 3 см. Они были крепкие, как камень, и отколоть от такой плитки кусочек можно было только топором.
Чтобы получить подобие муки надо было этот кусочек натереть на терке (трудная работа, терла жмых я). Полученную «муку» всыпали в размокшую бумагу, размешивали ее и «фарш» готов.
Лепили котлеты и обваливали в той же «муке», клали на горячую поверхность буржуйки и воображали, что поджариваем котлеты. Ох! как трудно было проглотить кусочек такой котлеты. Держу, держу во рту, а проглотить никак не могу, но глотать надо — это была единственная еда на день, не считая паечки хлеба.
Потом мы перестали делать эти котлеты, а стали варить суп. Всыпали в воду немного этой «муки», кипятили, и получалась тягучая, как клейстер похлебка. Купить жмых было не просто.
В то время в Ленинграде работали почти все рынки. Купить можно было кое-что и за деньги, но наличных денег у людей не было, а если у кого-то и были какие-то деньги на книжке, то снять можно было только 200 рублей в месяц (такое постановление было), а 900-граммовая буханка хлеба стоила 1000 рублей. Как правило, это была не купля-продажа, а обмен, мы тогда так и говорили «обменяли то-то на то-то». Так, например, за плитку жмыха мама отдала швейную машинку «Зингер», и это была большая удача.
Желе из столярного клея
В блокадном Ленинграде на рынке можно было купить столярный клей. Плитка столярного клея была похожа на 100-граммовую шоколадную, только цвет ее был серо-мышиный. Эту плитку клали в воду, она находилась в ней более суток. Когда она размокала, в этой же воде ее начинали варить, все время помешивая. Мама туда добавляла разные специи: лавровый лист, перец, гвоздику… Специи почти у всех хозяек всегда были. Готовое варево разливали по тарелкам, и получалось желе чудесного янтарного цвета.Когда я в первый раз съела это желе, то чуть не плясала от радости и все время говорила: «Мы теперь не умрем, мы теперь не умрем!» Ели мы это желе недели две, потом я сказала: «Пусть лучше я умру, но больше я этот клей есть не буду».
Теперь совершенно не переношу запах столярного клея или чего-то напоминающего этот запах.
Щи из кочерыжек
В октябре уже начал чувствоваться голод. Насколько положение серьезно, я отчетливо осознала, когда, войдя в подъезд нашего дома, увидела, как кошка пожирает кошку. Мне стало жутко.Папа в начале октября сказал: «Доченька, поедем за кочерыжками». Кочерыжка остается на поле после того, как срежут созревший качан капусты. Корень капусты находится в земле, а предкорневая кочерыжка — на поверхности и растет до тех пор, пока начинает завязываться велок (кочан). Пока велок не завязался, кочерыжка растет, и на ней вырастают большие листья капусты. Их обрывают на корм скоту, а вот оставшиеся на кочерыжке обломки этих листьев и являлись пригодными для еды. Сама кочерыжка вырастала до 10−15 сантиметров высотой и до четырех сантиметров в диаметре.
Кочерыжка была совершенно одеревеневшая, поперек ее очень трудно было резать, резали ее только вдоль, но обломки от листьев — это настоящая капуста. Варили эту одеревеневшую кочерыжку с обломками листьев — получались настоящие вкусные щи.
Ездить за этими кочерыжками надо было далеко на окраину Ленинграда к Нарвской заставе за Кировский (бывший Путиловский) завод. Трамваи тогда еще ходили, они ходили до 21 ноября 1941 года. За Кировским заводом начинались колхозные поля, на них выращивали картофель, морковь, свеклу, капусту и т. п. Урожай собрали в сентябре, а капусту срезали самую последнюю. Кочерыжки еще оставались на поле, вот за ними и ездили многие ленинградцы. Мы съездили только два раза, первый раз очень удачно, а второй раз чудом уцелели. Немцы подошли уже совсем близко, им видно было, что на этом участке скапливается много народа. Они начали обстреливать это место плотным и частым огнем, было много убитых и раненых. Больше мы туда не ездили.
Один эпизод из жизни блокадного Ленинграда
Это было зимой 1941−1942 годов. Кроме голода, бомбежек, артобстрелов и холода — не было воды.Кто мог и кто жил ближе к Неве, ходили, нет, это не точно, брели на Неву за водой. В нашем доме была булочная, а рядом с домом — площадка, на которой находился гараж пожарных машин. Вот на этой площадке был люк. В нем вода не замерзала а, когда вычерпывали всю воду, она через какое-то время вновь набиралась. Глубина этого люка-колодца была метра три-три с половиной. Жильцы нашего дома и соседних домов ходили сюда по воду. Я не помню почему, но воду начинали брать с шести часов утра. Булочная тоже открывалась в шесть часов утра. Очередь стояла большая и за водой, и в булочную. Мне казалось, что очередь занимали с трех-четырех часов ночи. В четыре-пять часов мама меня будила, а сама уходила раньше занимать очередь.
Стоят люди за водой, еле держатся на ногах, голодные, замерзшие, закутанные во все, что можно на себя надеть, с бидонами, с чайниками, с кружками. К кружкам привязаны веревочки или бечевочки. Подходит эта еле бредущая тень к люку, становится на колени и бережно опускает кружку в колодец, стараясь зачерпнуть воды. Достанет сколько удастся зачерпнуть, выльет в бидончик и опять опускает кружку.
По неписанному закону, можно было зачерпнуть и поднять кружку только три раза. Если за эти три раза кто-то не сумел достать воды, то он молча без ропота отходил от люка. Чтобы большее количество раз можно было опустить кружку в люк, ходили из семьи все, кто мог двигаться.
Не только терпение и стойкость помогали нашей семье, папе, маме и мне выжить, но главное — мамина вера в Господа Бога и ее молитва. Она была очень верующий человек. Молила она и о нас, и о тех, кто был на фронте, а на передовой было из нашей семьи трое: два брата и зять. Все остались живы и вернулись с большими наградами.
Улицы Ленинграда 1941−1942 гг.
Улицы пустынные, редко встречаются люди. В снежные завалы вмерзли давно уже остановившиеся трамваи и троллейбусы. Света нет, воды нет, канализация не работает. Витрины закрыты деревянными щитами и мешками с песком. Мешки песком засыпали женщины и мы, девушки-студентки, нам же приходилось закрывать памятники мешками с песком. Тяжело было. Ребята, почти все, ушли добровольцами на фронт. Зима 1940−42 годов была очень холодная, доходило до 40 градусов мороза, и очень снежная. Идешь по узким тропам, как по траншее, сугробы выше головы. Один раз, когда я шла на работу, за что-то зацепилась ногой, посмотрела, рука торчит из сугроба. Страшно. Люди умирали на ходу, трупы заносило снегом.До войны в Ленинграде жили очень скученно. Редко какая семья имела отдельную квартиру. Обычно сколько комнат в квартире, столько и семей. Когда голод, бомбежки, обстрелы и холод стали косить людей, комнаты освобождались и оставшиеся в живых люди часто объединялись и жили вместе в одной большой комнате, чтоб было теплее, тем более что не все могли обзавестись буржуйками. Топили буржуйки не ради тепла — это была роскошь, топили, чтоб растопить снег или сварить, если было из чего (жмых, столярный клей и…) клейкую жидкость «суп», или желе из столярного клея. Буржуйки топили стульями, табуретками, столами, книгами и вообще всем, что могло гореть. Трубы от этих печечек выводились на улицу через форточки. Все отходы и нечистоты тоже выливались через форточки из окон освободившихся от жильцов комнат.
Когда с улицы смотришь на дом, вот какая картина: с подоконников свисают сосульки разных цветов, из окон торчат трубы, многие окна заколочены фанерой или досками. Очень тревожный и мрачный вид. И вот наступил март. Весна. Все стало таять. Представьте только: такой загрязненный город, такие изможденные люди, сырой холодный воздух. Какая страшная опасность возникновения эпидемий!
Это еще один ни с чем не сравнимый подвиг ленинградцев: не дали вспыхнуть эпидемии. Выходили убирать город все жители Ленинграда, кто мог подняться, убирали от зимних нечистот свои дворы и улицы. Трудно было держать лопату, заступ, о ломе и говорить не приходится. Лом держали два-три человека, чтобы сколоть ледяные глыбы. Эпидемий не было. Умирали от голода, от бомбежек, от холода, от артобстрелов, но не от эпидемий.
16.03.2005
