 |
| Русская линия | Сергей Пыхтин | 14.02.2007 |
Проблема монархической власти в России состояла и в том, что в стране к началу войны 1914 года не было ни одного социального слоя, на который она могла бы опереться, даже на дворянство, не было ни одной политически значимой силы, которая была бы кровно заинтересована в сохранении на троне Николая. Произошло не только социальное, но и личное отчуждение верховной власти. Монарх не правил и не царствовал. И не находил выхода из сложившегося положения. Вот почему царь не мог ни на что решиться — ни на диктаторское искоренение крамолы, ни на правительство думского большинства. Он был в изоляции, которая в конце февраля обернулась для него вакуумом.
ОБЩЕСТВО
Общество, особенно высшие классы, требовали конституции, подразумевая под этим народное (то есть самих этих классов) представительство. Была уверенность, что народ сможет избирать такой «русский парламент», который произведет в жизни страны немедленные улучшения. В отличие от бюрократии, назначаемой царем, «страшно далекой от народа», появятся законодатели, которые примут правильные установления, и все неудобства, копившиеся столетиями, отпадут сами собой. В 1906 году власть пошла на уступки, и неограниченная монархия волей государя преобразилась в парламентскую. В окружении Николая полагали, что русское общество страшится анархии, угрожающей не только ужасами братоубийственной борьбы, но и расчленением государства, что свидетельствовало о незнании народа, которым оно пыталось управлять. И плохо продуманная реформа государственного строя вместо умиротворения лишь отсрочила народные волнения, оказалось — на 12 лет.
Анализируя участие «культурных» слоев в событиях 1905 года, авторы «Вех» (известного сборника, посвященного роли интеллигенции в политике, вышедшего в 1909 году) отмечали ее безрелигиозность, мечтательность, легкомысленность, неделовитость. Легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения. Главное же — отщепенство от государства. Жители городов, 16% населения страны, — мещане, служащие, студенты, рабочие — были не лучше. Здесь зрели иные явления: грамотность без воспитания, ожидание без веры, инициатива без воодушевления, храбрость без верности. Страна была на подъеме, но развитие оказывалось болезненно неравномерным. Образование и культура не поспевали за перестройкой социальной среды и политическими страстями.
Самое же главное состояло в изменении умонастроения огромной крестьянской массы, составлявшей почти 80% населения Империи, прежде всего великорусов европейского центра с его рискованным земледелием, бедными почвами и низкой аграрной культурой. Столыпинская земельная реформа, разрушавшая общину и дававшая право мужику быть самостоятельным хозяином, из благих пожеланий ввергавшая его в рыночные отношения, вместе с тем неумолимо обрекала и на обнищание и разорение, возбуждая ненависть к начальству, к Государю и вообще к существующему порядку вещей. Поскольку надежды на власть рушились, крестьянство превращалось в горючий материал бунта, готовый вспыхнуть от одной спички.
Между тем, как и в прошлые годы, именно великороссы несли основную тяжесть налогового бремени: в конце XIX — начале XX веков в русских губерниях оно было в среднем на 59% больше, чем у инородческого населения окраин. С уровнем культурного развития было не лучше. В конце XIX века доля грамотных среди русских составила лишь около 25%, что было втрое ниже, чем, положим, у прибалтов, финнов и евреев, значительно ниже, чем у поляков, а в Уфимской губернии — даже ниже, чем среди татар, лишь 1% имел высшее образование. До 1905 года на православных не распространялась веротерпимость, они не имели свободы религиозного выбора.
Империя питалась соками народа, существуя и развиваясь его эксплуатацией. Русские же, ощущая несправедливый характер этого отношения и враждебность власти, не могли не сотрудничать с ней, ибо власть формировала общий порядок русской жизни, обеспечивая относительную безопасность и сносные (по скромным отечественным меркам) условия существования. Какой бы ни была власть, она являлось единственным институтом, способным организовать народ, защищая независимость и достоинство обширной империи.
Господствующие классы — бюрократия и дворянская аристократия, не желали поступиться даже крупицей своих привилегий, превращая тем самым даже образованную и состоятельную часть общества — интеллигенцию — в своих противников. Из-за крайне неудачных избирательных законов, обеспечивающих избрание в Государственную Думу безответственных либеральных оппозиционеров и фразеров, она выступила детонатором политических возмущений. Из властного органа, в котором должны были создаваться государственные законы, Дума превратилась во фрондирующий политический клуб, где озвучивались интеллектуальные подстрекательства, будоражившее общество.
Ни политические лидеры, ни общественные деятели, ни предприниматели, ни служащие, ни квалифицированная часть наемных рабочих, ни крестьянство, не были удовлетворены своим положением. Что же касается промышленников, то, как писал царю Великий Князь Алексей Михайлович в письме от 4 февраля 1917 г, «капитал в России находится в руках иностранцев и евреев, для которых крушение монархии желательно».
Все социальные слои, стало быть, были в состоянии брожения. И требовался лишь повод, чтобы зревшее недовольство обрушилось на страну стихийным бедствием. Таким поводом стали события мировой войны, развязанной властями Германии, Австро-Венгрии и Великобритании.
Для организаторов и участников разного рода беспорядков в России не имело значение ни состояние внешней угрозы, обусловленное серьезными неудачами на фронте в 1915 году, ни необходимость исполнения долга перед отечеством в тылу, чтобы действующая армия ни в чем не нуждалась, ни даже военные успехи, которые были достигнуты в 1916 году. Что бы ни происходило в Империи, на фронте или в столицах, разнуздавшаяся пресса, находившаяся в руках еврейства, и бесчинствующие политики, вроде профессора Милюкова, визжали о «глупости и измене», которые, якобы, поразили власть и двор.
Впав в состояние психопатии, общество было убеждено, что власть предает интересы России, что император «слаб» и не исполняет свои обязанности, а царское окружение, во главе с императрицей, кишит изменой. Недоверие верхов общества и командования армии к императору в действительности являлось свидетельством серьезного противоречия между архаичной системой власти, опиравшейся на личную преданность царю, и процессом рождения национального мировоззрения. Россия сословно-патриархальная уже превращалась в Россию национальную, и эта метаморфоза стала противоречить существовавшим административным, экономическим и социальным формам. Последние объективно были обречены на упразднение сверху или уничтожение снизу.
ВОЙНА
Не стоит сбрасывать со счетов также подрывные акции немецкой и австрийской агентур, действующих в русском тылу, и враждебную деятельность союзников, чьи эмиссары вступили в сговор с силами оппозиции, созревшими для конспиративных заговоров. Несмотря на различие целей (одни стремились разложить противника, другие — предотвратить сепаратную позицию союзника), результат их действий вел к одному — к государственной дезорганизации.
Истинное отношение к России британцев, которое не меняли никакие военные соглашения, выражалось, например, в том, что для королевы Виктории Александр III был «варваром», для ставшего позже премьером лидера лейбористов Макдональда Николай II — «обычный убийца», для драматурга и социалиста Дж. Б. Шоу англо-франко-русский союз — позор западной демократии (письмо Горькому от мая 1917 г). Премьер-министр времен войны Ллойд-Джордж при известии о падении монархии в России не смог скрыть удовольствия: «Одна из целей войны для Англии наконец достигнута».
Одна из основных ошибок в организации государства заключалась в сохранении сложившейся прежде системы власти и управления, которые так и не были приспособлены к условиям войны. Считалось, что русский верховный главнокомандующий имеет полномочия лишь на театре военных действий. Остальные войска подчинялись военному министру. В тылу вообще не существовало режима военного положения. Промышленность, транспорт, торговля, пресса функционировали так, словно никакой войны не было.
Всеевропейская война, масштабы которой поражали воображение, требовала коренных перемен, но ничего не происходило. Главное, не возник общегосударственный орган, который бы объединял управление всех сторон жизни воюющей страны — не только военной, но и экономической, финансовой, промышленной, аграрной, культурной. Если Сталину в 1941 году потребовалось менее месяца, чтобы понять, что ему самому надлежит взять все бразды управления в свои руки, то у Николая II на это ушел целый год. Да и то речь шла лишь о принятии им на себя летом 1915 года функции верховного главнокомандующего, в то время как стране был нужен подлинный национальный вождь.
Когда же военные неудачи 1915 года были преодолены, армия значительно усилена и стала одерживать победы, о которых союзники даже не могли мечтать, то вместо того, чтобы назначить на пост главковерха военачальника, проявившего себя в боях (Брусилова, Юденича или Щербачева) и сосредоточится на проблемах тыла, становившегося все менее спокойным, Николай опять оставил все как есть. Нетерпеливое ожидание коренных изменений, которые должны произойти со дня на день, пропитало и фронт, и тыл.
Русская армия, фронт которой составил в Европе и на Кавказе более 3 тыс. км, понесла во время войны крупные потери. Но они были вполне сопоставимы с потерями армий-союзников и армий противника. Так, например, в русской армии они составили 14,5% ее численности, тогда как у Франции этот показатель составил 16,7%, а у Германии 17,7%.
К 1917 году у русской армии не было особых претензий к количеству и качеству вооружения. Действующая армия имела 202 дивизии на фронтах против 159 неприятельских. Генерал Людендорф, фактически руководивший вооруженными силами Германии, оценивал ее положение «почти безвыходным».
Говорят, 1916 год был в России неурожайным. Ничего подобного! В хлебных губерниях зерна было в избытке. А вот в Германии урожай сельхозпродукции снизился на 32%; ее население, в отличие от русского, голодало. Немцам пришлось перейти на карточную систему, тогда как в городах России продукты питания продавали без каких-либо ограничений, а в армии даже удвоили продовольственное снабжение. Не лучше было и во Франции. Она лишилась 2 млн. га сельхозугодий из имевшихся 6,24 млн., занятых немцами, и столкнулась с падением сельхозпроизводства в среднем на 30%.
Россия перед 1917 годом находилась на экономическом подъеме. В период мировой войны семьи рабочих, призванных на военную службу, получили 276 млн руб. пособий, семьи крестьян — 925 млн. В результате запрещения продажи водки и пива экономическое положение крестьянства улучшилось на 600 млн руб. Поставка лошадей дала им еще 450 млн. (лошадь стоила 75 руб.).
По европейским критериям в Российской Империи все было в порядке. Конечно, два с половиной года войны не прошли даром. Доход на душу населения, исчисляемый в золотых рубля, снизился на 15,7% - с 101,5 в 1913 г. до 85,6 руб. в 1916/1917 гг. Заработок французских рабочих во время Первой мировой составлял 66−75% от довоенного. (В 1913 году в России реальная заработная плата наемных работников составляла 85% от уровня США и превышала реальную заработную плату в Англии, Германии и Франции.)
На союзнической конференции, проходившей в Петрограде в январе 1917 года, генерал Гурко, начальник штаба русской Ставки, временно заменявший отдыхавшего в Крыму генерала Алексеева, доложил, что у России к началу 1917 г. под ружьем в действующей армии находится семь с половиной миллионов человек и два с половиной — в резерве. Наступление может начаться после завершения обучения и экипировки новых дивизий. Их оснащение займет, возможно, год. Пока же русская армия в состоянии удержать противника на Восточном фронте, осуществляя второстепенные наступательные операции. Судя по всему, русскому командованию надоело обеспечивать победы западных союзников кровью своих солдат.
Объективные данные говорили о неизбежной победе союзников в 1917 году. Германия была обречена, несмотря на то, что на русском фронте из-за неудачной кампании 1915 года русские были вынуждены оставить территорию 12-ти привислинских и литовских губерний — около 1,5% земель империи. Но та же Франция, на территории которой шла война на Западе, потеряла гораздо большую долю территории, чем Россия, ее потери были гораздо значительнее русских, напряжение экономики превосходило русские усилия. Тем не менее, Франция жаждала победы, а Россия — революции.
КРИЗИС
Поэт Маяковский в стихах пророчил революцию в 1916 году. Поэт Хлебников назначал ее на 1917. В конце января 1917 г. один из будущих членов Временного правительства сообщил помощнику британского военного атташе полковнику Торнхиллу, что революция произойдет весной, и она продлится не больше двух недель Воздух российской столицы на протяжении многих месяцев накануне февральских событий был насыщен слухами о неизбежной смене власти.
Кризис в начале 1917 года назрел не в действующей армии и был связан не с ходом ведения войны, победа в которой была уже практически предопределена. Опасность для государственного строя созрела в тылу, конкретно, — в столице империи. Петроград кишел изменой и бунтом, тогда как остальные внутренние территории страны жили привычной, почти мирной жизнью.
Наиболее сильным признаком надвигавшейся катастрофы явилось фактическое бездействие правительства. Оно почти не боролось за свое существование. Как писал Солженицын, «вся царская администрация и весь высший слой аристократии в февральские дни сдавались как кролики — этим-то и была вздута ложная картина единого революционного восторга России».
Современник революционных бурь, премьер русского правительства С. Витте писал: «Громадное большинство россиян как бы сошло с ума». Рабочая масса медленно, но верно, раскачивалась. Стачки не прекращались, несмотря на войну. Их организация и участие в них даже не считались преступлением. Инциденты с полицией учащались. Самое дерзкое поведение оставалось безнаказанным. Полиция была демонстративно вежлива, за что все платили ей презрением. Застрельщики беспорядков, становились на окраинах Петрограда все смелее и развязнее.
В начале января жандармский генерал Глобачев, докладывал: «Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьезно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так и, несомненно, якобы, в ближайшем будущем „дворцового переворота“, провозвестником которого, по общему убеждению, явился акт в отношении пресловутого старца… Либеральные партии верят, что в связи с наступлением, перечисленных выше, ужасных и неизбежных событий, правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту власти в руки кадет, в лице лидируемого ими Прогрессивного блока и тогда на Руси все образуется».
В другом январском докладе отмечалось растущее недовольство от дороговизны жизненных продуктов, успех левых газет и журналов, симпатии широких масс к Государственной Думе, готовящийся террор, разговоры о существовании офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению страны. «Население, — писал Глобачев, — открыто, на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия».
И все-таки накануне февральских дней ничто не предвещало, что беспорядки в Петрограде могут привести к падению монархии. Ожидались забастовки, локауты, демонстрации, разного рода насильственные правонарушения. Мало кто предвидел волнение воинских частей и абсолютную неспособность министров подавить волнения и обеспечить правопорядок.
СОБЫТИЯ
Поводом для беспорядков стало 23 февраля, считавшееся у социалистов «женским днем». Работницы-текстильщицы Выборгского района, желая отметить этот день, объявили забастовку. Их делегации рассеялись по фабрикам, прося поддержки. Выборгский большевистский комитет по требованию женщин санкционировал забастовку с лозунгами «Долой войну!» и «Давайте хлеба!» По городу ползли слухи, что в булочных нет хлеба. Мгновенно образовались «хвосты» очередей, поскольку накануне было объявлено о введении в городе хлебных карточек. Тогда же полиция задержала с поличным два десятка агитаторов, призывавших предприятия к забастовкам и снимавших с работы людей, работавших на войну. Почему-то никто из них не был предан военно-полевому суду. Немедленный расстрел подстрекателей произвел бы отрезвляющее действие лучше всяких военных частей. Но власти лишь наблюдали за событиями, а задержанные были вскоре отпущены.
24 февраля, в пятницу, движение в Петрограде приняло радикальный характер. Бастовало до 170 тыс. рабочих. От появившегося в печати успокоительного объявления генерала Хабалова, командующего Петроградским военным округом, что хлеба достаточно, просто отмахнулись. Между тем генерал заявлял: «Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас, на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно».
На самом деле Хабалов лукавил. Проблема была. Из-за снегопадов и сильных морозов, доходивших в феврале до 30 градусов, в работе железных дорог начались сбои. Вместо 450 вагонов, необходимых ежедневно для подвоза в столицу продовольствия и топлива, доходило в среднем по 116. Трудности были временными, но решали часы, которых у власти уже не было. У нелегальных же партий возник повод для активных действий. Их агитаторы призывали к демонстрациям с лозунгами «Долой Царское правительство!», «Долой Войну!», «Да здравствует Временное Правительство и Учредительное Собрание!» Политический характер неповиновения был очевиден. Всюду царило возбуждение и безнаказанность: срывали с работы еще не бастовавших, останавливали трамваи, мальчишки били стекла, громили лавки. Все отмечали бездействие казаков, которые смешивались с демонстрантами.
25-го февраля в субботу забастовка в Петрограде охватила до 240 тыс. рабочих. Большевистская листовка с призывом к всеобщей забастовке заканчивалась так: «Нас ждет верная победа. Все под красные знамена революции. Долой Царскую монархию. Да здравствует демократическая республика. Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Вся помещичья земля народу. Долой войну. Да здравствует братство рабочих всего мира. Да здравствует социалистический интернационал». Хлебная проблема была забыта.
Трехдневная безнаказанность и фактическая бездеятельность войск и полиции показала участникам беспорядков, ставших массовыми и дерзкими, что власть в растерянности и вряд ли на что-либо решиться. К тому же общение с забастовщиками и демонстрантами находящихся в бездеятельности солдат производило разлагающее и деморализующее воздействие.
26 февраля в воскресенье в Петрограде никто не работал — праздничный день. Газеты не вышли. С утра повсюду войсковые наряды. Мосты через Неву, дороги и переходы по льду охраняют войска. Несмотря на это рабочие и всякий люд, особенно молодежь, тянутся к Невскому проспекту. Препятствия обходятся. С отдельными солдатами разговаривают мирно. Пешей полиции не видно. Всюду войска. Около трех часов в разных местах Невского впервые пехотные команды стреляли по толпам и в воздух, в ответ стрельба по солдатам, и тут же их братание с митингующими. На появившееся сообщение о прекращении занятий Госдумы до апреля никто не обратил внимание. Вечером бунт в запасном батальоне лейб-гвардии. Павловского полка и битком забитые публикой театры.
Утром 27-го, в понедельник, взбунтовался запасной батальон Волынского полка, к нему стали присоединяться другие части. С этого момента стихийные демонстрации перерастают в восстание: толпы народа и солдат без какого-либо сопротивления берут Петропавловскую крепость, врываются в Зимний дворец — резиденцию императора, захватывают оружейный арсенал (там 70 тысяч винтовок и револьверов), сжигают Охранное отделение со слишком опасным для многих «революционеров» архивом. Из тюрем выпущены заключенные. Делегация от 25 тыс. восставших войск подошла к Думе, сняла охрану и заняла ее место. Единственная попытка оказать организованное сопротивление в этот день — формирование сборного отряда во главе с приехавшим с фронта в отпуск полковником Кутеповым. Отряд, потерявший несколько человек убитыми, растворился в многотысячных толпах, затопивших город.
К вечеру 27 февраля почти весь Петроград уже во власти беснующийся толпы. Все командиры запасных батальонов сказались больными. По улицам толпы солдат и вооруженных рабочих. Повсюду беспрерывная и беспорядочная стрельба. Последними сдались защитники Адмиралтейства. Все, что перед окончательным падением оставалось в распоряжении Хабалова от столичного гарнизона — это четыре гвардейские роты, пять эскадронов и две батареи. Остальные части присоединились к восставшим.
Правительство, в течение дня проводившее частные совещания и ничего не предпринимавшее, днем собралось в Мариинском дворце. В шесть часов премьер Голицын послал в Ставку телеграмму с просьбой Государю назначить в Петроград для командования войсками популярного генерала, сообщив также, что Совет министров не может справиться с беспорядками и просит Государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить новое правительство. Министры считали дело проигранным и лишь ожидали ареста. В это время сообщили, что к дворцу идет толпа. Произошло смятение. Потухло электричество. Министры разбежались. Вскоре во дворец нахлынула вооруженная толпа. Начался разгром… Протопопов скрылся у своего портного, Добровольский — в итальянском посольстве. Власть в Петрограде пала.
Кто мог бы стать в этих событиях спасителем или диктатором? 59-летний генерал Хабалов, командующий войсками в Петрограде? 63-летний генерал Рузский, командующий Северным фронтом, самым близким к столице? 60-летний генерал Алексеев, начальник штаба Ставки? Никто из них не был готов к тому, чтобы остановить беспорядки и подавить мятеж. Как это сделали французские политики, когда страна была в состоянии войны и в осажденном немцами Париже в 1871 году возникла Коммуна. Или как в 1916 году поступил либеральный Лондон, расстреляв из орудий восставший Дублин, залив его кровью. В России февраля 1917 года никто не решился стать «диктатором», «мясником», «душителем свободы». Никому не захотелось повторить 1905 или 1906 год.
ГОСУДАРЬ
Прибыв днем 23 февраля в Ставку, царь два дня оставался в неведении о том, что происходило в Петрограде. Только вечером 24 в телефонном разговоре с царицей, жившей с заболевшими корью детьми в Царском, он узнал «о голодных беспорядках». Днем 24 от нее пришла записка, в которой, между прочим, сообщалось, что бедняки брали приступом булочные и вдребезги разнесли магазин Филиппова. Но серьезного значения им не придали: царь знал, хлеба в Петрограде достаточно. На 25 февраля, по данным Хабалова, в городе хранилось 5,6 млн. пудов муки (около 900 тыс. тонн).
Днем 25 февраля Ставка получила донесения военного министра Беляева и генерала Хабалова о забастовках и демонстрациях, но ничего экстраординарного в них не было, вечером же того же дня пришли телеграммы военного министра Беляева и министра внутренних дел Протопопова, в которых впервые прозвучала тревога. В столице буйства, 200 тыс. бастующих, убийства. Тогда же царь послал лаконичную телеграмму Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией».
26 февраля во второй половине дня телеграмму царю прислал Родзянко: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца».
Реакция государя была: вздор, не надо отвечать. Но вечером он решил возвращаться в Царское Село, назначив отъезд на 2 ч. 30 м. 28 февраля.
Поздно вечером 26 февраля Родзянко прислал длинную телеграмму генералу Алексееву. В ней после драматической оценки ситуации, складывающейся в Петрограде, содержалось, как последний выход, предложение о «безотлагательном призвании лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения», за каким «пойдет вся Россия, воодушевившись вновь верою в себя и своих руководителей». И просьба поддержать это предложение перед Государем, чтобы «предотвратить катастрофу». Такие же телеграммы он послал командующим армиями.
Утром 27 февраля царю было доложено содержание полученных телеграмм, в том числе мнение генерала Брусилова, согласившегося с Родзянкой. Кажется, впервые царь понял серьезность положения. Днем Хабалов телеграфировал о бунте в запасных батальонах Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков. Генерал просил «прислать немедленно надежные части с фронта». Одновременно военный министр Беляев сообщал об успешном подавлении волнений в частях, что было откровенной ложью.
Днем пришла еще одна телеграмма от Родзянки. Председатель Госдумы, прося отменить указ о прерывании работы палат парламента, сообщал: «Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо». Но царю опять не понравился тон обращения председателя Госдумы, и из Ставки не последовало никаких распоряжений.
Однако вечером пришли телеграммы от Беляева, развеявшие невозмутимость и спокойствие. Министр писал: «Военный мятеж немногими, оставшимися верными долгу частями, погасить пока не удается. Напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города».
Не реагировать стало невозможно. После совещания с Алексеевым государь решил командировать в Петроград для прекращения бунта и беспорядков 65-летнего генерала Иванова, бывшего командующего Юго-Западным фронтом, назначив его командующим Петроградским военным округом. В тот момент Иванов не обладал ни силами, ни энергией, ни волей, чтобы решить стоящие перед ним задачи.
Ставка выделила Иванову Георгиевский батальон и от Северного и Западного фронтов — по бригаде пехоты, бригаде кавалерии и по одной пулеметной команде. Но попытка создать в районе Царского Села 40-тысячную группировку сорвалась. Прибыв на место, генерал не нашел войск. Они растянулись в эшелонах между Двинском, Полоцком и Лугой. Под рукой Иванова было всего 800 чел. В тот же день Алексеев дал ему распоряжение не принимать активных мер. Это означало, что операция провалилась.
27 февраля от брата Михаила, находившегося в Петрограде, царь получил телеграмму с просьбой уволить министров, назначив премьером князя Львова. В ответ Государь сообщил, что все мероприятия откладываются до его возвращения в Царское Село.
В этот же день царица телеграфировала: «Революция вчера приняла ужасающие размеры… Известия хуже, чем когда бы то ни было», затем: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции», наконец: «Окружный суд горит». Разверзалась картина катастрофы. Между тем Алексеев, в эти дни температуривший, просил государя не покидать Ставку, а Рузский телеграфировал, что репрессиями положение в Петрограде не выправить.
В ночь на 28 февраля пришла телеграмма от Хабалова: «исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца…, с коими буду продолжать борьбу».
В третьем часу ночи 28 февраля генерал Беляев сообщал, что «мятежники заняли Мариинский дворец… там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца».
В 4 часа утра поезд с государем из двух составов отправился в Царское, поезд с генералом Ивановым отошел туда же в 13 часов дня. Отчего государь поехал без воинского сопровождения, зачем?
Литерный поезд с государем двигался по маршруту Могилов-Орша-Вязьма-Лихославль-Тосно-Гатчина-Царское Село. Всего около 950 верст.
В Орше была получена телеграмма от ряда членов Госсовета. Они просили назначить «правительство народного доверия». Министр Беляев телеграфно доложил: Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска, под влиянием утомления, а равно пропаганды, бросают оружие и переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными. Сейчас, даже трудно указать какое количество рот является действительно надежными. На улицах все время идет беспорядочная пальба, всякое движение прекращено, появляющихся офицеров и нижних чинов разоружают. При таких условиях сколько-нибудь нормальное течение жизни государственных установлений и министерств прекратилось.
В 4-м часу ночи поезд прибыл в Малую Вишеру. Появились сообщения, что дорога на Царское перекрыта, а в Любани взбунтовались войска. Государь повелел: повернуть обратно и свернуть на Псков. В Бологом от Родзянки была получена просьба об аудиенции. Около 3 часов дня 1 марта оба состава прибыли на ст. Дно. Здесь же стало известно, что через Дно только утром проследовал эшелон генерала Иванова. Он катастрофически опоздал прибыть в Царское Село. Таким образом, все расчеты и планы по усмирению Петрограда срывались.
Между тем Рузскому в Псков для государя 1 марта в 3 ч. 58 м. поступила телеграмма от генерала Алексеева. Сообщив в ней о начавшихся в Москве беспорядках и забастовках, Алексеев докладывал:
«Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно, в ней начнется голод и возможны беспорядки. Революция в России, а последняя неминуема, раз начнутся беспорядки в тылу, — знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями. Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно.
Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России…. Пока не поздно, необходимо принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране.
Подавление беспорядков силою, при нынешних условиях, опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Государственная Дума старается водворить возможный порядок, но если от Вашего Императорского Величества не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет.
В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно.
Докладывающие Вашему Величеству противное, бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего Императорского Величества».
В 4 ч. 59 м. из Ставки сообщили для доклада Государю, что в Кронштадте беспорядки, Москва охвачена восстанием и войска переходят на сторону мятежников, что начальник Балтийского флота адмирал Непенин признал Временный Комитет. В 5 ч. 53 м. из Ставки телеграфировал адмирал Русин: в Кронштадте анархия, командир порта Вирен убит, офицеры арестованы. Русин передавал также телеграмму Непенина, в которой последний докладывал Государю «свое искренне убеждение в необходимости пойти навстречу Гос. Думе, без чего немыслимо сохранить в дальнейшем не только боевую готовность, но и повиновение частей».
Подготовленный таким образом генерал Рузский встречал поезд Государя, прибывший на станцию Псков в 7 часов вечера 1 марта.
Доклад был назначен на 9 вечера, после обеда. Разговор свелся к тому, что Рузский горячо доказывал необходимость ответственного министерства, а государь возражал, доказывая, что он, в силу основной клятвы перед Богом, не может предоставить управление страной случайным людям, которые сегодня как правительство могут принести России необычайный вред, а завтра отойдут от власти, как ни в чем не бывало. Около 2 часов ночи генерал убедил царя отменить поручения генералу Иванова. Тогда же Рузский приказал возвратить на фронт взятые от него войска и телеграфировал Алексееву об отозвании войск, посланных с Западного фронта. Вооруженное подавление мятежа в столице не состоялось.
Завершив разговор с государем, Рузский через час двадцать минут телеграфно связался с Родзянко, предполагаемым премьером, который обещал, но так и не приехал в Псков. Родзянко, ссылаясь на то, что войска окончательно деморализованы, страсти сдержать невозможно, и агитация направлена на все, что более умеренно в своих требованиях, поставил ребром династический вопрос. На просьбу Рузского уточнить, в каком виде намечается его разрешить, Родзянко, указал, что «грозное требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становится определенным». Рузский согласился, что «в сущности, цель одна: ответственное министерство перед народом и есть для сего нормальный путь для достижения цели перемены порядка управления государством». На это Родзянко ответил: «Не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех и тогда все кончится в несколько дней, — одно могу сказать: ни кровопролитий, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу».
А в Петрограде думские заговорщики висели на волоске. Спасать надо было не только страну и монархию, но и их самих. Город никому не подчинялся, солдаты превратились в пьяных мародеров. С минуты на минуту ожидали резню офицеров. На совещании членов Временного комитета решили, что порядок можно восстановить только ценой отречения Николая в пользу Алексея. Было решено послать к царю депутатов Гучкова и Шульгина. В шестом часу утра 2 марта они покинули Таврический Дворец и сумели уехать в Псков.
Около 9 часов утра 2 марта Алексеев, прочитав текст разговора Рузского с Родзянкой и ссылаясь на захват мятежниками Царского Села (чего не было) телеграфировал Рузскому: «По моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Если не согласиться, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет».
В штабе Рузского не были уверены, что генерал уговорит государя отречься. И тогда Алексеев решил привлечь к делу главнокомандующих фронтами Брусилова, Эверта, Сахарова и Великого Князя Николая Николаевича, направив им циркулярную телеграмму, суть которой сводилась все к тому же «династическому вопросу» — отречения царя от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича.
ОТРЕЧЕНИЕ
В 2 часа 30 минут Штаб Рузского принял телеграмму генерала Алексеева на имя государя, содержащей ответы командующих фронтами. В верноподданнических выражениях Николай Николаевич, Брусилов и Эверт просили его отречься. Сам Алексеев умолял безотлагательно принять решение.
Примерно в 4 часа дня Николай подготовил две телеграммы. В адресованной Родзянке говорилось: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича». Другая телеграмма на имя генерала Алексеева гласила: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно».
Пока ожидали делегатов Госдумы, у Государя состоялся разговор с лейб-хирургом Федоровым, во время которого Федоров предположил, что Алексею придется жить в семье регента. Этот аргумент так подействовал на государя, что он тотчас взял обратно обе телеграммы, решив изменить формулу отречения.
В 9-м часу вечера через Алексеева была получена телеграмма Родзянки, в которой тот сообщал об образовании Временного правительства во главе с князем Львовым. «Войска, — писал Родзянко, — подчинились новому правительству… и все слои населения признают только новую власть». От имени Временного Комитета Госдумы он просил назначить на должность командующего Петроградским военным округом Корнилова, «как доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения». Алексеев «всеподданнейше» просил согласия на это назначение и на возвращение Иванова в Могилев. Государь наложил резолюцию: «Исполнить».
Экстренный поезд с Гучковым и Шульгиным прибыл в Псков в 9 ч. 40 м. вечера 2 марта. Гучков сообщил государю ситуацию. Петроград в руках движения. Бороться с ним безнадежно. Борьба поведет лишь к напрасным жертвам. Попытки послать для усмирения войска с фронта не будут иметь успеха. Даже надежная воинская часть, соприкоснувшись с атмосферой Петрограда, перейдет на сторону движения и поэтому «всякая борьба для Вас, Государь, бесполезна». Необходимо последовать совету Временного Комитета — отречься от престола. Большинство думцев стоит за конституционную монархию. Советуют отречься в пользу наследника Алексея Николаевича с назначением регента в. кн. Михаила Александровича. Закончив говорить, Гучков подал государю бумагу — проект манифеста, написанный накануне Шульгиным. Николай сказал, что он уже обдумал этот вопрос и еще раньше принял решение отречься в пользу сына, но затем изменил решение. Он не может расстаться с больным сыном и решил отречься в пользу Михаила. «Надеюсь, вы поймете чувства отца».
На имя нового императора Всероссийского была послана телеграмма: «Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКА». В личный дневник Николай Александрович ночью лаконично записал суть того, что происходило в последний день его царствования, и заключил: «Кругом измена и трусость и обман».
Главная цель отречения виделась всем его инициаторам и организаторам в сохранении монархии. Но взбунтовавшемуся Петрограду уже было мало простой замены одного царя другим. Подобно тому как 1 марта опоздал манифест о «правительстве народного доверия», который мог бы исправить положение 25 или 26 февраля, 2 марта опоздал манифест о смене монарха, который, возможно, был бы спасительным 27 или 28 февраля. Горячечное воображение взбунтовавшейся столицы уже грезило «республикой», то есть фактически анархией, чему никакое «временное правительство», кто бы в него ни входил, не имело сил противиться. Теперь, осознав безвластие, никакое формальное решение не могло «успокоить население и восстановить нормальную жизнь в стране». Самозваная власть Временного комитета Государственной думы, не имевшая опоры в войсках Петрограда, оказывалась игрушкой в руках стихии и должна была смириться с существованием закусивших удила авантюристов.
Самое удивительное в эти дни — поведение царя. 22 февраля он покинул столицу из-за Ставки, затем 28 февраля Ставку — из-за оставленной в Царском Селе семьи. В результате он стал заложником поезда, метавшегося между Могилевом, Бологим и Псковом.
Ставка, куда прибыл Государь, узнавала о столичных беспорядках из телеграфных сообщений, опаздывавших, как правило, на день или два; причем почти все они были к тому же недостоверными. А несколько отчаянных телеграмм Императрицы вообще не дошло. Оказалось, что между Могилевом и Петроградом нет надежных боевых частей, которые можно было бы спешно использовать для наведения порядка. Еще в январе решено было перебросить к Петрограду несколько кавалерийских дивизий, но Хабалов воспротивился. И дело заглохло. Ни ставка, ни военное министерство не имели планов, если произойдет мятеж в столице. Из 180-тысячного гарнизона Петрограда верными присяге были, как впоследствии оказалось, не более 12 тыс. солдат и всего лишь 3 тыс. полицейских чинов.
Пока царь бездействовал в роли пассажира, все ключевые решения состоялись без него, столица оказалась в руках бунтовщиков, и на псковском вокзале 2 марта его ожидал генерал Рузский, командующий Северным фронтом, чтобы вежливо потребовать отречения.
Ставка и Государственная дума, Алексеев и Родзянко в сложившихся обстоятельствах не нашли иного выхода, как пожертвовать одним «королем», чтобы спасти всю «партию». У писателя Ивана Солоневича были впоследствии основания утверждать, что «в этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит именно военным кругам». Тот факт, что царский поезд вместо Царского Села оказался в Пскове, вряд ли мог быть случайностью, а переговоры с Рузским оказались тщательно спланированным спектаклем, в эпилоге которого государь должен был превратиться в частное лицо.
Спасший Россию от германского вторжения в 1914 году, предотвративший военное поражение русской армии в 1915, организовавший победы русского оружия в 1916 году, обеспечивший возможность наступательной стратегии 1917 года, за которой должен был последовать разгром противника, Государь оказался бессильным противостоять примитивному заговору думской оппозиции (который не был для него секретом) и военных (что, наоборот, стало для него полной неожиданностью).
Один из организаторов церемонии отречения монархист В. Шульгин позже писал: думцы раскачивали массы на революционное выступление. Вся серая толпа, вся средняя интеллигенция, многие военные, бывшие военными только по одежде, все смотрели на Госдуму с каким-то упованием. Все радовались ее нападкам на правительство и сами приходили в волнение. Создавалось общее революционное настроение. Было ощущение близости революции. Революционный микроб отравлял столицу, заражал толпу на улице, проникал на заводы и фабрики, в казармы и канцелярии, в частные дома обывателей.
Возник эффект снежного кома. Заговор с целью устранения Николая обернулся переворотом, низвергнувшим монархию руками монархистов. Чиновничество бездействовало, социалисты провоцировали, монархисты сговаривались, духовенство выжидало, гарнизон разлагался, казаки посмеивались, рабочие бастовали, провокаторы агитировали, генералы политиканствовали, думцы делили портфели, царь раздумывал в нерешительности. В этой зловонной атмосфере столицы, с демонстративным пренебрежением игнорирующей войну, каждое слово, каждое закрытое или конспиративное совещание, каждая критическая статья или громкая оппозиционная речь приобретали силу орудийного снаряда, вырастая до гомерических размеров. Каждая мелочь стала иметь значение и обретать смысл, которым не обладала. Внешняя стихийность. Тайная организованность. Нелепые слухи, которым слепо верили. Участие немецкой агентуры. Масоны. Староверы. Война. Паралич власти. Бездеятельность монарха.
Не революция послужила причиной падения монархии, наоборот — падение монархии пробудило дремавшую революцию, и она прошла все ее стадии. От дерзких разговоров до заговора. От заговора — к планированию переворота. От гипотетического плана — к уличным беспорядкам и массовому неповиновению. Неповиновение оборачивается солдатским мятежом. Мятеж, побеждающий в столице — созданием правительства. Наконец, самозваная власть — революцией. И на оппозицию, всего лишь претендовавшую на участие в управлении, внезапно сваливается бремя всей полноты власти. И тогда все переходят на ее сторону.
http://rusk.ru/st.php?idar=104739
Страницы: | 1 | |
