Есть ли пророки в нашем отечестве?

12 декабря — день памяти монаха-прозорливца Авеля

Чуть более года назад в Суздале, с благословения правящего архиерея владыки Евлогия, состоялось малоприметное даже в пределах Владимиро-Суздальской епархии событие — установление памятной плиты монаху Авелю. Очевидно, все-таки не зря после долгих колебаний на плите было решено выбить евангельское: «Нет пророка в своем отечестве». Особенно, — так и хочется добавить: в нашем Отечестве. И в наше малоблагодарное время. Ведь достаточно провести опрос среди нынешних российских школьников, чтобы убедиться, что почти все они что-нибудь да слышали про хорошо «раскрученного» французского пророка Мишеля де Нотрдам Нострадамуса, а вот кто такой русский монах-прозорливец Авель знает далеко не каждый ученик даже и православной гимназии. Аналогичный результат даст, скорее всего, и опрос взрослого населения…

Да, безусловно, трудно не согласиться с православным писателем Александром Стрижевым, когда он говорит о приписывании в некоторых современных изданиях «задним числом"[1] тех или иных сомнительных пророчеств монаху Авелю. Например, такого, где Авель в разговоре с Павлом Первым называет Николая Второго «святым царем… искупителем», который «искупит собой народ свой — бескровной жертве подобно». Действительно: «можно ли сравнивать царя земного с Царем Небесным? Ведь Искупителем был, согласно Церковному учению, Господь наш Иисус Христос, Единый Безгрешный: Он искупил грехи всего человечества, и наши в том числе, и призвал на путь спасения всех людей. Царь Николай — святой, пострадавший за Россию, его почитаем мы как страстотерпца и как выдающегося государственного деятеля. Но сравнивать его с Сыном Божиим, называть «искупителем» — кощунственно и богохульно».

Все это так. И подобные вольные толкования «надо бы пресекать решительным образом». Хотя бы потому, что от них, и правда, уж сильно явно отдает современным околоцерковным мифотворчеством. Но тут важно, как нам кажется, не впасть в другую крайность. А именно: ссылаясь на недостаточную изученность такой исторической личности как монах-прозорливец Авель (получившего известность как раз за свою прозорливость, то есть дарованного ему от Бога умения видеть далеко вперед и предсказывать), закрыть, до выяснения обстоятельств, саму тему, наложить на нее если не табу, то как бы такую печать умолчания. До поры, так сказать, до времени. Вот наука разберется, вот отделит истину от вымыслов, реальные предсказания от мифических, вот тогда…

Но, во-первых, сомнительно, что это «тогда» когда-нибудь наступит. А во-вторых, свято место пусто не бывает. Пока мы будем молчать и осторожничать, не будут молчать и смущаться мифотворцы иноземных и иноверческих, чуждых нашему духу пророков-провидцев (вот уж, действительно, такого насочинявших и натолковавших (!), и несть им, толкователям, числа — в чем легко убедиться, запросив в Интернет-ресурсах материалы, связанные с именем того же Мишеля Нострадамуса).

Что же касается мифической стороны дела… Мифы они ведь тоже разные бывают. Без мифической составляющей невозможно себе представить, например, цикл былин о святом и абсолютно реальном историческом персонаже Илье Муромце, да и большую часть житийной (агиографической) литературы, особенно раннего периода. «Правильный» миф, таким образом — есть лишь сжатая, сконцентрированная метафора некой духовной реальности. До нас образно доносится то, чего нельзя донести никаким иным способом, вот, собственно, и все. Важно лишь, чтобы мифическое, по отношению к реальному, находилось в предельно допустимых и желательно минимальных пропорциях. Кем допустимых? Ну, например, чувством меры, вкусом, православным чутьем, если мы таковое согласны признать за реальность.

В этом отношении нельзя не согласиться (хотя и с небольшими оговорками), с мнением другой христианской писательницы Елены Чудиновой, которая в одной из своих статей[2] о соотношении патриотизма и церковности пишет:
«…Без мифов не живет ни один народ, и Россия здесь ничуть не различается с другими странами. Мифы — реальность народного менталитета, их совокупность очерчивает облик нации. По прошествии какого-то времени становится неважным, сколь реальны факты, заключенные в мифе, важно только, каким образом миф «работал», что с его помощью произошло».

Факты, конечно, всегда важны, сколько бы ни прошло времени, но вот то, что один сочиненный миф может «работать», и вполне успешно, против России и ее «консолидирующей», титульной нации, а другой вовсе даже может быть и не миф, а почти конкретная реальность, в силу своей не до конца проясненной достоверности, должен оставаться втуне и тем самым уступать «свято место» вредному мифотворчеству — с этим как-то соглашаться не хочется. Не лучше ли нам все-таки почаще обращаться к своей собственной истории, к своим собственным богатырям и героям (в пику всем этим дутым, как мыльные пузыри, терминаторам, джеки чанам и прочим там брюсам ли), к своим собственным родным пророкам, а там уж по ходу дела, «в процессе», так сказать, по мере изучения данных, вносить коррективы?.. Под лежач камень, как известно, и вода не течет (или: кто не толчет, тот и хлеба не печет). Главное — не молчать. Ибо молчанием, как сказал еще свт. Василий Великий, Бог предается.

Но вернемся к памятной дате…

Мемориальная плита с именем пророка, датой рождения и смерти, и главным его пророчеством: «Святая Русь процветет аки крин небесный» была, как уже сказано выше, год с небольшим назад торжественно установлена и открыта в Суздале, на территории Спасо-Евфимиева монастыря, в так называемом тюремном прогулочном дворике. Почему именно здесь, станет ясно, если вспомнить кое-какие основные вехи жизни монаха-прозорливца. Из того, что нам, разумеется, хорошо известно.

Жил монах Авель во второй половине XVIII века и в первой XIX-ого. О нем во многих исторических материалах сохранились свидетельства как о человеке, предсказавшем крупные государственные события своего времени. Между прочим, за десять лет до нашествия французов он предсказал занятие ими Москвы (а что там, ну-ка, предсказал Нострадамус и предсказал ли он печальный исход французов из Москвы и России?..) За это предсказание и за многие другие монах поплатился тюремным заключением. За всю свою долгую жизнь, — а жил он более 80 лет, — Авель просидел за предсказания в тюрьмах, в общей сложности, 21 год. Только во дни Александра I в Соловецкой тюрьме он отсидел более 10 лет. Его знали: Екатерина II, Павел I, Александр I и Николай I. Они то заключали его в тюрьму за его пророчества, то вновь освобождали, желая от него же узнать свое будущее. За одно из таких очередных пророчеств Авеля, в царствование Николая Павловича (как видно из указа Св. Синода от 27 августа 1826 года), приказали изловить и заточить «для смирения» в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. В этом монастыре, в первой трети XIX в. и окончил свою жизнь прозорливец.[3]

Любопытно, что в отличие от непомерно раздутого ныне Нострадамуса (прошу прощения за тавтологию), православного русского монаха Авеля еще при жизни почитали святым: многие барыни ездили к нему справляться о женихах своим дочерям. На что он смиренно, обычно, отвечал им, что он не провидец и что предсказывает только то, что ему повелевается свыше. До нашего времени дошло и «Житие и страдания отца и монаха Авеля». По «Житию» этому, монах Авель родился в 1755 году в Алексинском уезде Тульской губернии. По профессии он был коновал, но «о сем (о коновальстве) мало внимаше». Все же внимание его было устремлено на божественное и на судьбы Божии. Человек Авель «был простой, без всякого научения, и видом угрюмый». Стал он странствовать по России, а потом поселился в Валаамском монастыре, но прожил там только год и затем «взем от игумена благословение и отыде в пустыню», где начал «труды к трудом и подвиги к подвигом прилагати». «Попусти Господь Бог на него искусы великие и превеликие. Множество темных духов нападаше нань». Все это преодолел Авель, и за то «сказа ему безвестная и тайная Господь» о том, что будет всему миру. Взяли тогда Авеля два некии духа и сказали ему: «Буди ты новый Адам и древний отец и напиши яже видел еси, и скажи яже слышал еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а только избранным моим и только святым моим». С того времени и начал Авель пророчествовать. Вернулся в Валаамский монастырь, но, прожив там недолго, стал переходить из монастыря в монастырь, пока не поселился в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии, на Волге. Там он написал свою первую книгу, «мудрую и премудрую"…

Дата смерти монаха Авели до сих пор в точности не определена. Одни источники называют 1841 год (эта дата и высечена на памятной плите). Другие склоняются к 1831 г. Разночтения в датировках, тем более, когда вопрос касается определения годов рождения — смерти монахов — дело довольно частое. Так, например, мы до сего времени не знаем в точности даты рождения и смерти суздальского святителя епископа Феодора или смерти святой княжны Евфросинии Суздальской. Даже дата рождения великого русского полководца, не проигравшего ни одного сражения, Александра Васильевича Суворова, в одних случаях пишется — 1730 г., в других — 1729. Даты рождения монаха Авеля также разняться. Одни исследователи указывают 1757 г. (так выбито на плите), другие, как в вышеприведенном «Житии» — 1755 г. В любом случае, мы должны обратить внимание на то, что-либо уже в этом году, либо еще через три года исполняется 250 лет со дня рождения нашего знаменитого соотечественника, благочестивого монаха-прозорливца, — юбилей вообще-то не шуточный, и если нам все же придерживаться даты, выбитой на плите, у нас еще есть в запасе достаточно времени: и порыться в архивах, и поработать с уже готовыми документами, и отделить истину от вымыслов, реальные предсказания от безусловно мифических, приписанных монаху Авелю «задним числом».

На плите высечено известное евангельское изречение: «Нет пророка в своем Отечестве». Фразу эту нельзя понимать вне контекста, и означает она только то, что нет пророка до тех пор, пока он не признан. Сдается, что первый скромный шаг в признании и всенародном почитании русского монаха-прозорливца в Суздале сделан. Сама могила Авеля находится также на территории Спасо-Евфимиева монастыря, метрах в ста от тюремного дворика, где установлена плита, за Свято-Никольской церковью, сразу напротив алтаря, на бывшем монастырском кладбище, которое было разрушено администрацией располагавшегося здесь политизолятора под названием СТОН (Суздальская тюрьма особого назначения) в 1923−24 гг.

СНОСКИ:
1. Стрижев А. О чем могут поведать архивы. К 250-летию со дня рождения преп. Серафима Саровского // Благодатный огонь. 2004. N12.
2. Чудинова Е. Демарш Верховенского // http://www.radonezh.ru/analytic/articles/?ID=1376
3. Архивные документы, свидетельствующие о пребывании монаха Авеля в духовной тюрьме Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря:
1) Из донесения архимандрита Парфения правящему архиерею Владимиро-Суздальской епархии, 1830 г.:
«…В церкви, состоящей при арестантском отделении, святителя и чудотворца Николая иконостас и образа пришли в совершеннейшую ветхость, на исправление коих содержащийся в сем монастыре монах Авель жертвует собственных 1500 р.»
2) Из завещания монаха Авеля монастырю, 1830 г.:
«Преклонные лета мои, а с тем вместе и недуги, свойственные человеку, готовящемуся предстать пред суд Предвечнаго, обязуют (меня) своевременно сделать следующия распоряжения… В следствие собственно мною благоприобретенной… капитал… в 5 тысяч рублей… почитать отныне впредь вечною собственностью и принадлежностью Владимирской Епархии Суздальского Спасо-Евфимиевского монастрыря».
Оба эти документа дают нам основание полагать, что дата смерти монаха Авеля — 1831 г. — все же более близка к реальной, нежели дата — 1841 г. Здесь всё говорит о том, что слова о «человеке, готовящемся предстать пред судом Божиим» — не просто фигура речи, а монах действительно предчувствовал свою близкую кончину. Мог ли относительно себя самого ошибаться тот, кто безошибочно предсказывал даты великих исторических событий и смерти русских монархов?