ДЕМО и АВТОкратия

К пониманию правильного устроения власти

К хорошему быстро привыкают. И если жизнь людей в главных чертах им нравится, никому не удастся из-за чем-то неудобных частностей поменять государственное устройство, — власть становится стабильной, иерархичной, как символ устойчивости — египетская пирамида, где каждый на своём месте и знает своё дело. И наоборот — частые государственные потрясения прямо указывают на неудовлетворённость и недовольство народа своей жизнью, хотя к улучшениям фатально не приводят. Поэтому устающее от распущенной гражданской стихии общество удаётся со временем уговорить на «золотую середину» — плановую выборную замену власти, либо вовремя спуская пар, либо по воле народа не давая надолго удержаться у кормила удачливому временщику, даже если он народу во всём угодил. Конституционно запрограммированная кратковременность власти, ищущей стабилизации своих возможностей в деньгах, порождает её природную коррупционную суетливость и стремление так распределить ответственность за решения, чтобы ничего нельзя было понять, и чтобы перманентная неудовлетворённость людей серой безысходностью своей личной жизни не перерастала бы в горячее желание найти и наказать устроителей общества холодного социального благополучия и вёрткого бездуховного прогресса.

Любая форма демократии сводится к тому, что, в условиях разных интересов и возможностей, музыку сочиняет один честный ни от чего не зависящий институт власти, а пляшет под неё другой, старательный. Поскольку из-за несовпадения вкусов танцору это не всегда доставляет удовольствие, постоянно что-то мешает, да и усталость появляется, он, используя законно полученные на выборах полномочия, может попробовать вывернуться из-под своих обязанностей или компенсировать неудобства с помощью иной формы власти, не имеющей ни памяти, ни совести, — с помощью денег, либо общественных, находящихся в его распоряжении, либо частных, передаваемых за выгодное частнику решение. Имея власть явную и вдобавок скрытую финансовую, плясуну становится проще и музыку уже заставить писать по своему вкусу, причём, не такую резвую. Это финансово-властное кольцо тайных обратных связей может начаться и по-другому, — важно, что оно возникает и постоянно растёт обязательно, особенно быстро в хаотических ситуациях. А при развитых демократических процессах во власть уже сознательно идут люди, заранее знающие, что их потом купят — вызревает высокопрофессиональная политическая проституция, делающая не обязательной присутствие на верхушке хлопотливой формальной власти самых богатых людей, которые, конечно же, готовы оплатить своё отстранённое и потому безопасное существование. В результате, первоначально разделённое противоестественное двуголовое законодательно-исполнительное управление оптимизируется до единого иерархического, но с двойной моралью и двойной бухгалтерией, а власть, на длительный срок делегированная народом, не имеющим возможности ежедневного контроля и коррекции, оказывается неминуемо зависящей от постоянно пульсирующих денег, а не от избирателей, обременённых какими-то нелепыми потребностями.

Неудовлетворённые жизненные потребности народа приводят к снижению работоспособности, начиная с интеллектуальной, — не до изысков, когда приходится просто выживать и греться; но даже и грубую рабочую силу, заведомо неэффективную, начинают по-дешёвке завозить издалека, уменьшая заработки, подрывая инициативу и квалификацию своих людей, остающихся голодными. Под разумным предлогом развития экономики во главу угла ставятся уже не люди, на которых экономят, а общественный прогресс, на котором можно заработать, имея деньги. На деньги принято обменивать реальные усилия людей, результаты их труда; в эквивалентности этого обмена и состоит изначально честная (а может быть — наивная) идея денег. В нашем примере количество денег не уменьшилось, а произведённого продукта стало меньше вследствие недокормленности народа — неизбежно возникает инфляция, но она, раз власть и деньги начали сосредотачиваться в одних руках, становится управляемой, а для избранных и хорошо предсказуемой, что приводит к быстрой концентрации богатства у всё меньшего числа людей путём синхронизации фаз товарно-денежного обмена с удобно подрегулированными взлётами и падениями соответствующих курсов валют и акций.

Таким образом, инфляционный процент — точный интегральный измеритель уже совершённых в процессе товарообмена краж у всего общества, суммируемых с потерями от просто глупости руководства. А учётная ставка рефинансирования — это заранее объявляемый уровень грядущего воровства центральной финансовой властью, остальное растаскивают банки помельче и менялы. При этом коррупция и глупость, а лучше — цинизм власти, ставшей товаром — необходимое условие долгожительства демократических институтов, реализующих центральный процесс — властно-денежный обмен, который должен быть камуфлирован. Лучше всего для маскировки подходит обмен товарно-денежный, который становится непрерывно нарастающей самоцелью, потому что и власти, и денег хочется всё больше. Удовлетворяются не насущные потребности людей, а на потоке специально возбуждаемые, наиболее низменные, отшибающие мозги, которые не должны замечать, что ежесезонно в моду вводится не всё более неестественная обувь, а планомерный грабёж благодушного населения.

В свою очередь, именно неизбежная инфляция становится фундаментальной основой системного феномена рыночного товарообмена: появляется гарантированная возможность заработка без работы — процентное кредитование. А управляемость инфляции, при лишь формально непричастной к этому власти, реализует предпосылки для уж совсем подлого дохода в отказавшемся от защиты граждан государстве — страхования, причём, обязательное страхование — это уже открытая форма рабства, наряду со скрытой — обязательным налогообложением, подпитывающим коррупцию.

Деньги при любых катаклизмах, ими же и вызываемых, выживают, причём, всё более самовозрастая, этот процесс в конечном итоге и прикрывает своим пышным телом постоянно ветвящаяся демократическая власть, которая никогда не признает себя охлократией. Деньги, предназначенные всего лишь для облегчения и ускорения товарообмена, операции необходимой, но принципиально непродуктивной, в обществе планового потребления всё более воткрытую даются не за творческий или хозяйственный продукт, а за так же непродуктивную, но властную услугу, приносящую, тем не менее, выгоду большую, чем от любого труда. Накопившие большое богатство люди, только ими, деньгами, уже и вынуждены заниматься, они изобретают всё новые способы заработка на скоростной перепасовке виртуальных ценностей, неизбежно забывая, что это лишь обезличенный эквивалент человеческого опыта и усилий, который держится на общественном договоре, перешедшим в только до времени бездумную привычку. И люди эти по своей, чуть было не ошибся — доброй, воле принципиально устраняются от созидающего творчества, их ум вырождается в хорошо систематизированную хитрость, дружба — в респектабельные клубные связи и клятвы в тайных обществах и бандах, любовь — в роскошный свальный грех, а сама жизнь — в шикарную азартную игру на деньги. Они тянут за собою остальных, подменяя этой симуляцией жизни любой вдохновенный труд, а потом сами же нарушают договор, провоцируя уже не инфляцию, а очередной мгновенно обогащающий дефолт — ограбление заранее разворованным государством ему поверивших граждан…

Всё это становится возможным вследствие настырно введённой в постоянно зомбируемое общественное сознание чрезвычайно примитивной гуманистической лжи. Изначально заложена отвлекающая междоусобица тем, что человек поставлен в центр вселенной, он является мерой всех вещей, он свободен, выбирает и решает, хочет, и ни на кого не оглядываясь, покупает… Но вселенная одна, и центр один, а людей много, и правда у каждого своя, личная… Рядом с менингитной непосредственностью этого интеллектуального нарциссизма неуместно и даже неудобно приводить какие-то серьёзные, а тем более религиозные опровержения. Гуманизм не дал внятного ответа ни на один фундаментальный философский вопрос, потому что, не имея стратегии, занят угождением отрешённым человеческим мечтаниям, суетливо в декамероновском стиле меняя удовольствия и постоянно разбиваемую на счастье посуду.

Нелишне будет ещё раз подчеркнуть, что именно властно-денежный обмен является основой процесса, а товарно-денежный лишь маскирует тайные операции, отмывает проданную власть, вроде бы удовлетворяя людские потребности, а на самом деле — похоти и чванливую глупость. Поэтому деньги, не являются злом сами по себе, но становятся его носителем после их проникновения в процесс принятия государственных решений. Сама возможность подмены заказчика управления зарождается в разделении власти на законодательную и исполнительную, которые скупаются обе, причём, не важно до или после с помпой зафиксированной на выборах воли народа, во время которых обслуживается популистская мораль, заменяемая в межвыборное время хищнической. Эти постоянные шараханья и сама периодическая смена властных эшелонов лишает формальную власть возможности стратегического планирования, оставляя её у непрерываемого фактического финансового руководства, что очень существенно. Третья особенность — разделение власти на явную марионеточную и скрытую составляющие приводит к громоздким маскирующим институтам, потере эффективности и быстродействия искажённой структуры управления, что неудобно для истинной власти и, при вхождении её в достаточную силу, всегда заканчивается тиранией без масок, когда олигархия уже ни о чём народ не спрашивает. Для осуществления власти денег в среде подэлитных слоёв общества аналогичные разделяющие особенности вводятся демократически узаконенным приоритетом личных прав над общественными, а экономической базой этого нравственнообразующего эгоизма является культ частной собственности, её символом — телец златой, вдохновителем — дьявол.

Таким образом, власть разделённой не бывает, она бывает более или менее концентрированной, а в псевдохаотической фазе лишь заменяет отработавшие общественные теории, обескровленные персоналии и территории своей концентрации в соответствии с нераскрываемой стратегией. На всё воля Божья. Но поскольку полная анархия чревата неуправляемыми катастрофами всё более циклопической силы, замедляющими или вовсе пресекающими развитие целых государств и народов, она заменяется полупредсказуемыми демократическими выборами, которые надо понимать не как осуществление власти народа (буквально — все управляют всеми, что противоречит определению власти), а как явную фиксацию его политической незрелости. Ведь снизу выбирая верховную власть, покупаясь сознанием своей индивидуальной значимости, человек неизбежно игнорирует сложнейшую иерархическую структуру общества, профанирует свой же собственный выбор, делает его принципиально неадекватным как объективным реалиям так и субъективным желаниям.

Если же власть искусственно не разделена, она постепенно и постоянно сама себе вырабатывает и оптимизирует немногочисленные, лаконичные и легко исполняемые приёмы и правила, для своего же удобства формулируя их и в виде относительно стабильных законов мирного времени, сообразных со стоящими перед обществом стратегическими задачами и внешними условиями. Резко изменились условия, например, началась война — старые законы немедленно будут отброшены для адекватного реагирования. И никто не поднимет вой, что мгновенно действующей и не терпящей возражений диктатурой нарушены чьи-то индивидуальные права, когда вся нация поставлена на грань выживания. Но и формального нарушения закона при единстве верховной власти не происходит, поскольку она авторитарна, то есть сама себе устанавливает законы, сама исполняет, сама судит за нарушения закона. Эта, всё в себе имеющая власть, сильна не плебисцитом, а доверием народа, знающего, что дело чести будет соответствовать слову честной власти. В демократиях же люди, утратившие веру ко всему и ко всем, тайно собирают компромат, публично обсуждают и судят ближних и дальних; для пущей массовости появляются суды дилетантов-присяжных, страсти и патетическая болтовня вскипают, общественные процессы во всех слоях общества искажаются и замедляются, эффективность приносится в жертву высшей справедливости в трактовке тасуемых думских мудрецов, обильно пользующихся позднеантичными цитатами в целях экономии собственного интеллекта: «Пусть рушится мир, но торжествует закон!» Но тот, кто этот мир создавал, предостерёг: «Не судите, да не судимы будете!» А до сих пор чтимое ушлыми юристами римское право как раз и явилось главным катализатором разрушения империи, что у нас преднамеренно принято не понимать.

Если же в обществе укоренён приоритет национальных интересов над индивидуальными, то интересы автократии и нации совпадают, потому-что они выживают только вместе. Верховную власть никто не может купить, это было бы равносильно покупке головы у живого человека. В авторитарном государстве тоже есть гражданские права, как и в «гражданском обществе», только граждане там умнее, они, не дожидаясь тирании, согласились не вмешиваться прямым инерционным голосованием и митинговым мышлением в быстротекущую государственную деятельность в обмен на защиту от внешнего врага и внутреннего разложения, когда людей скупают и медленно нейтрализуют по-одному, каждого его собственным пороком. У авторитарного государства есть только одна стратегия выживания: оно сильно суммарной силой граждан, поэтому не стравливает их борьбой за свои демократические права, а стремится сдружить. Сделать это можно на основе освоенной всеми социальной культуры, источником и высшей формой которой является религиозный культ, а низшей — этические нормы, которые должны быть обязательны для всех, независимо от формы вероисповедания. Религия не только примиряет граждан, но и призывает их к силовой защите отечества, и в этом помогая автократии. При прочих равных условиях устойчивей то государство, где религия одна, и один народ, эту религию исповедующий.

Но сильнее маленького государства большая многонациональная империя; необходимое условие сосуществования в одном государстве разных народов — единая этика, религии при этом могут быть разными. Тора занимает особую позицию, поощряя двойные этические стандарты для живущих по её рекомендациям людей. Но наиболее распространённые, мировые, религии имеют практически одинаковые нормы социального поведения. При этом, в отличие от Христианства, Ислам допускает и признаёт долгом кровную месть, и всё же почитает отказ от неё и прощение виновных, как более высокий нравственный подвиг. Значит, этическая унификация мировых религий возможна без экуменистического слияния, затрагивающего основополагающие догмы и таинства. Для повсеместного установления бесконфликтных нравов необходимо ужесточение нравственных ограничений: принципиальный отказ от кровной мести и отказ от разных нравственных оценок для своих и чужих в идентичных ситуациях. Такое выравнивание этики не противоречит фундаментальным религиозным канонам, за исключением отдельных конфессий, в которых считается нормой агрессия к иноверцам, как таковым. Атеисту тоже не обязательно уезжать из страны с авторитарной государственной властью, достаточно помимо уплаты налога в мирное время согласиться с общепринятой этикой, а в военное — с мобилизационным предписанием.

Но проблема коррупционного разложения актуальна и для автократии, ведь в отличие от верховной власти, продажными могут оказаться низовые структуры. Очень эффективно противодействуют этому опять же религиозные заповеди. Человек, однако, греховен и слаб, а искушения целенаправленны и настойчивы, что делает массовый духовно-нравственный героизм невозможным. Но в отличие от демократии, гниющей с самой головы и потому принципиально не имеющей антиалчного иммунитета, для авторитарной власти можно попробовать построить структуру управления обществом, способную постоянно излечиваться от непрерывно атакующей заразы.

Имея власть, выстроить нравственно чистой всю её вертикаль сверху донизу, пусть не во всём обществе, а хоть в малой части, теоретически, конечно, можно, но, чем ниже, тем больше вокруг окажется инородных ветвей, сорняки забьют культурное меньшинство просто своей численностью, лишая силы корневую систему. Романтические, оторванные от реалий правители в истории крайне редки, и «кавалергардов век недолог». Поэтому, если приходит к власти прагматичный, пусть и благоустремлённый, верховный правитель, он стремиться решить другую более простую организационную задачу — поставить на все верхние ключевые должности своих, лично преданных, людей, а те своих… И тогда все они стараются давать неискажённую информацию наверх, точно исполнять повеления и заботиться о сохранении устойчивости структурных связей просто потому, что приди другой глава администрации — неизбежно начнутся аналогичные замены. Но борзое, как правило, непрофессиональное служение эмоционально истощается и, как только почувствует свою ущербность и потому одноразовость, переключается на азартное извлечение из оставшегося краткоотпущенного срока максимальной личной выгоды. Результат может получиться гораздо хуже, чем при демократии, поскольку там, хотя бы предвыборно надо свою квалификацию как-то доказывать, назначенец же чаще всего выбирается по принципу: свой дурак лучше чужого умника. Профессионально слабая, но волевая, авторитарная власть, стараясь выжить, обязательно применит диктат и затем неизбежно станет тиранией. Именно это свойство используется демократами для того, чтобы на вечные времена опорочить и отвергнуть автократию в принципе, запугивая население приказывающими диктаторами, подразумевая под ними пытающих народ тиранов. Главным инструментом автократии является стройный всем обществом усвоенный иерархический порядок, при диктатуре источником порядка является произвол авторитетного главы государства, тогда как государственная тирания действует уже исключительно посредством иерархии страха перед наличным начальством. Так можно было бы упорядочить термины, применяемые без должной чёткости; наследственная родовая аристократия (власть справедливых) — это частный случай автократии, в чистом виде в истории почти не встречающийся.

Прочнее диктаторских назначенцев стоят на ногах управленцы, растущие снизу; они пробиваются именно благодаря интеллекту, уже имеющимся заслугам, строят свою небольшую, но обязательно авторитарную, пирамиду власти высокопрофессиональной, потому что им приходится мериться силами с более крупными и многочисленными конкурентами. Первоначальный успех приводит к пропорциональному росту всей команды, причём, властные роли либо чётко раз и навсегда распределены, либо начинается внутриклановая борьба за место под солнцем, коллизий в ней может быть множество, но конец один — эта «семья» распадается, либо умирает. «Разделившийся дом не устоит». Но и жёсткая всё время растущая без внутренних потрясений властная структура, вбирая в себя всё более широкую и многочисленную базу, неизбежно поднимается до уровня своей некомпетентности, а поставить новую более эффективную главу властной пирамиды, действующему главе в его самую главную голову не может прийти по определению. Конкурентные качества утрачиваются, рост замедляется, останавливается, и конец близок… Редкие исключения вовсе не такие уж чудесные: либо это параллельное интенсивное личное развитие главы иерархии, который поддерживает здоровье всей структуры путём достаточно жёсткой кадровой политики, либо под одной и той же вывеской происходит всё же кардинальная смена руководства на более сильное, вследствие, например, корпоративного слияния руководящих структур.

Таким образом, поскольку куда не кинь — всюду клин, период расцвета общества, характеризующегося личной творческой инициативой большинства руководителей на всех уровнях, через какое-то время неизбежно кончается; за авторитарным периодом нравственного и религиозного подъёма, периодом вдохновляющей культуры, наступают времена духовного и творческого спада и затем стагнации; хаос постепенно входит в гармоничные архитектурные социальные формы, невостребованный острый индивидуальный интеллект заменяется на олимпе корпоративным «коллективным разумом», и эта пошлая сросшаяся осьминогоподобная голова программирует всё общество весьма ограниченным набором алгоритмов цивильной социальной моды. Уродливость такого мироустройства для сохранения самоуважения всеми просто отрицается вопреки фактам, а это тем легче делать, чем решительней общество скатывается на путь «подъёма благосостояния народа» через агрессивный суверенный делёж физиологических удобств и толерантное усреднение индивидуальных параметров особей стада до стандартов цивилизации. Этот прогресс из, по существу, другого мира «золотой клетки» исподтишка пасёт ростовщическая шпилеобразная власть, где вознёсшаяся гордыня и страх упасть с её высоты прессует ещё живых людей в плотоядный серпентарий, а мышление не может вырваться из освоенных периодических циклов заученной книги перемен, потому-что инакомыслие равносильно падению… - имитационная всё более утончающаяся до иглы иерархия плотской власти подламывается, вроде бы, неожиданно, вдруг и разваливается мгновенно.

Естественно, встаёт проблема выработки способов долговременного сохранения чистоты мотивов деятельности на всех уровнях неразделимой авторитарной власти, без чего автократию в принципе невозможно удержать от монетарного растления, а так же сопутствующая проблема постоянной профессиональной адекватности руководства всеми уровнями социальной иерархии. Эта проблема тем более важная, что во всемирной истории, при всём её многообразии, не найдётся народа и государства в полной или усечённой форме, раз или многократно не переживавших чередующихся демо и автократических периодов правления. В достаточно чистом виде это чередование встречается не часто, только в очень крупных государствах и империях, поскольку очень ощутимо наложение процессов и взаимовлияние различных социумов друг на друга, или враг на врага. Таким образом, взгляд на историю, не затрагивающий её мистической жизни, доступной только религиозному освоению, можно свести к сложной комбинации параллельных самостоятельных и взаимовлияющих процессов смены всего двух классических форм управления государствами. Этот, наиболее универсальный, подход даже не затрагивает идеологических построений и форм собственности, технического или психобиологического развития, энергетического или информационного обмена, прочих вторичных проявлений, постоянно ставимых во главу очередного уводящего от сути…изма или…кратии. Государственное устройство в первую очередь характеризуется не стоящими проблемами и уровнем развития общества, а способом осуществления власти, управлением.

Но поиск формальных стабилизационных механизмов управления невозможен без интуитивно-нравственного, в развитой форме — монотеистического, понимания жизни, её достоверного интеллектуального и художественного описания, которые в своём единстве составляют культуру общества, а та в свою очередь восходит к религиозному культу и одухотворённой мудрости.

Уникальной особенностью современного периода является лавинообразный процесс захвата всей Земли демократической формой управления, глобализация цивилизованного общества навязывает нагло и агрессивно под видом «общечеловеческих ценностей» свои двойные стандарты безнравственности и стандарты мышления, что является совсем уж несовместимым с разумом словосочетанием. И если раньше миграционные, часто воинственные, процессы позволяли, видоизменяясь, уцелеть одухотворённой культуре, то теперь на полностью освоенном ограниченном планетарном пространстве идёт борьба на полное уничтожение самих основ духовной и интеллектуальной жизни. Поэтому уже никак нельзя не видеть, что борьба автократии и демократии это борьба добра и зла, Бога с входящим в силу сатаной. И никак нельзя уйти от отодвигающей Апокалипсис задачи: обратного перехода от глобальной подавляющей демократической формы правления к автократии. Проблема апокалипсиса — это управленческая задача, задача перехода власти из рук уже побеждающей циничной мировой олигархии в созидающие руки верующей творческой интеллигенции, которая должна найти способы её долговременного сохранения от внутреннего разложения.

Слово интеллигенция, сознательно обесцененное и опороченное, означает самопознающий разум, разум, самому себе поставивший задачу: «Познай себя». Как социальный слой — это люди в народе, которые задумались над тем, что же из себя весь народ представляет, и как надо правильно жить, это мозг и нервы живого народного организма. Чтобы народ быстрей расшибся насмерть, его сажают в седло могущественной технической цивилизации и делают из него всадника без головы со шпорами обнажённых до копытоподобия страстей. Именно поэтому под творческой интеллигенцией нам предложено понимать всегда ранее презираемую богему и даже шутов, а под авторскими правами не системно заблокированное право управления собственными идеями и изобретениями, а право получать доход за системно организованное растление людей. Обоснованно опасаясь традиционных военных действий при современном развитии стратегического оружия, демократическая цивилизация главный удар в развёрнутой на всей территории планеты информационной войне направляет на духовность и интеллект людей, это не случайно — это главные качества, необходимые для прихода к власти автократии.

Из предыдущего анализа видно, что растущая снизу благодаря своей интеллектуальной творческой силе клановая автократия и, даже поставленная свыше, автократия демиургов, владеющих сакральным знанием, неизбежно будут угасать и распадутся вследствие фатальной греховности человеческой натуры, выродятся в демократические формы, или ещё хуже — в революционный хаос. Отсюда и рецепт не рассчитывающего на чудеса становления и сохранения оптимальной для общества автократии, — постоянный интеллектуальный и нравственный рост иерархически организованной деятельной власти, поддержание именно в наивысшем качестве этих двух компонент у власти верховной, единство сердца и ума. Как раз такой путь реализовал, например, князь Владимир, благодаря родовым и личным достижениям пришедший к власти в междоусобной борьбе, и надолго укрепивший её установлением на Руси духовной власти Православия, так же как и государство имеющего свою зримую иерархическую структуру — Православную Церковь.

Власть — это возможность управлять. Получив эту возможность, люди огромные усилия тратят на оптимизацию процессов управления, неуклонное соответствие задачам. В этом видна некоторая затаённая беспомощность, а иногда и осознанно завуалированный увод от главной проблемы управления — кадровой. В реальной жизни важна чуткая, опытная воля, устремленная через ответственно отобранные средства к хорошо осмысленной цели, а не мудрёная схема манипуляций, после которых заумно смоделированная жизнь сама преподносит желаемое. Важнее кто, а не как. Не алгоритмы и структуры, а только человек может объединить в себе оба необходимых условия успешного управления — нравственность и интеллект.

Администратор, первоначально успешно решающий организационные задачи за счёт интеллекта и знания дела, часто становится профессионалом-управленцем, а не мастером во вполне определённой профессии, если, увлекаясь властью, утрачивает интерес к глубинной сути происходящего; но тогда и руководить он неизбежно начинает по заранее опытно отработанным схемам и привычкам — живое творческое дело в его руках постепенно окостенеет. Ещё хуже, если уверенность руководителя базируется на соответствующем образовании — менеджер-манипулятор с патентованным набором алгоритмов и структур не обладает необходимой, опытом закреплённой, профессиональной базой, позволяющей глубоко вникать в суть управляемых процессов. Наилучший вариант — добившийся успеха профессионал, берущий на себя и управленческие функции с целью увеличения своей индивидуальной результативности в основном занятии; власть для него не цель, а средство, поэтому он стремится минимизировать затраты на управление, постоянно по ходу дела оптимизирует его и добивается всё более высоких личных профессиональных результатов и мастерства.

Но необходимо направлять и даже иногда ограничивать общественным интересом эту по сути эгоистическую, пусть и творческую, деятельность; такое ограничение должно быть осознано и признано руководителем, смирение должно стать для сохранения творческой энергии внутренним добровольным мотивом, потому что личное творчество не может быть управляемо извне общественным мнением, а творчества скопом не бывает, но чистая мысль в себе, искусство ради искусства тоже неизбежно становятся фаустовским блудом. Поэтому, чтобы иметь властные полномочия, руководитель помимо профессионального интереса и квалификации ещё должен постоянно соответствовать высокому нравственному цензу, причём, так же как и в случае с профессионализмом, не на основе предвыборных обещаний, а только на базе уже имеющейся репутации. При повышении социального статуса многократно возрастают и опасности сделок с совестью, даже Христа сатана искушал властью, как наиболее сильным средством. Но надо отчётливо ощущать, что общество, идущее ради иллюзорной стабильности на вытеснение индивидуальной творческой одарённости в своих высших слоях, теряет связь с Творцом и будет обрушено, а руководители такого общества первыми теряют образ Божий, образ творческий. Поэтому надежду на нравственное будущее во власти может дать только ежедневно укрепляемая искренняя религиозность непременно творческой личности.

Следовательно, претендентом на власть совершенно необходимо преодолеть два порога — достаточный профессиональный успех и достойная репутация, религиозность — желательна, и тем в большей степени, чем выше уровень управления. Из того, что человек успешно руководил на одном уровне не следует, что его без дополнительного профессионального успеха можно пропускать на верхние ступени административной карьерной лестницы, где он может уже оказаться некомпетентным. Однако, частенько, почувствовав вкус власти и прильнув к её бытовым преимуществам, руководитель добивается прямого карьерного роста без интеллектуального и профессионального совершенствования; это становится возможным благодаря беспечности общества и сговору карьериста с себе подобными — возникает саморазвивающаяся бюрократия, нравственные качества которой уже не прямо, а обратно пропорциональны уровню иерархии. Все структуры неизбежно обрастают компенсирующими деквалификацию руководства безответственными экспертными и консультативными органами, которые хорошо справляются с лакейской ролью, только последовательно вытравливая из своего состава честных специалистов. Профессиональная бюрократия, искусно жонглирующая этическими понятиями, быстрее всех меняет власть на деньги и служит им лучше, чем кто-либо, потому что по повелению своей изощрённо торгующей души к ним только и стремится, начисто лишённая каких-либо идеологических изысков и заблуждений.

Волю немногих власть навязывает большинству — ничто не может лучше кормить гордыню, этот наиболее сильный наркоподобный человеческий грех. Само пристрастие к власти это нравственный диагноз. Власть нормальным человеком воспринимается как неизбежное следствие и условие роста, или как обязанность и необходимый тяжкий социальный долг. Наградой успешному руководителю является уважение людей, а бытовые преимущества — только условием реализации власти. Для такого восприятия необходимы сильный здоровый мотив деятельности — приносящая удовлетворение творческая, результативная, полезная людям работа. Если этой работы нет, нет её результатов, то интеллектуальная и нравственная компоненты из мотивов деятельности постепенно неизбежно вымываются, заменяются на стяжание власти и денег, чем удовлетворяются не духовные и творческие потребности, а восхищаемое тщеславие и плотский зуд. Чтобы этого не происходило, чтобы руководитель не становился кадровым управленцем, постепенно утрачивающим первоначально освоенную специальность, он для перехода на новый уровень должен предъявить не успешный опыт управления, те самые схемы и алгоритмы, которые для помпы развивают целые институты, считая это занятие высоконаучным, а представить реальные индивидуальные достижения в рамах того дела, которым руководит, и преодолеть более высокий нравственный барьер. Этот повторный полный индивидуальный конкурс (но не конкурс руководимого коллектива) на каждой ступени карьерного роста должен стать ключевой и обязательной особенностью при селекции кадров, чем подкрепляются здоровые, достойные человека мотивы деятельности.

Однако опытный бюрократ будет доказывать, что и его управленческая деятельность требует не только изворотливого ума, но ещё профессионального и творческого подхода, не только вежливого внимания к просителям, но и любви к ближнему… Он хитрит, боясь потерять кормильца — кабинет с «вертушками», вокруг которых он то и вертится на самом деле, себя не забывая.

Профессиональные достижения достоверно оценить не всегда так уж и легко, хотя специалисты в каждой области хорошо понимают к кому надо обращаться за конкретным делом, оценивая по результатам. Но кто и по каким результатам оценит нравственность, которая, кстати, влияет и на первую оценку? Обычно это происходит, так же как и с профессиональным успехом, внутри самой управляемой системы; но это абсурд — зависимость очевидна. Оценки властолюбивого начальства, так же как и завистливого «трудового коллектива» крайне сомнительны, хотя бы ввиду недоказанной нравственности самих судей. Поэтому совершенно необходима, соблюдаемая в непогрешимой чистоте обязательно внешняя, независимая, не участвующая в самих делах, нравственная экспертиза устанавливаемых целей, методов достижения и отдельных поступков каждого человека, претендующего на хоть какую-нибудь власть. Это даже не нравственная оценка и не характеристика человека, а вероятностная констатация искренности стремления именно к добрым делам. Лучше всего с этой деликатной задачей может справиться Церковь, постоянно участвующая в сокровенной духовной жизни человека; более того, ни один другой общественный институт на такую роль просто не может претендовать, даже если и Церковь не идеальна.

Только объединённые общей целью могут развиваться в содружестве и содействии две обязательно внутреннецельные, иерархически выстроенные ветви власти, не пересекающиеся и не сливающиеся, но параллельные и близкие друг другу на всех уровнях: авторитарная административная, полностью ответственная за оперативное управление, его структурные и юридические формы, и догматическая духовно-нравственная, формулирующая стратегические цели оперативной деятельности, ограничивающая методы достижения этих целей, со вниманием и надеждой вглядывающаяся в человеческие души.

Стараясь смоделировать устойчивую авторитарную власть, начав с её единства, как главного отличия от принципиально порочной раздвоенности демократии, приходим, всё же опять, к двум ветвям власти. Административная власть юридически и экономически самостоятельна и неразделима, а чтобы она была в принципе неподкупной и неискажаемой, параллельно, так же иерархически, выстраивается ветвь духовной власти Церкви, имеющей постоянную, обеспеченную организационно и экономически, безусловную возможность и воодушевлять людей на конкретные дела, организуемые администрацией, а, в случае острой нужды, дискредитировать в глазах общества даже и главу всей административной иерархии, порекомендовав людям выбрать другого управляющего. Верхние слои общества Церковь должна опекать духовно, постоянно получая пропорциональную их уровню экономическую мощь, которую должна направлять на материальную опеку низов общества, духовно более слабых, но не заслуживающих дальнейшего развращения нищетой. Таким механизмом сомнительная эффективность личной эмоциональной благотворительности может быть замещена нравственно-обоснованным выравниванием благосостояния людей, укреплением авторитета и государства, и Церкви в глазах народного большинства. Именно такой образец деятельности являл Иоанн Кронштадтский, ворочавший чужими миллионами, но не всегда имевший пару обуви для себя.

Всякая попытка администрации подорвать структурное единство, внешние связи и экономическую базу Церкви, вмешаться в её внутренние дела, уменьшить возможности влияния на людей, должна однозначно восприниматься, как подготовка к разрушению самих устоев здорового общества. При всех замечательных профессиональных качествах такую администрацию, поскольку она начала заниматься самосохранением в ущерб делам, ради которых поставлена, на всякий случай, необходимо предельно быстро поменять, предварительно гласно объявив причины и опираясь на волю народа. Но и любая попытка Церкви принять на себя административные и хозяйственные функции, выходящие за пределы собственной обособленной структуры, приведёт к утрате доверия людей, вследствие неизбежных ошибок управления и мирских мотивов, поэтому во избежание всевозможных реформаций и расколов Церковь должна строжайшим образом блюсти бескорыстие, сторониться любой административной работы, неизбежно иногда и чёрной.

Из этих двух ветвей главной является нравственная стратегическая власть, она должна соблюдать себя самоё в безукоризненной чистоте высокодуховной внутренней жизни, не участвовать в управлении непосредственно, а только способствовать или противодействовать административной власти посредством своего авторитета в народе, никому не позволяя заблудиться. Поэтому Христос не гневался на торговцев и менял до той поры, пока не обнаружил их в храме, где не должно быть места и мельчайшей хитрости. Однако не диктат, а постоянный согласующий диалог между этими ветвями власти совершенно необходим. Церковь при автократии в принципе не может быть отделена от государства, поскольку является его высшей иерархической формой, это посольство Бога на земле, так же как и Господь соблюдающее завет о личной свободе человека в его поступках, но не угождающее ему из гуманистических заблуждений и не отступающее от Священных догматических установлений во взыскующей оценке человеческой деятельности.

Новой системы власти путём логических умозаключений изобрести не удалось, получилась монархия с духовно опекаемым Церковью народом и царём во главе. Но для политической практики может быть полезным сведение всего многообразия социальных структур к комбинации всего двух фундаментальных форм управления государством и вывод о том, что давно принятая на Руси симфония духовной власти Православия и мирской власти Царя является оптимальной формой правления с точки зрения здравого смысла и блага народа в качестве главного критерия. Да и переводится на русский язык автократия словом самодержавие. Духовно-мистическая религиозная сторона проблемы (Царь — помазанник Божий), как более высокая и недоступная для прямолинейного логического анализа специально не затрагивалась. Именно поэтому появилось отличие в смене верховной власти; если по мнению Церкви и согласного с ней народа нарушены цели и методы правления — инициируется конкурс или прямая просьба к кандидату принять на себя бремя власти, а не наследственная передача, которая и в рамках этой модели вполне возможна и легко осуществима вследствие наилучших условий у монарха для подготовки родового наследника. Вообще-то, родовая и семейная патриархальная власть, на своих уровнях реализующая примат общих интересов над частными, являются основной и естественной внутренней формой, социальной базой авторитарной государственной власти, поэтому и самодержавную династию естественно признать высшей стадией развития рода. Так же и демократия для своего самосохранения насаждает феминизм с целью растления семей, потому-что разрушить любое дело и живую структуру легче всего, поставив интеллектуально слабейшего, тщеславного и, для ускорения желательно, очень деятельного руководителя. Родовая социальная организация людей в любом случае должна быть восстановлена в полной мере и чистоте, только она сейчас способна сплотить и семьи, которые в большинстве своём без этого разлагаются, вызывая депопуляцию населения. Ещё одним и, пожалуй, важнейшим дополнением является настоятельная рекомендация верховной власти упразднить прямой карьерный рост, чреватый бюрократией и плодящимся генералитетом, прожирающим армию, ввести двухэтапный профессионально-нравственный принцип в конкурсе на власть, который для верховной власти является профессионально-духовным. Этим простым для понимания, но отнюдь не для внедрения, приёмом может быть достигнута ещё никогда исторически не реализованная долговременная стабильность нравственной авторитарной власти.

Посягательства царя, а скорее — свиты, на права Церкви вполне вероятны; именно против этого много лет боролся, правда, не всегда последовательно патриарх Никон, впоследствии оклеветанный заказными историками, представившими причину раскола, национальной трагедии русского народа, всего лишь в ревизии церковных книг и двоеперстии. И наоборот, присвоение в Западной Европе католической церковью ещё и мирской власти вызвало свирепую междоусобицу, приведшую кое-где к сокращению численности населения в разы. А затем пошёл, как всегда компенсируемый колониальным крестоносным грабежом, уже вышеописанный процесс деградации этой по сути уже мирской папской власти, имеющей нравственный суд внутри себя самой, что и перешло у наиболее последовательных и хладнокровных народов в клерикальный бизнес на неиссякаемой сострадательности божества. Совесть не реализуется в государственном масштабе, чувство это сугубо интимное.

Россия оказалась носителем угасающей духовности, сохраняемой народом и Православной Церковью, лишённой директивного влияния на абсолютную, никем и ничем не ограничиваемую, династическую власть, которая вследствие этого деградировала и пала, поставив и народ на грань уничтожения. А Европа, отдавшая административные функции в руки церкви, занявшейся бытовыми хлопотами, вполне сознательно в результате реформаций отказывалась от путающейся под ногами духовности в пользу услужливого гуманизма и таких эффективных денег, всю власть впоследствии исподтишка и захвативших путём закармливания людей, дуреющих в благоустроенном стойле от круглосуточного пищеварения и всё роскошней удовлетворяемых похотей. Оба варианта обречены, свободу не может иметь ни самодержец, ни гражданин, — её может постепенно обретать личность, приближающаяся к Богу.

Для упрочения независимости обеих ветвей власти и осуществления не периодического, а постоянного волеизъявления народа, всегда находящегося под опекой духовной и всегда зависящего от административной власти, можно предложить подоходный налог с граждан, состоящий из двух частей: нравственного и административного налогов; поступают они непосредственно в каждую из ветвей власти отдельно и независимо, причём, общая обязательная сумма свободно может быть в определённых рамках индивидуально перераспределена вносителями, которые постоянно рублём оценивают качество властных вертикалей. Сумма налогов с предприятий делится в той же пропорции, по воле населения, но ни в коем случае не по воле руководства этих предприятий, ибо такой порядок неизбежно приведёт к реваншу финансовой олигархии.

Приведённая авторитарная иерархическая структура управления не имеет систем внутренних сдержек и противовесов, по существу — демократической междоусобицы, истощающей энергетический ресурс; эта структура мобильней, поскольку не обязана и сама решает, собирать ли советчиков и экспертов, принимая и исполняя решения, она нацелена на качественные и стратегические достижения, глубоко профессиональна и опытна, поскольку не состоит из временщиков и не подвергается систематической избирательной встряске, отнимающей огромную часть времени и сил, искажающей мотивы поступков, она ответственней, поскольку, потеряв эффективность, будет структурно и кадрово реформирована немедленно, причём только в своей больной части, а не целиком, вплоть до быстрой смены основополагающих принципов руководства, если быстро и существенно изменились внешние условия. Эта структура управления едина в своих устремлениях, внутренне не разделена на исполнительную, законодательную и прочие откровенно словоблудные ветви власти, прикрывающие коррупцию. Эта структура не бесконтрольна, причём контроль достигается не длительным демократическим обсасыванием планов, прогнозов и уже свершившихся провалов, а соответствием руководящих личностей ортодоксальным нравственным императивам и ежедневной реализацией приоритета общественных интересов над личными на всех уровнях власти. И, наконец, эта структура принуждена совестью и духовностью быть честной — Государю не на кого спихнуть вину, стоя и перед народом, Церковью и Богом, а династия неизбежно умирает, уклоняясь от духовно-национальной стратегии. Так безо всяких собраний и выборов достигается народный характер власти, её фактическая соборность, при формальной авторитарности. Русский народ всегда ощущал себя носителем Православной Веры, которая устанавливает догматическую иерархию: власть не от народа, а от Бога, осуществляется через Царя, Помазанника Божьего, при нравственном водительстве Церкви Православной, одухотворяемой свыше и сильной доверием народа. Именно этот порядок, уваровскую триаду — Православие, Самодержавие, Народность, и призвана реализовать совершенная государственная автократия, имеющая естественную иерархию целевых приоритетов развития при принятии любых управленческих решений: духовность, интеллект, благосостояние.

Демократия же, не имея догматов, которые она осмелилась бы открыто предъявить, подражая автократии, профанирует догматику экспериментирующим на людях гуманизмом, хотя при этом услужливо ставит человека с его плотскими эгоистическими правами в центр не им созданного мира, распаляет тщеславие и, при полностью устранённой духовной власти, формально имитирует симфонию властей плановым расколом административной, по природе единой, власти на две псевдонародные, неестественные по-отдельности части: законодательную и исполнительную, голову и руки, которые могут работать только благодаря подключённым аппаратам искусственного финансового питания, а не собственной кровеносной и нервной системам всего народного организма. Поэтому и система ценностей этого всеоблепляющего вязкого брожения становится искажённой в каждом элементе и обратной в своей иерархии: деньги, хитрость, цинизм. Демократия, власть демонов, маскирует за многорассудительным словоблудием свою истинную суть — манипуляцию толпой, оболваненной посредством денег и выборных иллюзий; эта самозваная охлократия только до времени и под угрозой сдерживающей нравственной силы болезненно усмиряет свою мятущуюся бешеную гордыню и презрение к подвластному быдлу. Настоящее имя этой, сейчас возвысившейся по грехам нашим, спесивой, но пока-что трусливо-хитровато прячущейся власти — тайна беззакония, а в явном виде — антихрист.