Прикарпатская Русь под владением Австрии

Глава 10

Оглавление книги

X. Крымская война и её последствия для Австрийской Руси

Со времён короля Франциска I Франция осуществляла в некотором роде протекторат над католиками Турецкой Империи. В течение XVI—XVIII вв.еков между Францией и Турцией было заключено несколько договоров (капитуляций), согласно которым за Францией было признано право защищать западных купцов, путешественников и монахов, пребывавших в пределах Турции [65, 12—36]. Как следствие, купцы и купеческие суда, отправлявшиеся в Турцию, вверяли себя покровительству Франции и всегда старались получить свидетельство из Торговой палаты Марселя, которая обеспечивала их торговые дела на Востоке. Поэтому всех западных купцов в Турции называли франками.

Папа Пий IX решил воспользоваться французским протекторатом, чтобы распространить на Востоке католицизм и присоединить православных в Турции к Римской церкви. С этой целью в 1847 году он заключил конкордат с Турцией и постановил учредить в Иерусалиме католический патриархат. В следующем 1848 году новый патриарх, Валерга из Лоано, совершил торжественный въезд в Иерусалим. Одновременно к султану Абдул-Меджиду был послан кардинал Ферриери, имевший поручение папы попытаться с помощью турецких властей соединить католиков и православных в одной церкви, а проще говоря, подчинить Ватикану православных подданных Османской Империи. Вскоре на помощь Ферриери прибыл французский ученый Эжен Борэ, написавший несколько сочинений против Православия. Турецкое правительство отнеслось к плану Пия IX благосклонно, однако Вселенский Патриарх и даже армяне отвергли всякую мысль признать главенство папы.

Таким образом, хотя план Пия не удался, но инициатива Ватикана не осталась без последствий. Учреждение католического Патриархата в Иерусалиме укрепило надежды тамошних католиков, которые начали более смело выступать против православных. Таким образом, вместо предполагавшегося примирения обеих церквей в Иерусалиме и во всей Турции возникла ещё большая вражда между их исповедниками. В 1850 году вышеназванный Борэ издал брошюру «Question des lieux saints (Вопрос о Святых Местах)», в которой доказывал права католиков на некоторые места в Палестине, находившиеся в руках православных. Эта брошюра вызвала возражения со стороны православных, перешедшие в горячий спор, приведший, в конце концов, к большой войне. Помимо прочего возник спор о Вифлеемской церкви и о Церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Положение последнего храма по праву собственности было своеобразным — одна его часть была общей собственностью всех христиан, но отдельные алтари, часовни, своды, стены и самые крошечные места принадлежали и православным, и католикам, и армянам, а также коптам, сирийцам и абиссинцам. При таком сложном праве собственности постоянно возникали споры и даже потасовки, и турецким властям приходилось вмешиваться и восстанавливать порядок. Общественное мнение Франции, взволнованное брошюрой Борэ, озаботилось судьбой Святых Мест в Палестине, и вследствие этого в августе 1850 года французское правительство приказало своему посланнику в Царьграде, генералу Опику, требовать от турецкого правительства признания за католиками некоторых Святых Мест, на которые они имели притязания. Францию поддержали другие католические государства, среди которых была и Австрия.

Действия Франции вызвали неудовольствие России, и она, со своей стороны, заступилась за православных. Подобно тому, как Франция имела протекторат над католиками, так Россия имела протекторат над православными в Турции. Это право опеки было одним из условий мира, заключённого в Кючук-Кайнарджи в 1774 году. Французская дипломатия сумела перетянуть турецкое правительство на свою сторону, а поскольку Франция отклонила предложение России решить спор посредством переговоров, то между обоими государствами неминуемо должны были возникнуть распри. Конфликт ещё более обострился из-за того, что правитель Франции Наполеон, принявший 2 декабря 1852 года титул императора, чувствовал себя обиженным письмом Николая I, в котором царь употребил выражение «мой друг» вместо «мой брат».

Видя враждебное отношение Франции, российский Император хотел сблизиться с Англией и в приватном разговоре с английским посланником в Петербурге 21 февраля 1853 года указал на потрясения, происходившие в Турецкой Империи и указывавшие на её близкий распад. Ввиду возможности такого события, по словам Императора, Англия и Россия, как наиболее заинтересованные державы, должны договориться между собой. В случае распада Турции Придунайские княжества (Молдавия и Валахия), Сербия и Болгария могут стать независимыми государствами, Египет и остров Крит может забрать Англия… Англичане не согласились с этим предложением, и более того, сообщили о нём Турции, чем ещё больше настроили её против России.

Несмотря на отказ Англии, царь Николай отправил в феврале 1853 года князя Меньшикова в Царьград с решительным требованием не нарушать прав православных в Святых местах, препоручив ему в случае упорства турецкого правительства порвать с ним дипломатические отношения. Посольство Меньшикова не принесло успеха, и 2 июля 1853 года два русских корпуса выдвинулись, чтобы занять Молдавию и Румынию.

Решающей для исхода войны была позиция Австрии. Австрия негодовала на Турцию за то, что она предоставила убежище венгерским и польским эмигрантам. Когда Турция в 1852 году в очередной раз собиралась покорить Черногорию, Австрия выступила в её защиту и послала в Царьград в январе 1853 года графа Лейнингена с требованием приостановить военные действия у своей границы. Турция была вынуждена удовлетворить требования Австрии. Но относительно России австрийская дипломатия занимала другую позицию. В июне 1853 года Николай I предложил Австрии принять сторону России в разгорающемся конфликте и выдвинуть к турецкой границе армейский корпус, а также занять Сербию, Боснию и Герцеговину. Австрия отклонила это предложение и наряду с западными державами включила неприкосновенность Турецкого государства в программу своей иностранной политики. Но войну с Россией, к которой Австрию призывали Франция и Англия, Австрия была готова начать лишь в том случае, «если бы эта война имела перед собой великие цели» [138, 1890, 95], т. е. такое ослабление России, чтобы она в будущем не представляла опасности для Австрии. Совершенное ослабление России могло произойти только после восстановления независимой Польши в давних пределах, о чём мечтал Наполеон.

Но такому переустройству Европы сопротивлялись многие государственные деятели Пруссии, включая Бисмарка, который писал 25 июля 1854 года Мантайфелю, что нельзя допустить участия в войне Австрии, поскольку в таком случае она может занять Придунайские княжества и создать независимую Польшу, которая ослабила бы положение Пруссии [72]. Хотя прусский посланник при лондонском дворе Бунаен представлял Россию врагом Германии и советовал своему правительству вместе с западными державами начать с ней войну [73], однако при дворе Фридриха Вильгельма IV одержала верх партия, склонявшаяся к России. Пруссия лишь 20 апреля 1854 года заключила с Австрией договор, согласно которому обе державы обязались оказывать друг другу взаимную помощь в случае неприятельского нападения на одну из них и требовать от России выведения её войск из Молдавии и Румынии. Обе державы должны были выступить против России войной только в том случае, если бы она не вывела свои войска из Придунайских княжеств или перешла бы Балканы.

Враждебная позиция Австрии, преградившая России путь в Царьград, огорчила военные круги в Санкт-Петербурге. Генералы Паскевич-Эриванский и Иомини, как утверждали в Австрии, советовали Императору Николаю I объявить Австрии войну и искать пути в Царьград через Вену [66, 87]. Генерал Сумароков даже подготовил план такого похода. Иомини же советовал царю либо всеми силами ударить в направлении Вены, либо удовлетворить требования Австрии, т. е. оставить Придунайские княжества и сосредоточить военные силы для защиты Крыма.

Чтобы не вызвать военных действий со стороны Австрии, Император Николай I избрал последнее, и приказал своим войскам, сражавшимся при Дунае с турками с 23 октября 1853 года, оставить Придунайские княжества. Приказ был отдан 20 июля 1854 года, и уже 6 августа турки были в Бухаресте. Австрия, заключив 14 июня договор с Турцией относительно занятия своими войсками Молдавии и Румынии, мобилизовала более полумиллиона человек и, имея 1184 единиц орудий, в сентябре и октябре войсками под командованием фельдцейхмейстера Гесса осадила Придунайские княжества. При этом в Галиции был оставлен сильный обсервационный корпус. 2 декабря Австрия подписала договор о союзе с Англией и Францией.

Между тем эти державы, заключившие 12 марта 1854 года союз с Турцией, 28 марта объявили войну России. Их военные отряды вначале поспешили на помощь турецкой Придунайской армии, но поскольку Россия отозвала в июле свои войска из Румынии и Молдавии, то вождям союзных войск пришлось избрать другой план военных действий. Французский военный министр Вальян предлагал направить поход через Аккерман, Одессу и Перекоп к Украине и взволновать Кавказ, но военный совет, состоявшийся 18 июля в Варне, решил прежде всего заполучить Севастополь в Крыму.

Таким образом, театром военных действий стал Крым, а также турецкая Армения. Геройская защита Севастополя, удивившая весь мир, приковала к этой крепости все военные силы союзников, поэтому они никак не могли проникнуть дальше в пределы России. 2 марта 1855 года умер царь Николай, и на Российский престол вступил его сын Александр II. Хотя 8 сентября 1855 года, после длительной осады, союзные войска заняли Севастополь, и против России выступила также Сардиния, которая заключила союз с Англией и Францией 26 января 1855 года и отправила вспомогательное войско под Севастополь, тем не менее, силы западных держав были настолько истощены, что они выразили желание заключить мир. Кроме того, Наполеон III не пожелал вести войну дальше, поскольку союзники не приняли его плана относительно Польши. Дважды — в марте и сентябре 1855 года — он предлагал в Лондоне восстановить Польшу «в пределах трактатов 1815 года». Однако Англия возразила, что подобный проект может не понравиться Пруссии и Австрии и отдалить их от западных держав. Не имея других целей, французский император решил сблизиться с Россией.

Видя, что западные державы склоняются к миру, Австрия опасалась, чтобы её интересы при решении восточного вопроса не пострадали. Поэтому она отправила в Петербург графа Эстергази, и тот 26 декабря 1855 года вручил петербургскому двору ультиматум, в котором, помимо прочего, от России требовалось уступить половину Бесарабии в пользу Молдавии. Австрия желала отодвинуть Россию подальше от устья Дуная и от своей восточной границы. Собравшаяся 25 февраля 1856 года в Париже конференция для составления условий мира лишь отчасти удовлетворила требования Австрии. В мирном договоре, подписанном 30 марта, Россия уступила Молдавии из Бесарабии только полосу, прилегающую к нижнему Пруту и Дунаю. Но в целом положение России на юге было ослаблено, ибо в силу условий мирного договора ей нельзя было ни держать флот, ни строить крепости на Чёном море. Чёное море было открыто для торговых судов всех стран, но в него не могли входить военные корабли. Независимость и целостность Оттоманской Империи были гарантированы всеми державами, подписавшими Парижский договор.

Крымская война оживила румынское национальное движение, которое нашло поддержку у других романских государств, Италии и Франции. Сардинский министр граф Кавур писал 4 сентября 1856 года посланнику Сардинии в Лондоне: «Румынская национальность представляет собой противовес, который можно противопоставить панславизму в пользу Турции и Европы. Панславизм грозит всей Европе; по этой причине она должна прилагать усилия, чтобы сохранить и укрепить нации, симпатизирующие Западу» [66, 298]. В результате под покровительством западных держав в январе-феврале 1859 года произошло соединение Молдавии и Румынии через избрание князем обоих княжеств полковника Кузы. Войска Австрии оставили эти княжества ещё раньше.

Крымская война не обошлась без последствий для Прикарпатской Руси. Она стала источником двух тенденций в дальнейшей судьбе австрийской Руси: 1) лишение правительственной поддержки её национальным устремлениям и даже попытка вообще ликвидировать русскую национальность в Австрии, растворить русских подданных Австрии среди других национальностей Империи; 2) церковно-обрядовое движение австрийской Руси.

Противоположность интересов Австрии и России, обнаружившаяся во время Крымской войны, охладила отношения двух стран. В России стали жаловаться на неблагодарность Австрии, которая сохранила своёсуществование в 1849 году лишь с помощью России. В Австрии же начали опасаться мести со стороны северного государства и стали с ещё большим, чем прежде, недоверием, относиться к славянам. При таких обстоятельствах венское правительство стало пристально следить за движением своих русских граждан, которые, хоть и называли себя «рутенами» и уверяли весь мир в своей национальной отдельности от великороссов, всётаки, по мнению правительства, не могли служить опорой для государственной политики.

Затем правительство задумало посредством введения латинской азбуки в австро-русскую письменность прервать духовную связь между австрийской Русью и Россией и таким образом привить своей Руси австрийскую государственную идею. Кажется, первую такую попытку совершили некоторые поляки в Галиции, пробовавшие ещё в 1848 и 1849 годах писать по-малорусски, употребляя польскую азбуку, а в 1858 году Л. Е. Венглинский издал свои стихотворения латинским письмом [19, 1063—1065]. Проведением этой идеи в жизнь занялся наместник Галиции граф Агенор Голуховский, представивший 27 апреля 1859 года доклад по этому вопросу министерству полиции, а 3 июля — министру внутренних дел Баху. По поручению правительства секретарь министерства просвещения Иосиф Бречек написал брошюру, в которой рекомендовал русской народности принять латинскую азбуку. Он старался также повлиять на галицко-русского писателя Б. Дедицкого, находившегося тогда в Вене в качестве правительственного стипендиата по классической и славянской филологии [56, 1885, 1]. Чтобы понять литературные устремления русского народа в Австрии, Бречек нанял Дедицкого преподавать малорусский язык в своем доме. Но Дедицкий, узнав о намерении правительства, написал брошюру «О неудобности латинской азбуки в русской письменности»[133], разошедшуюся тиражом 2000 экземпляров. Бречек убедился, что его старания использовать молодого литератора в своих планах напрасны и выразил своему преподавателю сожаление по поводу издания брошюры.

Письмом от 8 мая 1859 года Министерство просвещения приказало Львовскому наместничеству образовать комиссию для обсуждения вопроса, возможно ли ввести латиницу для русской письменности в Австрии. Львовское наместничество назначило членов комиссии. В неёвошли львовский епископ-суфраган Спиридон Литвинович, львовские крылошане Михаил Куземский и Михаил Малиновский, профессор университета Яков Головацкий, инспектор гимназий и школьный советник Амвросий Яновский, директор гимназии Фома Полянский, священник Иосиф Лозинский, правительственные советники (немцы) Карол Мош и Эрнест Зелиг и вышеназванный секретарь министерства просвещения И. Бречек [144]. Совещания происходили под председательством самого наместника Голуховского, который заявил на первом заседании, что правительство желает, чтобы русины приняли латинскую азбуку, ибо лишь таким образом можно предупредить «российскую пропаганду между некоторыми австро-русскими литераторами». Бречек приводил доказательства научного и культурного характера в пользу правительственного предложения, однако русские члены комиссии не позволили себя разубедить и твёдо выступали за славянское письмо. Куземский смело протестовал против вмешательства австрийской власти в дела русского языка и письма. Правительство было вынуждено оставить свою мысль и ограничить свои меры лишь реформой австро-русского правописания. Эта реформа состояла в том, что буква «ер» выбрасывалась из окончания слов после твердых согласных и была принята новая буква — йотированное «е». Новое правописание было приказано употреблять в школах распоряжением от 15 июля 1859 года. С этого времени было также запрещено употребление гражданского шрифта в школьных учебниках. Школьные учебники могли печататься только на кириллице. Помимо этого львовское наместничество приказало 4 августа 1859 года в русском тексте «Вестника законов и распоряжений» рядом с русским текстом на кириллице помещать тот же текст латинским письмом, чтобы Русь постепенно привыкала к латинице.

Среди членов комиссии по проблеме алфавита было одно лицо, выступившее тогда впервые на политическом поприще и с того времени игравшее очень заметную роль на Галицкой Руси. Это был львовский епископ-суфраган Спиридон Литвинович, с 1848 настоятель прихода Святой Варвары в Вене, в 1852—1857 годах ректор Греко-униатской Венской семинарии, с 1857 года помощник немощного митрополита Левицкого по управлению Львовской епархией. Митрополит Левицкий ещё в 1840-х годах стал болеть, проживал большей частью в Уневе и епархией управляли епископы-суфраганы, вначале Яхимович, затем, после его назначения епископом Перемышльским, Иоанн Бохенский, после смерти последнего в 1857 года — Литвинович.

Спиридон Литвинович был человек образованный, с великосветскими манерами. Он сблизился в Вене с императорским двором и считался горячим приверженцем тогдашнего правительства. На него оказала влияние меттерниховская система. Так же, как Яхимович, охотник до пиршеств и роскошной жизни, он видел совершенство интеллигенции в хорошей одежде и изящных товарищеских приёах. Хотя русское национальное сознание было ему не чуждо, он, как человек государственный, старался выполнять желания правительства относительно Галицкой Руси, насколько это было возможно. В начале 1858 года умер митрополит Левицкий, получивший годом ранее титул кардинала. Литвинович был назначен администратором епархии. 30 августа 1859 года, находясь в этой должности, он направил пастырское послание к подведомственному духовенству с препоручением, чтобы в народных школах использовались лишь учебники, напечатанные кириллицей, чтобы придерживались указанного правительством правописания; чтобы дети в народных школах обучались также польскому письму.

25 ноября 1859 года Литвинович вновь направил подведомственному духовенству окружное письмо по вопросу языка, в котором, в частности, писал: «Замечается прискорбное явление, что в последние годы возникло в „рутенской“ словесности стремление ввести в литературный язык малопонятное для народа наречие. Это стремление стало свойственно не только печати. Многие проповедники и законоучители в своих проповедях, наставлениях и школьном обучении употребляют церковнославянские формы, пренебрегая простонародным наречием. Такое стремление не только задерживает развитие покровительствуемой правительством рутенской литературы, но также вредит обучению народа в церкви и школе. Митрополичий ординариат вынужден выступить против такого злоупотребления и препоручает подведомственным ему органам строго придерживаться рутенских языковых форм. Успешное развитие рутенской народной литературы соответствует как интересам самого русского населения, так и правительства и католической церкви. Церковнославянский язык со своими устаревшими формами задержал бы духовное развитие народа и более того, породил бы уже существующее произведение, образовавшееся на основании церковнославянского языка, то сеть великорусское наречие. Подобный результат у русинов, уже проникшихся сознанием особой национальной индивидуальности, равнялся бы их самоуничтожению. Более того, он лишил бы их душевного спасения, ибо великорусский язык ввёл бы русинов в духовную общность с народом, враждебным католической церкви и чуждым для нашего отечества. По этой причине митрополичий ординариат строго повелевает всем священникам и законоучителям в проповедях, речах к народу и при обучении закону Божиему употреблять простонародный язык и следить за тем, чтобы в школах, подведомственных церковной власти, преподавание происходило на чистом простонародном наречии. Духовенству препоручается свои рассуждения относительно языка помещать в правительственной газете „Вестник“, в которой должна сосредоточиться литературная деятельность русинов» [19, 1885, 1133].

В том же 1859 году Б. А. Дедицкий задумал издавать журнал «Зоря Галицкая» с приложением «Приятель народа», адресованным простонародью. Львовская полиция согласилась лишь при условии, что из издания будут исключены все политические, социальные и религиозные вопросы, а также объяснение русских церковных обрядов и современная история, и при условии, что газеты будут издаваться на областном простонародном наречии, письмом и правописанием, предписанным правительственным распоряжением от 11 августа 1859 года. Ввиду подобных требований, ограничивающих литературный труд, Дедицкий отказался от издания. Вообще, вследствие ограничительных мер баховской системы, интеллектуальная жизнь австрийских русских заглохла бы окончательно, если бы вскоре не произошло преобразование внутренних отношений в Австрии.

Церковно-обрядовое движение Прикарпатской Руси начала 1860-х годов также находится в некоторой связи с Крымской войной. Эта война, как мы видели, возникла собственно из движения, охватившего католический мир с вступлением на папский престол Пия IX. Когда после смерти Григория XVI конклав кардиналов избрал папой графа Мастан-Феррати под именем Пия IX, католический мир оживился новыми надеждами.

Пия IX считали самым способным из всех кардиналов и уважали его за усердие в делах католицизма и за милосердие, оказанное им населению Неаполя в 1836 году, когда он, будучи нунцием в охваченном эпидемией холеры городе, посещал больницы и продал всю свою домашнюю серебряную утварь, чтобы раздать милостыню нищим. Либералы ждали от него реформ в Риме, ультрамонтаны [134] — восстановления католического духа; вообще все католические партии старались сблизиться с новым папой и подавали ему свои советы, проекты и различного рода планы.

Одной из любимых идей Пия IX было соединение восточных церквей с римским престолом. На этой почве католическая партия польской эмиграции старалась завязать с ним отношения. Она, как мы уже сообщали, организовала в Париже католический кружок, члены которого поставили перед собой задачу возбудить и укрепить среди поляков католическое чувство. В этот кружок входил также известный среди русских галичан Владимир Терлецкий, которого австрийское правительство вынудило в 1836 году покинуть Краков. В 1839 году Терлецкий уехал в Рим для поступления в Духовную коллегию с целью изучения богословских наук. Там он встретил нескольких поляков, также изучавших богословские науки, а именно Семененко, Кайсевича, Дунского и Казановского. Подражая польской эмиграции, всюду организовывавшей кружки и общества, они организовали для себя общежитие с монастырскими порядками. Когда же Семененко и Кайсевич уже были рукоположены в священники, то они организовали новую конгрегацию под названием «Змартвыхвстанцев» (см. комм. 67). Настоятелем конгрегации был избран в 1840 году Семененко.

То было время, когда католический мир находился под впечатлением возвращения в православие 15 миллионов униатов в России. Это событие, нанёсшее тяжёлый удар католической церкви и польскому делу, поразило польскую эмиграцию и новую конгрегацию, которая начала размышлять о том, каким образом можно было бы возместить понесенную потерю. Один из эмигрантов, Веловейский, решился перейти в греческий обряд и в качестве униатского священника действовать в пользу польского дела [138, 1892, 555]. Терлецкий предложил образовать в конгрегации змартвыхвстанцев два отделения: латинское и греко-униатское. Однако его предложение не было принято [51, VI, 23].

Змарвыхвстанцы задумали вести борьбу против России не только на религиозном, но и на этнографическом поприще. Они решили направить свою деятельность в первую очередь на славян, чтобы настроить их против России. Кайсевич писал польскому поэту Мицкевичу 22 мая 1840 года: «Так как ты занимаешься славянскими делами, то не забудь, о чём писал Копитар; он писал против Мацеевского, Палацкого и Шафарика, которым он сказал в лицо, что они протестанты, что они берут пособия от северных журавлей…» [138, 1892, 124]. Но обстоятельства не благоприятствовали такому начинанию и змартвыхвстанцы пока что ограничили свою деятельность миссиями среди поляков во Франции. Один из змартвыхвстанцев, ксендз Яловицкий, сопровождал по Франции некую Макрину Мечиславскую, выдававшую себя за игуменью униатского Минского женского монастыря. Она рассказывала о неимоверных гонениях на униатов, об их насильственном обращении в Православие, о мучениях, которым будто бы подвергались монахини её обители. Мечиславская сделалась в руках поляков сильным и весьма действенным средством к возбуждению враждебных сил против России на Западе. Она рассказывала, что чудесным образом бежала из темницы с двумя монахинями в Познанскую провинцию, а оттуда различными путями добралась до Парижа. Папа повелел Венскому нунцию разыскать спутниц Макрины, но их невозможно было нигде найти, так как на самом деле их не было.

Когда Пий IX взошёл на папский престол и стало известно, что он хочет соединить с Римом православных Востока, член конгрегации змартвыхвстанцев Кайсевич обратился к нему в 1846 году с рядом предложений: 1) завести и развить греческую коллегию в Риме, преобразовав её в греко-славянскую; 2) всемерно развивать католическое чувство униатов в Галиции и Венгрии и привязать их к Риму; 3) позаботиться о миссионерах для славян Турецкой империи; 4) признать святыми Андрея Боболю и Иосафата Кунцевича [130].

В конце 1846 года из Парижа в Рим прибыл Владимир Терлецкий, также с проектом воссоединения церквей. Главными его пунктами были следующие:

1) под главенством Римского папы восточные церкви должны сохранить в неприкосновенности свои обряды; обряды латинской церкви не должны пользоваться никакими преимуществами по сравнению с обрядами восточными; им должно оказываться всевозможное почитание со стороны западной церкви;

2) в коллегии кардиналов должны быть члены восточных церквей, преимущественно же представители греко-славянского обряда;

3) все латинские миссии среди восточных христиан должны быть закрыты и заменены миссиями из лиц, принадлежащих к местным народностям Востока; с этой целью в Риме необходимо основать восточную миссионерскую семинарию с неуклонным сохранением в ней правил и канонов восточных церквей;

4) главное внимание должно быть обращено на славян, пользующихся на Востоке преобладающим влиянием, и с этой целью должен быть создан русско-славянский патриархат на правах других патриарших престолов;

5) все нововведения, сделанные под влиянием латинян по образцу римского обряда в восточных, соединенных с Римом церквях, должны быть отменены, и таким образом восстановлена первоначальная чистота восточного обряда;

6) должно быть разрешено всем, чьи предки перешли в латинство, возвратиться без всяких затруднений в лоно своей прежней церкви;

7) необходимо поднять блеск и притягательность восточных, соединенных с Римом церквей, дарованием их духовенству всех преимуществ и привилегий, которыми пользуется латинское духовенство, и распространением среди духовенства на Востоке большого просвещения; с этой целью следует основать в Риме отдельную типографию для восточных языков;

8) ввиду того, что без благодати Божией нельзя рассчитывать на успех, следовало бы основать братства, имеющие целью молиться о соединении церквей и призвать всех католиков к участию в них;

9) наконец, для более успешного ведения дела Терлецкий просит для себя позволения возвратиться к обряду предков, т. е. греко-славянскому.

Этот проект был вручен Терлецким папе на специальной аудиенции. Папа обещал рассмотреть его.

В Риме Терлецкий познакомился с княгиней Зинаидой Волконской, перешедшей из Православия в католичество, а также с индийским миссионером епископом Люке, которые одобрили его план и посоветовали для его осуществления основать «Восточное Общество», члены которого своими ежегодными взносами и молитвами содействовали бы осуществлению намеченной цели. Обществом должен управлять комитет, состоящий наполовину из членов латинского обряда и наполовину из членов восточных церквей под председательством кардинала-префекта пропаганды веры Франсони. Вскоре такое общество было организовано. Управлял им комитет, членами которого были, помимо прочих, кардинал Франсони, духовник папы Грациоза, священник Жербэ, ученый священник Тайнер, занимавшийся историей польской и униатской церквей, французский сенатор князь Кадор, и другие. Терлецкий, получивший от папы разрешение на возвращение к греко-униатскому обряду своих предков, занимал в комитете должность секретаря по «восточным делам». Он надел православную рясу, отпустил бороду и принял внешний вид греко-православного священника. Комитет издал обращение к католикам всего мира, в котором призывал вступать в члены Общества и содействовать его целям.

В то время как общество начало свою деятельность, папа издал энциклику к восточным церквям, приглашавшую их к соединению с римским престолом, в которой упоминалось об основании Восточного Общества в Риме и было дано обещание в случае соединения церквей сохранить нерушимость восточных обрядов.

Терлецкий намеревался учредить при Восточном Обществе миссионерскую школу, воспитанники которой должны были проводить в жизнь задачи Общества. Чтобы собрать необходимые средства, набрать способных кандидатов и познакомиться с ситуацией на православном Востоке, летом 1847 года он отправился в путешествие в Палестину, Царьград, Болгарию, Сербию и Хорватию. Он хотел также посетить униатских епископов Венгрии и Галиции, но австрийское правительство приказало ему выехать за пределы своей империи, подозревая в нем польского революционера.

Когда Терлецкий вернулся в Рим, он обнаружил Восточное Общество в полном разложении. Оно утеряло расположение папы и конгрегации пропаганды, негодовавших на православных Востока за отклонение предложения относительно соединения церквей. Во время аудиенции папа сказал Терлецкому: «Вы предприняли великое дело, но на него, как видно из результатов Вашего путешествия, нет воли Божией. Ступайте теперь в Галицию, там Вы ещё сможете с пользой трудиться на благо церкви… Отправляйтесь в Галицию! Да благословит Вас Бог на предстоящий путь!..»

Терлецкий заметил в Риме вообще неприязнь к греко-восточному обряду. Так, например, незадолго до первого появления Терлецкого в Риме (1839) там была учреждена «греческая коллегия» для воспитанников греко-униатской церкви, в которой воспитывалось шесть юношей из Галиции. Она находилась под управлением конгрегации пропаганды. Её настоятель, секретарь конгрегации Барнабо, завёл в ней совершенно латинские порядки: питомцы должны были совершать молитвы на итальянском и латинском языках, придерживаться григорианского календаря в отношении праздников и постов и учиться у лазаристов правильному совершению латинского богослужения. Терлецкого, по-видимому, хотели сплавить из Рима — ему то предлагали чин папского викария-миссионера в Турции, то поручали отправиться к русским униатским священникам Венгрии и Галиции и от имени папы требовать, чтобы они выразили своё мнение касательно проектов Терлецкого. Но средств на такое путешествие ему не дали.

Несмотря на это, Терлецкий получил пособие от одного из французских вельмож и отправился из Франции через Германию в Галицию, но в Дрездене, во время тамошней революции в мае 1849 года, был арестован пруссаками и вынужден возвратиться во Францию. Не найдя в Риме поддержки своих планов, Терлецкий попытался осуществить их в Париже, где нашёл покровителя в лице парижского архиепископа Сибура. Там с помощью князя Кадора он возобновил деятельность Восточного Общества, местопребыванием которого был назначен Париж, а председателем был избран князь Кадор. По совету Терлецкого Общество основало «славяно-католическое заведение», целью которого стала подготовка миссионеров для славянских земель. Общество устроило при нём часовню, богослужение в которой совершалось по русско-славянскому обряду.

Сразу после открытия заведения в начале января 1850 года Терлецкого посетил генерал Быстржановский, принимавший участие в мадьярском мятеже и только что прибывший из Царьграда в Париж. Он явился с просьбой принять в славяно-католическое заведение двух молодых людей, сыновей галицких греко-униатских священников, окончивших гимназию и принимавших участие в мадьярском восстании, а после его подавления бежавших в Турцию. Это были Феофил Коростенский и Юлиан Куиловский (нынешний епископ Станиславова). Терлецкий с готовностью удовлетворил просьбу, и они были приняты в заведение.

Терлецкий желал также возбудить интерес к своим планам среди польского общества. С этой целью он издал брошюру «Slowo rusina do braci szczepu slowianskiego (Слово русина к братьям славянского племени)». В ней он развил идеи, волновавшие прежний парижский кружок Янского—Мицкевича—Семененко, который, собственно, подтолкнул его к созданию проектов. В этой брошюре Терлецкий упрекал польское общество в пренебрежении к греко-униатскому обряду и равнодушии к остальным славянам. «Полякам и прочим славянам грозит опасность от русского панславизма; поляки должны опомниться и, проникшись всеславянским духом, провозгласить знамя польского панславизма». Этот призыв нашёл сочувствие у немногих поляков. Членами Восточного Общества или сочувствовавшими ему были лишь князь Адам Чарторыйский, полковник граф Владислав Замойский и граф Ксаверий Браницкий. Остальные поляки относились к нему равнодушно и даже недоброжелательно. Когда Ксаверий Браницкий в 1850 году пригласил к себе эмиграцию на разговение (swiecone) во время Пасхи, и Терлецкий освятил еду и питье по русско-славянскому обряду, присутствовавшая эмиграция была этим недовольна. Гости негодовали: «Почему хозяин пригласил униатского священника, когда под рукой есть католические ксендзы?» Островский, редактор «Новой Польши», в ближайшем выпуске своей газеты описал это «swiecone», намекая, что его освятил бородатый поп с пением «Христос воскресе», что является ничем иным, как проявлением «схизмы». Тот же Островский в статье, помещённой во французском журнале «Echo de la verité», представил Терлецкого как человека опасного для Польши и для католицизма, сознательно стремящегося к Москве и «схизме».

Парижское славяно-католическое заведение имело вначале лишь двоих воспитанников, Коростенского и Куиловского, которые учились богословию в семинарии Сен-Сюльпис в Латинском квартале. В часовне Терлецким правильно совершались русско-славянские богослужения, во время которых многие пребывавшие в Париже миряне из Галиции, знавшие церковное пение, составляли хор под управлением Куиловского. Церковь всегда была полна народа, по большей части французов. Число воспитанников умножалось, и к концу первого года их было уже семь. Заведением интересовался также известный нам по тридцатым годам князь Пармы и Луки Карл-Людовик.

Восточное Общество процветало, приобретя больше членов и покровителей среди французской знати и католической иерархии. Ему не благоволил лишь папский нунций в Париже. Общество начало издавать свой журнал, печатало призывы и послания католикам всего мира. В одном из таких посланий, направленным латинским и греко-униатским священникам, были такие слова: «Беда в том, что Запад не знает восточных церквей; состояние их известно только по описаниям путешественников и латинских миссионеров, смотрящих на Восток со своей точки зрения. Заблуждаясь сами, они вводят и других в заблуждение…» В письме к восточным патриархам Общество именовало их «Ваше святейшество».

Вследствие этих писем и приглашений 80 католических епископов вступили в члены Общества, но публикуемые им статьи с такими выражениями, как: «латинские миссионеры смотрят на Восток со своей точки зрения… Запад не знает восточных церквей…», и титулование восточных патриархов «Ваше Святейшество», оставили в Риме плохое впечатление. Когда в 1853 году Терлецкий с тремя воспитанниками (Коростенским, Куиловским и польским поэтом Ленартовичем) прибыл в Рим, чтобы просить у папы позволения на рукоположение своих учеников, его принял секретарь конгрегации пропаганды словами:

— Что? Вы сделались уже папой?

— Не понимаю вас, монсеньор, — ответил в изумлении Терлецкий.

— Да ведь вы уже пишете энциклики ко всем епископам вселенной, — сказал иронически секретарь.

Не растерявшись, Терлецкий твёрдо ответил:

— Прошу вас, монсеньор, указать мне на постановления вселенских соборов, или кого-нибудь из пап, запрещающих кому бы то ни было из членов церкви обращаться к её святителям; если таковое существует, то признаюсь в своей вине.

— Положим, это не воспрещается; но каков тон вашего послания? — продолжал секретарь.

— Что же вы там такое изволили заметить? Мне кажется, там не было ничего предосудительного, — извинялся Терлецкий.

— Как не было? — с негодованием возразил секретарь. — Да ведь вы присвоили восточным патриархам титул Святейшества, принадлежащий исключительно папам римским; при том, вы выразились недоброжелательно о латинских миссионерах! Это ведь близко к преступлению! Вы должны и себя и свое Общество оправдать перед папой.

Терлецкий узнал вскоре, что эту бурю вызвал член ордена иезуитов, апостольский делегат в Месопотамии, выславший два доноса, один в конгрегацию пропаганды, другой — французскому правительству. В них говорилось, что какой-то живущий в Париже Терлецкий возмущает весь Восток против латинской церкви, отчего могут произойти неприятные последствия для Рима и для покровительствующей ему державы — Франции.

Папа принял Терлецкого весьма дурно, говорил с каким-то нетерпением и хотел, по-видимому, как можно скорее избавиться от его присутствия. Когда Терлецкий просил папу позволить парижскому архиепископу рукоположить Коростенского и Куиловского, принадлежащих к перемышльской епархии, папа распорядился, чтобы конгрегация пропаганды изготовила относительно них приказ. Терлецкий вспомнил, что есть ещё и третий воспитанник, польский поэт Ленартович, латинского обряда, желающий перейти в обряд греко-славянский, папа крикнул с чувством отвращения: «Не тот ли, который был уже как-то у меня?» Папа думал, что речь идет о Мицкевиче, который временно изменил католичеству, примкнув к секте Товянского. Но Терлецкий, догадавшись о причине досады папы, заявил, что его питомец не Мицкевич, а другой поэт — Ленартович, принадлежащий к молодому поколению и преданный сын церкви. Тогда папа допустил Ленартовича к себе, беседовал с ним весьма ласково, похвалил его намерение сделаться славянским миссионером и отпустил, благословив.

Терлецкий получил обещание, что ответ на своё оправдание и разрешение на рукоположение воспитанников он получит в Париже, и отправился туда. Когда письмо из конгрегации пропаганды пришло, Коростенский и Куиловский были рукоположены в церкви парижского Восточного Общества 20 марта (1 апреля) 1854 года. Но миссионерского звания в конгрегации пропаганды присваивать им не стали. Терлецкий вынужден был опять ехать в Рим. Здесь секретарь конгрегации сказал ему:

— Этого я не могу сделать, титул миссионера может получить только священник латинского обряда.

— Как же так? — спросил Терлецкий.— Да неужели греко-католики не такие же сыновья католической церкви, как и римо-католики? Не все ли они находятся под главенством папы римского?

— Что же делать? Таков уж обычай конгрегации пропаганды. Да, вот и отец Арсений (армянин), мой личный друг, отправляясь на Восток, просил меня снабдить его титулом миссионера; кому-кому, а ему я от души рад был бы это сделать, а между тем, он его не получил. Если нельзя, так нельзя, — ответил секретарь.

— Однако я этот титул получил, — сказал Терлецкий.— Да вы сами, монсеньор, дали мне его.

— Вы другое дело, — ответил секретарь, — вас рукополагали в Риме как католического священника.

— Извините, монсеньор, — возразил Терлецкий, — я его получил, перейдя уже на обряд греческий и отправляясь на Восток.

— Да, действительно, — сказал секретарь, — но, знаете, тогда папа был новопоставленный, не ознакомленный ещё с обычаями конгрегации пропаганды.

И папа отнёсся к просьбе Терлецкого не слишком благосклонно, но в конце аудиенции согласился с тем, чтобы в Болгарии, в пределах Никопольской латинской епископии, устроить миссию и туда направить воспитанников Восточного Общества, которые действовали бы под руководством латинского епископа. Терлецкий предлагал, чтобы миссия находилась в зависимости от греко-униатского епископа, вызванного для этой цели из Галиции. Но в конгрегации пропаганды с этим не соглашались и обещали лишь, что, когда число обращённых увеличится, «не заставит себя ждать и назначение греко-униатского епископа». Однако и в таком виде славяно-русская миссия в Болгарии не осуществилась, так как никопольский епископ ответил, что обстоятельства не благоприятствуют деятельности миссии ввиду того, что на территории вверенной ему епархии свирепствует (Крымская) война. С установлением мира в крае он примет миссионеров с распростёртыми объятиями. Терлецкий видел во всем этом интриги конгрегации пропаганды, и на аудиенции у папы жаловался на ставимые ему препятствия и на притеснения греко-униатской церкви. В ответ на это папа приказал отпустить для него из своей казны 60 червонцев — в знак того, чтобы Терлецкий освободил его от своих проектов и жалоб.

Видя крушение своих планов, Терлецкий после возвращения в Париж закрыл свою семинарию как не имеющую цели и пожертвовал всё её имущество в пользу Народного Дома и второй городской церкви во Львове. Восточное Общество, душой которого он был, прекратило своё существование в 1855 году [27].

Таким образом, римская конгрегация пропаганды признала греко-униатов неспособными к распространению католицизма на Востоке. Она предпочитала для этой цели латинских миссионеров. Тогда римский престол и французское правительство вынашивали идею обращения в католицизм находившихся под владычеством Турции славянских народов, в первую очередь болгар. Этой идей увлекались также и поляки. Князь Адам Чарторыйский имел своих агентов на всём Балканском полуострове. Они докладывали ему о настроениях в обществе и распространении пророссийских симпатий. Он обращал внимание французов на Болгарию, в которой, по его мнению, возбудив враждебные чувства против России, можно создать оплот против неё [188, 50—51]. Агитация Чароторыйского привело к тому, что Франция и римский престол задались целью перевести болгар в католичество. Эти взгляды Чарторыйского разделял также эмигрант Валериан Калинка, секретарь графа Владислава Замойского, пытавшегося во время Крымской войны создать польскую легию. Находясь с Замойским в Турции, Калинка познакомился с положением турецких славян и пришёл к заключению, что для желаемого соединения православных славян с Римом необходимо признать для них неприкосновенность восточного обряда. Его мнение разделял Замойский, и оба они мечтали о том, чтобы Брестскую унию перенести на болгарскую почву. Эту задачу, по их мнению, должен был осуществить орден змартвыхвстанцев при помощи папы, султана и Франции. Вскоре после Крымской войны под покровительством французского посольства в Царьграде змартвыхвстанцы начали миссионерскую деятельность среди болгар. Этим же занимались и другие латинские миссионеры, особенно из ордена лазаристов [135]. Их усилия имели небольшой успех, так как некоторые из болгар всё же приняли унию, и на Балканском полуострове возникли католические приходы, школы и миссии. Орден змартвыхвстанцев принимал в свой состав также и лиц греческого обряда.

Терлецкого в болгарские миссионеры не приняли. Очевидно, ему не доверяли или с католической, или с польско-национальной точки зрения. Тем более, что со времени возвращения Пия IX из Гаэты в Рим, куда он бежал 25 ноября 1848 года из-за революции в Риме (то есть, с апреля 1850 года), польские эмигранты в Риме стали пытаться оказать влияние на деятельность римской курии, приобретя покровительство влиятельной в ватиканских кругах княгини Софии из Браницких Одескальки [138, 1884, 16 ].

Вместо Болгарии римская курия указывала Терлецкому на Галицию как место его миссионерской деятельности. Первые отношения с Галицией Терлецкий завязал в 1851 году, поместив в «Галицкой 3оре» [27, 1851, 26] корреспонденцию из Парижа. В 1852 году он опять выслал в эту газету статью «Общество, именуемое Восточным, за соединение всех христиан Востока» [27, 1852, 79]. В 1866 году он поместил в «Галицкой 3оре» отрывки из «Путешествия в Иерусалим» и несколько стихотворений [27, 1856, 2−37].

В своих письмах Терлецкий всецело выражал взгляды парижского кружка Янского—Мицкевича—Семененко. Они считали, что для польского национального дела желательно, чтобы малороссы считали себя самостоятельной этнографической и культурной единицей и прониклись католическим духом. Вообще малорусское движение вступило тогда в новую фазу в связи с благосклонным отношением властей Австрии к новой народности. Некоторые украинские литераторы в России, как-то Николай Костомаров, Н. Артемовский-Гулак, Василий Белозерский, Александр Навроцкий, Опанас Маркович, Пантелеймон Кулиш, Тарас Шевченко основали в 1846 году в Киеве «Кирилло-Мефодиевское братство»[136] с национальной, социальной и политической программой. Оно поставило себе следующие цели:

1) освобождение славянских народов от чужого владычества;

2) федеративный союз славянских народов, между которыми малороссы должны составлять самостоятельную политическую и национальную группу, возглавляемую Императором российским или австрийским;

3) устранение всякого рабства и подданнических связей;

4) политическую и религиозную свободу всех граждан;

5) один славянский язык в церковном богослужении всех славян [35, I, 158].

Влияние парижского кружка польской эмиграции на киевское братство видно хотя бы из того, что у его членов полиция нашла рукописное сочинение «Статус Божий», которое было ни чем иным, как только переводом «Księki pielgzymstwa narodu polskiego (Книги странствий польского народа)» Мицкевича, в котором вместо «Польша» вставлено было слово «Украина» [53, 1892].

Для поляков главным было то, чтобы малороссы сознавали свою национальную самостоятельность от великороссов. В этом отношении активно действовал уроженец Украины Франц Духинский, воспитанник василианской школы в Умани. В Киеве он убеждал малороссов, что они самостоятельный народ, потому что великороссы даже не славяне, а происходят от финнов. Вынужденный в 1846 году покинуть Россию, он скитался по Турции, Франции и Италии, посвящая свои силы и способности задуманному делу. В 1847 году он предложил французскому правительству и Чарторыйскому проект о малорусском вопросе [125]. Чарторыйский одобрил его предложения. В Италии в 1848 году Духинский хлопотал об основании «Итальяно-славянского общества», чтобы воплотить идею союза итальянцев и славянских народов, и писал об этом деле в посланиях к русинам, чехам, хорватам и болгарам. Его агитация имела такой успех, что под её влиянием, полностью приняв взгляды Духинского, французский историк Анри Мартен написал книгу «Russie et Europe».

Не оставался в стороне малорусских дел и Владимир Терлецкий. Как говорилось выше, он также стоял на позиции парижского кружка польской эмиграции, агитируя за национальную самостоятельность малороссов и церковную унию. Терлецкий сумел попасть в Галицию, откуда его прежде высылали, только в 1857 году. Римская курия в то время стала опять заниматься галицкими униатами. Для успеха католической пропаганды среди болгар было необходимо продемонстрировать им благосклонность Ватикана к тем униатам, которые уже долгое время были соединены с Римом. Для этого решено было дать львовскому митрополиту Михаилу Левицкому титул кардинала. В 1848 году венское правительство удостоило Левицкого титула примаса Галиции, то есть первого по достоинству в этой провинции. И вот, 16 июня 1856 года на заседании папской консистории он был назначен кардиналом. Видимо, к этому титулованию имела отношение и французская дипломатия, ведь первое известие о нём принесла французская газета «L'Universe». Со времени Флорентийского собора [137] в течение 400 лет греко-униатская церковь не имела столь высокой чести. Львовский митрополит Левицкий был дряхлым стариком и сам отправиться в Рим за кардинальской шляпой не мог. Пражский архиепископ кардинал князь Шварценберг приехал в Галицию и вручил старику в Уневе знак кардинальского достоинства, которым тот недолго наслаждался, ибо умер 14 января 1858 года на 84 году жизни.

Тогдашний министр внутренних дел Австрии граф Голуховский не позволил Терлецкому поселиться в Галиции, и тот отправился в угорскую Русь и поселился в Краснобродском монастыре. Три года спустя (в 1863 году) к митрополиту Яхимовичу пришли иезуиты-россияне Мартынов и Гагарин с просьбой, чтобы их приняли в штат епархии и позволили им построить униатскую церковь во Львове. Яхимович отказал в их просьбе, советуя им вступить в орден Святого Василия Великого, но они этого не сделали. Это событие указывает на какие-то свои, не афишируемые планы римской курии относительно австро-русских униатов…

Толчок, данный Римом и Владимиром Терлецким, заставил галицких униатов прежде всего вникнуть в прошлое униатской церкви, чтобы узнать существо унии и условия, на которых она была заключена. Вследствие этого, особенно со времени вступления на митрополичий престол Григория Яхимовича, стали появляться брошюры, газетные статьи и даже объёмистые сочинения по истории русско-униатской церкви. Так, в 1861 году был напечатан на немецком языке труд митрополита Левицкого от 1825 года о дотации галицко-русского духовенства [99]. В газетах «Слово»[138], «Dziennik pоlski», «Ргzeglad роwszechny» и «Tygodnik katolicki» завязалась горячая полемика по вопросу очищения униатского обряда от латинских примесей.

Вопрос этот, как было сказано выше, поставил в Риме и Париже Терлецкий [80]. Его идея, что посредством возобновления первоначальной чистоты греческого обряда в униатской церкви укрепится уния и скорее привлечёт к себе православных Востока, привилась у части галицко-русского духовенства, которую обычно называли «обрядовцами», и приняла оборот, нежелательный для Рима и поляков. Влиятельный в среде духовенства каноник и настоятель соборной церкви Святого Георгия во Львове Михаил Малиновский издал в 1861 году объёмистую книгу о церковных и государственных договорах, касающихся греко-католического обряда русинов в Галиции [121], в которой высказался сочувственно об очищения униатского обряда. Тот же Малиновский в 1862 году издал труд Михаила Гарасевича «Annales ecclesiae Ruthenae», несколько десятков лет пылившийся в архиве львовского капитула, дополнив его грамотами и выписками из архива львовской митрополичьей консистории. Описывая судьбу униатской церкви в польской Речи Посполитой, все австро-русские писатели вынуждены были, согласуясь с историческими фактами, констатировать нарушение Ватиканом условий Брестской унии, беспрерывные гонения на униатов и пренебрежение униатским духовенством. Такого рода исторические воспоминания не могли не вызвать у австрийских униатов в некоторой степени ропот против поляков и некоторых лиц из римской иерархии.

Многие из галицко-русского духовенства, разобравшись в истории своей церкви и поняв существо унии, пришли к тому убеждению, что она лишь в том случае станет источником христианского просвещения и облагораживания, если условия этой унии будут исполнены. «Судопроизводство, — говорили они, — лишь в том случае будет справедливым, если судьи будут придерживаться статей закона. Лишь такое государство является благоустроенным и составляет залог безопасности для его жителей, в котором чиновники исполняют законы. Если в суде и ведомствах поступают вопреки закону, возникает анархия, разлагающая людей и ввергающая их во всякого рода злоключения. Униатская церковь лишь тогда может воспитывать крепкие, деятельные и нравственные характеры, когда в ней будут исполняться условия Брестской унии, между которыми первое место занимает чистота греко-восточного обряда. Говорить об унии и не стараться исполнить её основных положений походит на то, как говорить о справедливости и при этом не соблюдать закона, а руководствоваться произволом. Это, во всяком случае, является знаком безумия или извращения характера».

Обрядовцами были даровитейшие и примернейшие из священников. Среди них первое место занимал сельский священник и писатель Иоанн Наумович, соединявший церковное движение с национально-русским. По его мнению, греко-славянский церковный обряд находится в неразрывной связи с русской национальностью. Всякое нарушение оного подрывает также и русскую национальность. Наумович поэтому был солидарен с идеей Терлецкого и в газетных статьях выступал за очищение униатского церковного обряда. Этим он обратил на себя внимание митрополита Яхимовича, который вызывал его к себе пять раз. Митрополит внимательно прислушивался к рассуждениям и выводам сельского священника и, наконец, объявил, что соглашается с его взглядами, однако, осуществление их считает преждевременным, так как столь важное дело, как очищение и исправление церковного обряда, не может быть произведено одним лицом, но нуждается в созвании собора. Он приказал Наумовичу изложить свои мысли и представить их в виде отчёта [57, 187].

Между тем, после ухода Голуховского из Министерства внутренних дел (в конце 1860 года) Терлецкий прибыл в Галицию и избрал своим местопребыванием Свято-Онуфриевский монастырь во Львове. В 1862 году он каждую неделю проповедовал в монастырской церкви. Проповеди его имели русско-патриотическое содержание. В них проводил он свою любимую мысль о предназначении малороссов стать распространителями католицизма по греко-восточному обряду на Востоке. На эти проповеди всегда собиралось несколько десятков молодых людей из среды студентов университета, технической академии и гимназий. Все они были одеты по-казачьи: в шаровары, чемари и казацкие шапки. Это было время, когда под влиянием начавшейся конституционной жизни и украинофильства национальное чувство русских галичан окрепло и по примеру поляков стало выражаться внешними признаками, такими как ношение национальной одежды, пение патриотических песен и собрания молодёжи, на которых произносились пламенные патриотические речи. Присутствовать на проповедях Терлецкого считалось тогда у русской молодёжи таким же патриотическим долгом, как у поляков посещать бернардинский костел, в котором после каждого богослужения непременно пели: «Вoze соs Роlske, z dymem pozarow» и т. п. Присутствие Терлецкого в Галиции усилило обрядовое движение, и многие священники стали удалять из богослужения латинские примеси и совершать литургию без колокольчиков и коленопреклонений. Некоторые из них отпускали бороду и старались в наружном облике уподобиться православным священникам.

Обрядовое движение задело поляков, готовившихся тогда к восстанию против России. Во введении православных обрядов и обычаев в униатскую церковь видели они попытку отойти от католицизма и приблизиться к России. Князь Адам Сапега, руководивший тогда галицко-польской политикой, направил в Рим донос, подобрав для этой цели различные газетные статьи и заявления, доказывавшие, что якобы в австрийской Руси ведётся «шовинистическая» пропаганда. Этот донос с мнимыми доказательствами был вручен кардиналу Антонелли, статс-секретарю Пия IX. Антонелли отдал донос с документами для проверки австрийскому посланнику в Риме. Австрийским послом при папском дворе в то время был Бах, прежний австрийский министр внутренних дел, передавший после злополучной для Австрии войны 1859 года [139] свой министерский портфель Голуховскому. Управляя целый ряд лет внутренними делами Австрии, Бах знал литературную и церковную ситуацию в галицкой Руси и с первого взгляда мог убедиться, что поляки неверно понимают обрядовое движение австрийских униатов. Он возвратил Антонелли донос со всеми его бумагами и примечанием: «Сеs sont des blagues polonaises (Это польское самохвальство)» [138, 1888, 167].

Несмотря на это, папа Пий IX обратился с запросом к греко-униатскому епископату в Австрии: в чём состоит новое обрядовое движение? И хотя Яхимович в архиерейском послании от 10 января 1862 года выразил негодование против тех священников, которые пытаются возвратить чистоту греко-восточного обряда, и впоследствии обнародовал послание Пия IX от 25 мая 1862 года по обрядовому вопросу, раз начатое движение не прекратилось. Папа хотел, чтобы Яхимович прибыл в Рим и дал пояснения относительно стремления австрийских униатов. В Галиции же стали раздаваться голоса за созвание Синода, имевшего силу решить не только обрядовый, но и другие вопросы, касавшиеся униатской церкви в Австрии. Идее созыва Синода сочувствовал сам митрополит Яхимович.

Другим вопросом, волновавшим галичан, было отношение латинского духовенства к униатскому. Со времени Брестской унии обращение униатов в латинский обряд происходило непрерывно в громадных размерах и было причиной споров латинского духовенства с униатским. Как говорилось выше, Львовский епископ Лев Шептицкий в 1775—1876 годах пытался выхлопотать у австрийского правительства запрещение перехода из греко-католического обряда в латинский, но безуспешно. Правительство объявило тогда, что в этом отношении нужно руководствоваться папскими буллами. Вследствие новых жалоб галицко-русских епископов венская придворная канцелярия 25 января 1818 года издала распоряжение, по которому частным лицам разрешалось переходить из греко-католического обряда в латинский лишь в случае оправданной необходимости. Тому, кто исповедовал греческий обряд, но желал бы стать священником латинского обряда, необходимо было получить разрешение от греко-католического епископа. Мещане, состоявшие в супружестве, могли остаться в своём обряде, но греко-католическая семья могла также перейти и в латинский обряд, и в этом же обряде воспитывать своих детей. Это распоряжение, как видим, было неравноправным для греческого вероисповедания, так как в нём не упоминалось о возможности перехода из латинского в греческий обряд кого-либо из супружеской четы.

Во львовской губернии было издано несколько распоряжений, касающихся крещения новорожденных (от 2 сентября 1810 года, 2 августа 1816 года, 30 апреля 1860 года и 28 июля 1861 года), в силу которых католический священник не мог крестить детей другого обряда без согласия настоятеля прихода, в котором дети родились, за исключением случая болезненности новорожденного, но тогда он не мог считать младенца принадлежащим к своему обряду и должен был донести о совершении таинства крещения настоятелю местного прихода.

В отношении бракосочетания вышли губернские распоряжения от 1 июля 1808 года и 2 сентября 1810 года, в силу которых латинский священник, перед которым предстали брачующиеся обоих обрядов, должен был или выхлопотать у греко-католического епископа разрешение перехода для униатской стороны из обряда греческого в латинский, или поступить по гражданскому супружескому закону, то есть супруги должны были договориться о крещении и религиозном воспитании детей.

Относительно погребения умерших вышли губернские распоряжения от 2 сентября 1810 года, 2 августа 1816 года, 27 апреля 1839 года, 30 апреля 1860 года и 28 июля 1861 года. В соответствии с ними умершего нельзя было хоронить священнику другого обряда без разрешения настоятеля местного прихода. Это допускалось лишь при необходимости, но в таком случае священник обязан был о совершившихся похоронах сообщить священнику другого обряда.

Все эти распоряжения правительства доказывают, что спор между духовенством обоих обрядов не прекращался. Особый повод к пререканиям подавали тернопольские иезуиты, поселившиеся в этом городе в 1820 году. Они начали обращать униатов подольских округов в латинский обряд, оправдывая свои действия тем обстоятельством, что униаты смежных с Россией округов, вследствие близости и связи с православными, легко могут отпасть от католической церкви. Для предупреждения такого исхода, — утверждали они, — униатов галицкого Подолья по возможности следует латинизировать, только это может положить преграду распространению Православия [121,676].

Придворная венская канцелярия ещё 3 октября 1833 года разрешила иезуитам устраивать миссии по всей Галиции, чем те сполна воспользовались. Последствием таких миссий были постоянные жалобы униатских священников, поступавшие в обе униатские консистории, что иезуиты в своих проповедях оскорбляют греко-католический обряд [121, 676−677]. Распря между обоими католическими обрядами в Галиции заставила министра вероисповеданий и просвещения письмом от 18 мая 1852 года созвать латинских и униатских епископов Галиции на конференцию с целью обдумать меры для водворения согласия между духовенством обоих обрядов. Конференция состоялась в 1855 году и отправила в Рим для утверждения папой, следующие решения:

— оглашение браков между мещанами должно происходить и в церкви, и в костёле, а бракосочетание совершает настоятель прихода невесты;

— дети мещанских супружеских пар (после буллы Demandatam coelitus) следуют обряду отца;

— в супружествах, заключённых до 1855 года, сыновья следуют обряду отца, а дочери обряду матери, сообразно с прежним обычаем.

17 марта 1856 года папа обратился с посланием к собранным в Вене австрийским епископам и препоручил латинскому духовенству почитать униатский обряд и призвал духовенство обоих обрядов жить в мире и согласии между собой.

Несмотря на это, латинский прозелитизм продолжался и даже усиливался вследствие католического движения, охватившего Австрию. По этой причине между униатскими ординариатами и латинскими епископами происходили частые переписки. Вовлечение униатов в латинский обряд и вопрос очищения униатского обряда от латинских примесей требовали созыва Синода. Только на нём и униатский обряд, и его отношение к обряду латинскому могли быть упорядочены. Сам митрополит Яхимович поддерживал мысль такого Синода и намеревался выхлопотать для него разрешение папы. Но внезапно, утром 17 (29) апреля 1863 года, его нашли мертвым. Тотчас разнеслись слухи, что он умер не естественной смертью, а был отравлен. С покойным угасла идея созвать Синод для очищения униатского обряда.

Руководство Львовской епархией принял на себя Спиридон Литвинович, возведённый 3 (15) апреля следующего (1864-го) года, в сан митрополита. Он принял строгие меры против обрядовцев, приговорил Наумовича к двухнедельной реколекции [140] и лишению прихода и погасил обрядовое движение в Галиции. В то же время (24 октября 1863 года) папа издал, так называемую, «конкордию» (соглашение), воспрещавшую переход из одного католического обряда в другой и предоставлявшую право делать исключения из этого правила в отдельных случаях лишь римскому престолу. Подробнейшие определения относительно перехода из одного обряда в другой в 1864 году издала римская Конгрегация пропаганды. Униатские капитулы в Перемышле и Львове были окончательно утверждены папским бреве [141] от 12 августа 1864 года.

Именно в это время в России был подавлен польский мятеж 1863 года. Так как в нём принимало участие униатское духовенство Холмщины, российское правительство решило вызвать из Галиции русских греко-католических священников, чтобы с их помощью ослабить влияние польской стихии на малороссов, живших на Холмщине (в Люблинской губернии) и на Подолье (в Седлецкой губернии). Этим приглашением воспользовались многие из галицких обрядовцев, для которых дальнейшее пребывание в Галиции, ввиду возводимых на них обвинений, стало невыносимым. Они перенесли обрядовое движение в Холмщину и Подляшье и начали свою деятельность с устранения латинских примесей в униатском богослужении Холмской епархии. К ним в Россию в 1868 году отправился генеральный викарий Львовской митрополии Михаил Куземский, чтобы занять вакансию холмского епископа. 28 мая 1868 года он был представлен Императором Александром II римскому престолу как самый достойный кандидат на греко-униатское епископство в Холме, с чём папа согласился, провозгласив его на консистории 22 июня 1868 года епископом. В августе того же года он принял управление своей епархией.

Император Александр II вскоре затем объявил представившемуся ему Куземскому, что российское правительство не намерено обращать в Православие униатов Привисленского края, а желает лишь довести до очищения униатский обряд от латино-польских примесей и привести его в соответствие с теми условиями, на которых заключена была Брестская уния. Эту задачу Куземский исполнить не мог, так как для её осуществления необходимо было согласие Рима, а на постановления папы в униатских делах влияли поляки, усматривавшие в очищенном греко-восточном обряде опасность усиления Православия, подрывавшего их господство над юго-западной Русью. Кроме того, ещё в 1866 году дипломатические отношения России с Римом были прерваны. Причиной разрыва была ссылка варшавского архиепископа Фелинского и епископа-суфрагана Ржевуского. Когда представитель России при папском дворе барон Гогендорф 25 декабря 1865 года появился у папы, чтобы поздравить его с Новым годом, Пий IX выразил ему свое соболезнование и огорчение по поводу происшествий в Привислянском крае. Гогендорф возразил на это, что российское правительство вынуждено принять меры против своего католического духовенства, ибо дела дошли до того, что в России католичество стало символом революции. Папа обиделся на такую откровенность, и 6 февраля 1866 года дипломатические отношения Рима с Санкт-Петербургом прекратились [142].

Видя неосуществимость возложенной на него задачи, по истечении нескольких лет Куземский отказался от должности холмского епископа и возвратился в Галицию, где умер 23 ноября 1879 года. Папа издал бреве, в котором осудил обрядовое течение в Холмщине и приказал соблюдать все обычаи, взятые от латинской церкви и укоренившиеся в униатском обряде.

Не имея другого выхода, как лишь отказаться от своих убеждений или присоединиться к Православию, значительная часть униатского духовенства в Холмщине, под предводительством администраторов епархии протоиерея Иосифа Войцицкого и Маркелла Попеля, избрала второй путь и вместе со своей паствой вернулась в Православие в 1875 году. Попель, назначенный епископом православной Холмской епархии, в отдельном архиерейском послании объяснял присоединение к Православию тем обстоятельством, что последнее папское бреве находится в противоречии с прежними папскими буллами и постановлениями, гарантировавшими неприкосновенность восточного обряда, и нарушает условия унии, которая, таким образом, перестает существовать. Лишь часть униатов Подляшья и несколько десятков священников не вернулись в Православие. Эти священники частично переселились в Галицию, частично же остались в России, где получали жалованье, однако при условии, что никаких церковных богослужений исполнять не будут. Простой народ в Холмщине постепенно освоился с новым порядком вещей и, таким образом, церковная уния прекратила своё существование в России.

Между тем Терлецкий, давший начало обрядовому движению, после того, как и галицкие владыки выступили против очищения униатского обряда, вынужден был переселиться в Угорщину и проживал в Краснобродском монастыре, откуда писал статьи по церковным вопросам в австро-русские издания. Мадьярское правительство, которому наместник Галиции граф Голуховский представил Терлецкого как опасного «панслависта», решило его удалить из Угорщины, и потому Терлецкий вынужден был обратиться к императору Александру II с просьбой об амнистии и разрешении возвратиться в Россию. На старости лет оказалось, что ему негде было преклонить голову, ведь в Риме его ненавидели, поляки предали его опале, униатские епископы были ему противны. Получив амнистию, он возвратился в Россию в 1872 году после 41-летнего скитания по Франции, Италии, Турции, Германии и Австро-Венгрии. Терлецкий принял Православие, жил в Киеве, потом у князя Демидова в Сан-Донато, затем в Житомире и, наконец, как архимандрит в Одессе, где скончался в 1886 году.

Так закончилось обрядовое движение галицкой Руси, возникшее на основании стремлений парижской польской эмиграции, на попытках Пия IX соединить православных Востока с Римом и на французской политике, старавшейся удержать покровительство над католиками Турции, изгнать из Турции русское влияние и распространить среди православных Востока католицизм. Малорусским униатам это движение принесло совершенно иные плоды, чем предполагали его виновники.