Первые походы

Выходит в свет очередная двенадцатая по счёту книга серии «Белые воины» «Добровольцы». Суть добровольчества и кто такие добровольцы хорошо описал в своём очерке «Первые походы» участник Дроздовского похода Яссы — Дон, георгиевский кавалер генерал-лейтенант Н.Д. Невадовский. Предлагаем читателям «Русской линии» ознакомиться с этим прекрасным очерком, который был впервые опубликован в журнале «Вестник первопоходника» (Лос-Анжелес) № 26 за 1963 год и вошёл в книгу серии «Белые воины» «Дроздовский и дроздовцы».

Добровольческая армия 9 (22) февраля 1918 года пошла напролом в неизвестное — в ПЕРВЫЙ ПОХОД.

Поход. Окружение. Каждодневные бои. Трагедия раненых. Гибель Корнилова. Вывод армии из большевистского кольца генералом Деникиным. «Светоч» разгорается. Открываются широкие пути и перспективы.

В конце «восьмерки», описанной Добровольческой армией, покойный начальник штаба ее генерал Романовский говорил:

«Два месяца назад мы проходили это же место, начиная поход. Когда мы были сильнее — тогда или теперь? Я думаю, что теперь. Жизнь толкла нас отчаянно в своей чертовой ступе и не истолкла; закалилось лишь терпение и воля; и вот эта сопротивляемость, которая не поддается никаким ударам…»

Первый поход создал внутренний облик Добровольца.

Одновременно с Добровольцами уходили из Новочеркасска донские казаки. Часть их присоединилась к Добровольческой армии, другая — отряд под водительством походного атамана генерала Попова, силою в 1500 бойцов — ушла в Сальские степи. Дон еще болел непротивлением залившей его красной волне и подчинился неволе. Партизаны — не могли и не хотели. Присоединение Степного отряда к Добровольческой армии, в особенности ввиду ее бедности в коннице, значительно усилило бы ее возможности. Но… психологически слишком трудно было партизанам генерала Попова покинуть свой родной Дон. Они верили, что наваждение скоро пройдет. Присутствие на Дону Степного отряда способствовало подъему казачества и повстанческому движению в области. Степной отряд стал носителем идеи свободы, хранителем «атаманского пернача», призывал к борьбе и организовывал ее.

В конце апреля генерал Попов, объединив донские ополчения, с тяжелым боем брал Новочеркасск, получив нежданную поддержку от неведомого отряда, как с неба свалившегося отряда полковника Дроздовского… Я имел честь первым из дроздовцев представиться походному атаману Попову и доложить ему, что наш отряд прибыл из Румынии и рад немедленно поспешить на помощь Новочеркасску.

Поход Дроздовского отряда мне лично, как участнику его, особенно близок, и потому я позволю себе остановиться на некоторых деталях.

Офицерский корпус Румынского фронта усомнился в целесообразности нашего начинания и в возможности успеха, чем и можно объяснить то малое количество — около 1000 — людей, что вышли в поход. Но те, которые пошли, верили вождю, верили в его честный патриотический порыв. Верили, шли и подчинялись добровольно, ибо тогда никто не принуждал и не мог принудить поступать в отряд.

Мне невольно приходит на память одна сценка, характеризующая отношение покойного генерала Дроздовского к тем, что пошли за ним…

Во время похода, вернее под конец его, в бою под Ростовом, когда наш отряд, отвлекая от Новочеркасска большевистские силы, понес тяжкие потери в неравной борьбе, его с превеликими трудностями удалось оттянуть в деревню Мокрый Чалтырь. Остановились мы в армянской избе. И тут, оставшись вдвоем со мной, полковник Дроздовский — этот сильные духом человек — опустил голову, и слезы потекли из его глаз.

Я видел слезы и других воинов… Помню, как впоследствии, на банкете по случаю взятия Ставрополя, прослезился другой сильный духом человек — генерал Романовский, прослушав речь генерала Деникина… И когда я подошел чокнуться с ним за эти дорогие слезы, он сказал:

— Это — слабость…

— Не слабость, а сила, — ответил я.

Так и слезы Дроздовского выражали силу той любви, которую он питал к своим соратникам, оплакивая смерть каждого из них. Но Ростовский бой, где мы потеряли до 100 человек, отразился на его психологии: он перестал быть суровым начальником и стал отцом-командиром, в лучшем смысле этого слова. Проявляя лично презрение к смерти, он жалел и берег своих людей. И кончил, играя сам со смертью, впоследствии тяжелым ранением, стоившим ему жизни…

Не могу не вспомнить и другой эпизод — присоединение нашего отряда к Добровольческой армии в станице Мечетинской… Мы пришли на смену бригаде генерала Маркова. Нас встретили в строю части генерала Боровского. Встретили генералы Алексеев, Деникин, Романовский…

Радостно и жутко было нам. Радостно потому, что мечта наша исполнилась; жутко потому, что многому еще в технике Гражданской войны надо было поучиться у старшего брата — Добровольца Кубанского похода. Мы — чистенькие, приодевшиеся в Новочеркасске, отдохнувшие; они — утомленные непрерывными боями, со смешанным чувством радости и любопытства взирающие на нас…

Генерал Алексеев, снявши папаху, земно поклонился нам со словами:

— Мы думали, что мы одиноки… Но вот, там в далеких Яссах билось русское сердце с нашим в унисон. Вы пришли и вдохнули в нас новую силу…

Не будет нескромностью сказать, что «Дрозды», как нас стали называть, быстро завоевали и любовь, и уважение старших братьев,

Три похода — тождественные во времени, различные по тяжести тех условий, в которых они протекали, но родственные по духу. По духу Добровольчества. Если земли южных казаков были нашей реальной базой, то Первые походы стали нашей моральной базой. Они создали боевой облик, боевую традицию и внутреннюю спайку добровольцев. Они свидетельствовали о фактической, не словесной только, их непримиримости, о бескорыстном служении родине. Они наглядно доказали, что можно бороться и побеждать при огромном неравенстве сил и при исключительно трудной, казавшейся иногда безвыходной, обстановке. Они подняли настроение казачьих земель. Они, облеченные легендой, привлекали в ряды противобольшевистских армий все новые и новые пополнения. Они дали первый толчок тому движению, которое первые 6000 воинов превратили в 200 тысяч, которое от Ростова и от Новочеркасска довело до Орла.

Но первопоходники никогда не считали себя кастой или «отбором». Они не расценивают доблести по срокам поступления в армии, хорошо зная, что «молодые» не раз соперничали в доблести со «старыми», и что общими трудами и общей кровью они служили общему делу. И если сердце генерала Деникина билось сильнее при встрече с первыми своими соратниками, то при ответственных назначениях тогда, во время борьбы, он делал выбор не по сердцу, а по способностям.

Первопоходники чтят свое прошлое и гордятся им. Это — единственная их привилегия, их неотъемлемое право.

Как-то, отвечая «Иванам Непомнящим», генерала Деникин сказал:

«Если у нас отнять наше „Добровольчество“, если поставить крест на самые славные страницы борьбы, то много ли останется от прошлого… Но этого не будет, ибо никто и ничто не в силах зачеркнуть нашей яркой были».

Спасибо ему за доброе слово. Союз Добровольцев чтит идею «Добровольчества». Само это слово нас обязывает. Добровольно шли мы в Первые походы; добровольно дрались в позднейших боях; добровольно пойдем вновь на любую жертву, которая понадобится России. Пойдем просто, без громких фраз и демагогических выкриков, без ненужных посулов и обещаний.

В чем да поможет нам Бог.