 |
| Православие и Мир | Католикос-Патриарх всея Грузии Илия II (Шиолашвили) | 21.01.2013 |
Патриарх говорит очень тихо и медленно. Он видел несколько эпох: несколько волн гонения на Церковь и ее возрождения, он сам восстанавливал и продолжает восстанавливать Грузинскую Церковь после десятилетий безбожия. На сегодняшний день его авторитет в Грузии не сопоставим с авторитетом ни одного политика, ученого или артиста.
Сначала кажется, что он очень слаб — старость берет свое. Потом замечаешь, что память и ум его — крепче и яснее, чем у молодых. Потом ловишь себя на том, что, не доверяя диктофону, пытаешь торопливо записать его слова — чтобы не потерять ни крупицы, ни капли бесценного дара — воспоминаний человека, ставшего духовным отцом целому народу.
Святейший Католикос -Патриарх всея Грузии Илия II принял в своей резиденции главу редакционного совета ПРАВМИРа протоиерея Александра Ильяшенко и сотрудников портала для беседы о христианском взгляде на историю, о свидетелях веры советского времени и о возрождении церковной жизни в Грузии.
Протоиерей Александр Ильяшенко: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые..» — сказал поэт. Но переживать роковые минуты, которые испытывает мир, — тяжелое страдание.
Святейший Католикос-Патриарх Илия: Прежде всего, я сердечно приветствую вас и всех читателей вашего издания.
В этом мире роковые минуты — это вся история христианства. Нельзя сказать, что когда-то не было роковых дней. Потому-то Церковь и называется «воинствующей Церковью». Роковые минуты были и будут всегда, и надо просто мужественно встречать их и с верой и любовью преодолевать.
Например, в истории Грузии есть моменты, которые мы называем золотым временем. Но фактически не было никакого золотого века — всегда мы защищались от врагов, защищали свою веру, свой язык, свою культуру.
Святой царь Вахтанг Горгасал, который жил в IV веке и при котором Грузинская Церковь обрела автокефалию, перед смертью оставил такое завещание: «Ищите ради Христа смерти в мученичестве». Не сказал: «мужественно преодолевайте трудности», а «ищите смерти ради Христа», сами ищите.
Вообще вся жизнь человека — это испытание. Праведный Иов не утверждал этого, но ставил вопрос: «Не испытание ли жизнь человека на земле?». Блажен тот, кто выдержит это испытание!
Грузинский великий царь, Давид Строитель писал: «Похороните меня на таком месте, чтобы на могилу ступала нога человека и животных». Какое смирение! Я не слышал и не видел такого.
Был у нас такой гениальный поэт Лука Разикашвили. Все знают его под псевдонимом Важа-Пшавела. Он был родом из нашего села, Сно. У него есть такие слова: «Я хочу быть травой, но не косой. Я хочу быть ягненком, но не волком. Когда я страдаю — тогда блаженствую».
На такой глубокой вере воспитывался наш народ — на вере внутренней, а не внешней.
Мы не должны терять надежду на Бога и человека. Часто бывает, что мы делаем какое-то добро людям, а они платят нам нелюбовью, а иногда и ненавистью, но это не должно смущать нас.
В XIII веке, Во время нашествия со Средней Азии были замучены почти все жители Тбилиси и его окрестностей. Завоеватели вынесли из Сионского собора иконы Спасителя и Божией Матери, положили на мост и заставляли мужчин, женщин и молодёжь, взрослых и маленьких, ногами попирать их. Почти никто не посмел осквернить святыни! И за это всем рубили головы. Родители подбадривали и давали пример мученичества своим детям. Погибло более сто тысяч человек.
Действительно, это чудо. Такими были наши предки — может, их молитвами мы держимся. Это большой пример для верующих.
— На вашем жизненном пути вы встречали выдающихся людей духовной жизни. Могли бы вы рассказать о тех, у кого вы учились духовной жизни — о тех, кто являл вам пример подлинного христианства?
— Первое духовное воспитание я получил от своих родителей.
Наша семья была пристанищем для изгнанных монахов, священников. Даже родственники не могли их принять, и они приходили к нам. Мои родители кормили их, одевали, оставляли на ночлег.
— В те страшные годы это каралось. Ваши родители могли быть осуждены на несколько лет лагерей. Тут надо было иметь особое мужество.
— Как-то Господь хранил нас. Отец и мама были родом из села Сно в Казбекском районе. Они ездили на Северный Кавказ, а оттуда привозили пшеницу, кукурузу. У отца и дяди были пекарни, они пекли хлеб и тем жили.
Однажды ночью пришел знакомый моего отца и говорит: «Пришел список из Москвы, кого мы должны раскулачить. В списке вы тоже находитесь». Родители временно оставили Грузию и уехали во Владикавказ, там купили дом.
Так мы переселились в Осетию.
К нам часто приходили на ночлег ночью.
Помню, во Владикавказе закрыли монастырь и устроили там скотный двор. У нас жила матушка Палладия, русская. Я настолько любил ее, что начинал плакать, боясь, что она может уйти. Из храма в воскресенье она мне приносила гривенник, десять копеек, и за этот гривенник я покупал двух петушков на палочке.
Во время войны, мой отец собрал группу людей, которые написали письмо в Москву и просили открыть храм. Пришло согласие, они купили землю и построили молитвенный дом, где мой отец был старостой.
Очень хорошие были там священники. Я их очень любил. Когда они приходили к нам и вешали одежду на вешалку, я тайно входил в эту комнату и надевал их рясу. А на службе я становился у амвона так, чтобы, когда диакон входил, он дотронулся до моей одежды. Мне тогда было лет десять-двенадцать.
Отец и мать были верующими, но не фанатиками. Как я уже сказал, нас часто посещали гости, и в том числе мусульмане — ингуши и чеченцы, друзья моего отца. Мама настилала ковры в лучших комнатах, и они там молились. Мы же молились в другом комнате перед иконами, а потом вместе садились за стол.
Во время войны была бомбежка Владикавказа, и осколок убил нашего соседа — армянина, и не было возможности его похоронить на кладбище, так как была сильная перестрелка. У родственников покойника были сады и семья этого человека попросила предоставить землю, чтобы хотя бы временно, на неделю-две, захоронить этого армянина. Все отказались. А мой отец его похоронил в нашем дворе. Я даже помню, где.
Во время учебы в Духовной семинарии у нас был духовник, отец Петр, трудился миссионером на Дальнем Востоке. Во время поста он приходил к нам в семинарию и мы у него исповедовались.
Помню, как-то я говорил об одной страсти, а он начал плакать и сказал: «Неужели тебя один грех так мучит?!»
Уже в Тбилиси у меня был духовник, отец архимандрит Шио (Дзидзава). Когда я был в Батуми, он время от времени приезжал ко мне, исповедовал, служил вместе с нами.
Он был особый человек, немножко юродивый. Однажды он приехал ко мне в Батуми, смотрю — а его священнический крест висит на черной ленте. Я спрашиваю:
— Отец Шио, почему сняли цепочку?.
А он отвечает:
— Одна соседка тайно вошла ко мне в дом, — (а дом у него никогда не закрывался,) — и ей так понравилась цепочка, что она половину оторвала. Я узнал, кто это сделал, снял вторую половину и отнес ей.
Однажды во время Петропавловского поста я поехал принимать лечебные ванны для ног. Врачи хорошо знали отца Шио и как-то раз, увидев, что он ко мне идет со своим послушником, приготовили три стакана молока, — что имели для себя, то и вынесли нам.
Отец Шио помолился, благословил трапезу, и мы выпили это молоко. А послушник закрылся рукой, чтобы даже не смотреть, как мы нарушаем пост. Отец Шио мне говорит на ухо: «Владыка, вы на него не обижайтесь, он еще до этого не дорос».
Потом, когда я был сухумским митрополитом, он приезжал и туда. Приедет и сам зовет: «Владыка, собирайтесь к исповеди». Я помню, что обычно исповедовался в среду.
Как-то он поисповедовал меня и уехал — матушки его увели под руки. А после Пасхи приехали две матушки и сказали, что он впадает в беспамятство и кричит: «Владыка!» — а какой владыка, не говорит. Я взял священника, Святые Дары, и поехали к нему в село.
В первый момент он меня даже не узнал. Потом вспомнил.
Его духовником был отец Константин, тоже очень строгий подвижник. Я сразу послал за ним человека: «Причастите его, он очень плохо себя чувствует!». «Нет, — отвечает отец Константин, — он воду пил».
— «Ну и что, что воду пил?»
— «Нет, он еще продержится».
Я не стал спорить, зашел к отцу Шио и спрашиваю: «Хотите, чтобы я вас причастил?»
— «Да, — говорит, — только скорее!»
Я причастил его, он успокоился, перестал бредить, лихорадка прошла. Лежит тихий, весь в поту — я испугался, что сейчас он и умрет. Он положил мне на голову руку и говорит: «Мой Патриарх».
Я говорю: «Отец Шио, это же я, Илия, митрополит!» А он повторял одно и то же: «Мой Патриарх».
В эту же ночь он скончался — до утра не дожил.
Так что вокруг меня были очень духовные люди. Я-то мало воспринял от них. Надо было учиться и слушать их.
Мария Сеньчукова: Что было труднее всего восстанавливать в церковной жизни Грузии, как приводили людей в Церковь?
— Это был сложный процесс. Во время Пасхи стояли милицейские кордоны, молодежь забирали и отводили в участки. Там их до утра держали, а после литургии отпускали.
Молодые люди из интеллигентной среды очень хотели служить в церкви или работать в Патриархии. Правительство со всеми силами сопротивлялась этому и заставляло их родителей не пускать своих детей к нам. Но всё же первыми стихарщиками были, например, Зураб Чавчавадзе, — сын известного философа, директора института философии, Нико Чавчавадзе, Иосеб (Сосо) Церетели, — сын всемирно известного семитолога Константина Церетели, Георгий Чантурия, — один из лидеров национального движения, и другие. Но потом власть всё же заставила их покинуть нас.
Строго было запрещено подросткам общение с духовными лицами. Помню, однажды ко мне привели воспитанников детского сада. Учительнице, которая организовала эту встречу, потом пришлось неделями ходить в милицию и давать объяснения.
В духовной семинарии, на вступительных экзаменах присутствовали и представители совета религии и контролировали, чтобы способные молодые люди не смогли попасть в духовном училище.
Несмотря не всё это, грузины не восприняли советские идеи сердцем, а только внешне. Были такие случаи, когда ко мне приходили даже правительственные люди, а уходя говорили: «Сердцем мы верующие, сердцем мы верим».
Меня хотели избрать Патриархом еще до Давида, после Ефрема II.
Однажды был такой случай: Какой-то член партии приехал в наше село, Сно. Шло заседание по сельскому хозяйству. Встал один человек и спрашивает: «У меня такой вопрос: почему митрополита Илию не избрали Патриархом?» Он ответил: «Это не по существу нашего заседания». Потом второй встал, третий. И он уже подумал: «Они все, наверное, встанут» — и ответил: «Потому не избрали, что молодежь пойдет за ним, а это нам не нужно».
Потом, через пять лет, опять состоялось избрание Патриарха. Против меня писали письма: что митрополит Илия — антисоветчик, и так далее. Но что было волей Божией, сбылось.
Начали думать об организации процесса интронизации: сколько людей пустить в патриарший собор во Мцхете. Договорились о шести тысячах. Мы хотели больше, а власти — меньше. А вышло не шесть тысяч, а шестьдесят.
Двор собора и улицы были полны людей. Все как нажали на милиционеров — они и ушли. Вот оттуда и началось восстановление Церкви. С первого дня.
Такое многолюдье стало обычным явлением для наших церквей, и большинство из них молодёжь. Домостроительство местных церквей зависит от того, как она защищает ценности православной церкви.
Бог да благословит всех нас чтобы мы были самоотверженными служителями Истины и Любви Христа, чтобы показать тернистый путь всем и привести их не к себе, а к Господу Иисусу Христу.
Беседовали протоиерей Александр Ильяшенко и Мария Сеньчукова
