Приход как основа развития села

Часть 1. Церковь — это воспитание

Отец Феодор Божков — настоятель храма Пророка Илии в селе Ивановском, где находится знаменитая Ивановская школа целостного развития. Его супруга Мария — дочь директора школы, Владимира Сергеевича Мартышина. В семье шестеро детей. Живут Божковы неподалеку от Ивановского, в деревне Титово, где и состоялась наша беседа.

Литургия на Пасху 2020 г.

— Отец Феодор, расскажите, как получилось, что вы, москвич, выпускник Медицинской Академии им. Сеченова, стали священником в Ярославской области?

— Началось всё очень давно, я бы так сказал. В этих местах я оказался где-то в 1987-м году. И жизнь складывалась таким образом, что моя мама пришла в Церковь в 1986-м году, крестилась и стала очень активно воцерковляться, крестила нас с сестрой когда мне было 7 лет, сестре было 3 года. Из-за этого в семье возникли определённые трудности. Мама очень серьёзно стала ходить в храм, каждое воскресенье. Она пришла в приход отца Сергия Романова, он тогда служил в храме Владимирской Божией Матери в Виноградово, в Подмосковье, — это была своеобразная ссылка, он был туда переведён из Москвы. Это был такой серьёзный пастырь, большой приход, в Москве он оказался неугоден. В Виноградово были определённые сложности приходской жизни — всем приходилось из Москвы приезжать. Одной из форм приходской работы и попыткой устроить церковную жизнь для ряда прихожан, тех, у кого в семье были трудности, как у нас, и у кого были маленькие дети, была такая возможность устроить летний лагерь. В разных селах, в разные годы устраивались такие лагеря, и мы появились на приходе в тот год, когда был устроен лагерь в Угличском районе, недалеко отсюда, в деревне Скарбежево-Терехино, неподалеку от села Троицкое. В Троицком служил протоиерей Олег Клемышев, он сейчас служит в Москве, в должности благочинного, неподалеку от Сретенского монастыря. А тогда он преподавателем в Москве работал и, видимо, здесь смог получить священный сан, в Ярославской епархии, и служил в сельском храме.

И вот, мы оказались в Ярославской области. На меня колоссальное впечатление произвёл храм — это был храм, который пережил советские годы, конечно, что-то было утрачено, но совсем немного, и для меня это был необыкновенный, небесный мир, который нёс все внешние черты старой церковной жизни. Всё было нетронутым — убранство храма, иконы, иконостасы, росписи стен, старинные ризы. Было немало старых прихожан, некоторые с 1930-х годов. В скором времени отец Олег пригласил меня помогать в алтаре. Для меня это уже было что-то желанное, совершенно недосягаемое служение, как мне казалось, и поэтому переживание этого сельского храма стало от этого просто незабываемым, на всю жизнь. Это с одной стороны; с другой стороны, мы жили чувством приходской жизни. Мы приезжали на лето, но мы были не в одиночестве, у нас там был хор, достаточно большой, службы были частые. Было время, когда приезжали ныне известные священники: отец Аркадий Шатов с семьей (нынешний епископ Пантелеимон), отец Владимир Воробьев с семьей приезжал, отец Александр Салтыков. Богослужения буквально каждый день были. И это всё создавало образ живого храма. Не просто деревенского храма, из которого жизнь ушла, а сельского храма, который наполнен богослужением. Так в летнее время было. Но потом пришлось столкнуться с тем, что осенью всё по-другому.

У нас в семье через несколько лет ситуация изменилась. Отец крестился позже, спустя где-то 15 лет, после мамы, после нас. Но в то время какое-то взаимопонимание возникло, родители решили купить здесь дом после нескольких лет наших приездов, мы оказались здесь осенью, когда приехали оформлять сделку. Понятно, что жизнь здесь осенью другая, пустой храм. И осенние впечатления, конечно, уже другие, стало понятно, что есть другая сторона, может, печальная, грустная, одинокая, — такова жизнь сельская. И ещё очень серьёзное впечатление, помимо этого Троицкого храма, живого, дорогого, который просто запечатлелся в сердце, в уме, — это разрушенный храм. Мы часто проезжали, проходили пешком, мы очень много ходили пешком, машин ни у кого не было. Из Москвы приезжали на поезде обычно, дальше — на автобусах. Время было такое, что и автобусы уже плохо ходили. Приходилось и на попутках много ездить, и пешком ходить. Часто через село Ильинское проходили — там стоял совершенно разоренный огромный сельский храм, про который я думал, что здесь никогда ничего не может измениться. Потому что в трапезной части находилась тракторная станция, в стенах протесаны ворота, пол залит тоннами мазута. Мы заходили внутрь, смотрели с болью. Хотя такие же картины и в Москве были. Я помню храм на Яузе, напротив Бауманского института. Помню, отец поехал в какую-то небольшую командировку в Москву и меня взял с собой, и пока я его ожидал, я ходил по двору и вдруг вышел в какой-то соседний двор, а там вот этот храм без окон, без дверей. Я туда зашёл — было абсолютно такое же запустение, как в деревне. Сегодня это что-то немыслимое, чтобы в центре Москвы был разорённый храм — в котором даже не склад, вообще ничего, пустота.

У храма кн.Владимира. О. Сергий Романов служит молебен. о. Фёдор с иконой Спаса

В соседнем селе Василево тоже был храм, в который так же можно было зайти и эту немую скорбь и боль почувствовать. И поэтому с детства, когда стало понятно, что храмы могут возрождаться (с 1988 года), конечно, возникло желание, возможно, какое-то безнадёжное, что, может, удастся что-то и здесь сделать. А потом, в 1990-е годы, когда в городе стали храмы возрождаться, это чувство крепло.

И дальнейшая судьба Троицкого храма — увядание, вот поэтому всё больше хотелось поработать для Церкви здесь, на Ярославщине. Так я мог бы это передать. Тем более что благодаря приходу, храму, где я рос — Святого князя Владимира в Старых Садех, — было всегда чувство — потенциал, ну, во-первых, ты никогда не чувствовал себя одиноким, всегда впереди были отцы, педагоги, у нас школа была на приходе, которую я закончил — Владимирская гимназия. Разные направления работы при храме были, я все детство, юношество, отрочество пономарил. У нас на приходе было много священников, много было учёных, тех, кто составляет цвет нашего учёного духовенства — отец архимандрит Иов (Гумеров), тогда отец Афанасий, отец Киприан Ященко, игумен Дионисий Шленов, отец Александр Гумеров, отец Алексий Уминский, отец Димитрий (Першин), отец Дионисий Поздняев. Чувствовалось, что это такое общее достояние, и на всех поприщах можно трудиться, и это давало такой позитивный подход, что везде можно созидать во Христе. И, конечно, в среде сверстников тоже была поддержка, — нас три друга: я, отец Петр Украинцев, отец Павел Миронов — школу закончили и стали священниками, тоже всё время вместе пономарили, когда учились, были общие интересы. Вместе нам довелось помогать открывать храм в Вощажниково отцу Борису Украинцеву, также вместе дорогому отцу Владимиру Сергеевичу помогали строить храм. Казалось, что есть какие-то силы, или должны быть мы способны что-то сюда принести. Казалось, что в Москве всё есть, должно же и здесь что-то быть, почему бы мне не попробовать. А дальше Господь послал такие обстоятельства жизни, в результате которых это стало возможным. Конечно, хотелось мне иметь какую-то профессию светскую, чтобы её тоже можно было здесь применять, не очевидно было, что вот так оно всё сложится. Поэтому пример святителя Луки побуждал к самым высоким совершениям. Хотелось ещё так людям служить.

с

С о. Павлом Мироновым в Псково-Печерском монастыре

— Какая у вас специализация?

— Общая врачебная практика. Возможно, могло быть нечто более романтичное, интересное. Но мне в медицине, к концу учебы стало понятно, не хватало, как часто бывает, — потомственности, преемства. Отец у меня — инженер, его родители тоже инженеры, отец — специалист по теплозащите космических кораблей, ну, и более широко, по тепловым процессам. Он работал над теплозащитой «Бурана», а потом, когда началось лихолетье, работал в институте Фёдорова — моделировал тепловые процессы при лазерных операциях на роговице глаза, хрусталике. Мама — архивист, работала в Государственном архиве литературы и искусства, и, наверное, во многом её специальность позволила ей пережить духовные искания и прийти в храм со временем. В медицине никого не было из родственников, поэтому сориентироваться было непросто, не было тех, кто смог бы в нужное время заставить более пристально работать и раньше начать работать по какой-то специальности.

— Наверное, эта работа в медицине веру укрепляла?

— Мне кажется, по молодости я не могу этого сказать, всё достаточно ровно было. Постольку, поскольку для меня это было что-то незнакомое, то, конечно, морально было тяжело, особенно начинать работать, когда я в ординатуру пришёл, первое общение с пациентами, первые несколько месяцев, окончание учёбы, начало работы, — это было, конечно, трудно. Основной свой досуг я всё-таки посвящал храму. Я учился нормально, но могло бы быть больше времени посвящено всё-таки медицине. Поэтому вхождение было немного тяжёлым. Три года я проработал в Москве, а потом с супругой и двумя детками начали переезд.

Познакомились мы на Ярославщине, я закончил Владимирскую гимназию, поступил в Первый мед, и практически сразу всё свободное время проводил здесь. И так чудесно получилось, что, с одной стороны, база у нас оставалась в Угличском районе, а в школе я познакомился с Петей Украинцевым, а его родители через Владимира Сергеевича Мартышина оказались здесь. Они как журналисты дружили — Борис Украинцев, Владимир Шикин и Владимир Мартышин. Потом все стали священниками.

И ещё во время учёбы в школе мы предприняли такое «историческое» мероприятие с будущим отцом Павлом Мироновым. Мы с ним жили в Угличском районе, и мы на велосипедах приехали сюда. Мы знали, что где-то здесь Петя Украинцев обитает, мобильных телефонов не было, но была какая-то информация, и мы на велосипедах 40-километровый поход предприняли — за один день туда и обратно вернулись. А потом мы приехали сюда зимой, к тому времени у Украинцевых уже был дом в Георгиевском, и мы с Петей на зимних каникулах жили неделю у них. Будущий отец Борис готовился к рукоположению, что-то читал для подготовки, он нас оставил, а мы ходили в гости к Владимиру Сергеевичу и примерно в то время с его дочерью Машей познакомились, это было в 1998-м году.

— Это важно для подрастающего христианина, когда не просто вовлечён в службу, алтарь, а когда личное отношение ко Христу проявилось? Был ли у вас какой-то опредёленный момент, или постепенно?

Освящение храма св. Владимира. О. Фёдор со свечой

— Я бы тут ответил так, что если говорить о церковном служении, то мне, конечно, повезло в том, что с 11 лет, как наш приход получил храм князя Владимира в Старых Садех в Москве, отец Сергий сразу же меня взял пономарить. Мне практически через год посчастливилось, несмотря на небольшой возраст, стать ответственным за богослужение. Появился сразу же второй храм, и было всего несколько человек пономарей, и поэтому с двенадцатилетнего возраста приходилось быть ответственным за службы. И не было никакого отношения несерьёзного, придёшь, не придёшь, мол, ничего от этого не меняется. Надо было и читать, и следить за службой абсолютно полноценно, и готовить всё необходимое, потом убирать. Очень быстро появились ребята, которые были младше, только пришли, их нужно было учить. Это всё было абсолютно серьёзно и интересно, и большая нагрузка, которая занимала всё свободное время. На какую-то там дурь, слава Богу, времени не оставалось, и благодаря этому служению удалось без больших потерь пройти переходный возраст. И практически сразу здесь появились новые цели, практически с 2000 года стали приезжать сюда, помогать отцу Борису Украинцеву начинать службы в Вощажниково, и сразу же, параллельно, стали помогать будущему отцу Владимиру Мартышину строить и готовить к богослужениям храм. И это заняло все силы на всё время учебы в институте, просто всё свободное время. Зимой что-то продумывали, закупали материалы, шили облачения, была возможность — приезжали, на месте что-то делали. Основные службы — Рождественские, Пасхальные — помогали проводить, собирали молодежную компанию, и как-то одно в другое перерастало. Становилось понятным, что такая жизнь здесь возможна церковная, что есть люди, которым это нужно. Что отклик есть. Какого-то яркого перехода, осознания я не помню.

Отец Фёдор с о. Владимиром Мартышиным в с. Ивановское

Здесь хочется поблагодарить тех людей, благодаря которым всё было ровно, поступательно, позитивному импульсу, который родители задали, и тоже, может, беспокоились за нас, но готовы были отпустить. Я часто один сюда ездил, они жили за границей тогда, поэтому общались по телефону, ну уж очень волновались за меня, я с 19 лет за рулём. Часто сюда ездил, зимой ездил, но хоть и переживали, всё равно верили в лучшее, доверяли, всегда помогали, всегда интересовались тем, чем я интересовался. Помогали, и материально и физически, трудились вместе, отец приезжал, мы вместе алтарь готовили к службе, где-то иконостас строили, мама шила. Мы всё время уезжали с сестрой, с нашими сверстниками, с кем вместе летом отдыхали, но домашние всегда это принимали, никаких не было недовольств, что мы, может быть, не помогаем. Было какое-то понимание важности того дела. Поэтому, во-первых, благодарность родителям, а также тем отцам, с которыми рядом довелось расти, которые были нацелены на созидание и на развитие всестороннее церковной жизни. Для меня храм всегда ассоциировался со школой, со времён нашей Владимирской гимназии. Церковь — это не только место, где богослужения происходят, но и воспитание. Вот поэтому-то, что я здесь оказался, -для меня это, с одной стороны, просто и понятно, а с другой стороны, если бы всё сложилось по другому, не знаю, могло ли такое быть или нет.

Я из одной хорошей системы попал в другую, но совершенно сходную. Очень укрепляло доверие и участие тех, кто здесь начинал, потому что отец Борис нам в своё время всё предоставил, и мы, конечно, особо не интересовались теми финансами, строительными трудностями, которые он переживал. Он говорил: «Я пришёл в храм и стал священником очень поздно, плохо разбираюсь в богослужении», в том, что для нас было легко и понятно, конечно, далеко не самое сложное в церковной жизни, но вот это он полностью нам доверил. А для нас это было, конечно, очень важно, очень воодушевляло, давало какое-то чувство значимости, по-хорошему занимало. Ну, и точно так же потом Владимир Сергеевич. Понятно, что у них, может, и времени на это не было, но я, может быть, и не доверил, а они нам абсолютно доверили действовать, у нас было благословение настоятеля всё приготовить, всё создать для того, чтобы начать служить. И мы с ребятами все потом стали священниками, мы трудились, начинали в Вощажниково, в Ивановском.

— А у вас какие-то есть занятия с прихожанами, Закон Божий, какие-то катехизические беседы?

— Мне бы хотелось, чтобы это было, но сегодня этого нет в той форме, о которой вы спрашиваете. Бывают встречи в школе, личное общение с прихожанами. А для того чтобы занятия и беседы осуществлять, нужна база. На мой взгляд, всё-таки это должна быть какая-то церковная территория, приходской дом, где это было бы органично. Мы сейчас заканчиваем ремонт в нашем церковном доме. Там будет располагаться воскресная школа и большое помещение для трапезной. Мы сделали ремонт, чтобы было приятно, потому что у нас немало прихожан, которые недавно переехали, кто живет в условиях непростых, условиях стройки, ремонта, — хочется, чтобы в воскресный день у людей была возможность прийти в трапезную, чтобы там было чисто, красиво. У нас уже был такой опыт, мы начали занятия в воскресной школе, воскресные трапезы, и у всех очень хорошие были впечатления, но потом мы начали ремонт, и все с нетерпением ждут, когда это возобновится. Понятно, ради чего это делается, и у нас много многодетных семей, которые, несмотря на то что живут в деревне, не имеют возможности ходить друг другу в гости, просто потому, что маленькие дети не отпускают, и мамы очень в этом нуждаются, и не только мамы, главы семейства тоже. Им интересно своим кругом сесть за стол, о чём-то поговорить о своём, пускай там о политике, пускай там о хоккее, о технике; женщины — о своём о чем-то. Это, конечно, очень нужно. Я не вижу сейчас каких-то других миссионерских ходов для приходской жизни, кроме этого. Я думаю, что какие-то лекции, можно провести их пять, ну там десять, но потом людям это будет тяжело. Это должно быть приближено к месту жительства людей, это должно быть обеспечено возможностью посидеть, попить чаю и поесть, и отдать на какое-то время детей, чтобы ими кто-то занялся, — тогда это будет место, интересное для того, чтобы туда приходили люди. Это было бы таким служением, которое Церковь может предоставить тем, кому она хоть сколько-нибудь интересна, и через это она станет интересна вдвойне и в квадрате. Мне кажется, что сегодня стоит задача на всех приходах обеспечить такую возможность, возможность помещения, трапезной и каких-то небольших удобств, чтобы можно было после службы там проводить время.

Ильин день, 2019 г.

Хочется поблагодарить Бога за то, что в жизни представилась возможность как-то немножко со стороны посмотреть на то, что мы имеем здесь, на нашу приходскую жизнь, на историю Церкви нашей, на нашу церковную жизнь, благодаря тому, что мой отец уехал работать за границу в 1990-е годы — зарабатывать деньги, чтобы кормить семью, обеспечить возможность учёбы мне. Он, будучи инженером и со школы зная очень хорошо французский язык, в середине 1990-х получил предложение работать в космических фирмах во Франции. В 1996-м году он уехал туда работать, и до сих пор работает. Я оцениваю это как его подвиг и заслугу, он очень долгое время работал в фирмах, которые предоставляли заказы нашим предприятиям. Часто приезжал сюда в командировки, мама и сестра жили там, а отец, были годы, когда примерно раз в месяц приезжал, и мы с ним виделись тогда — он часто ездил в Самару, на завод по производству ракетоносителей. В Москве работал, в Королёве. И благодаря тому, что они оказались там, я тоже несколько раз приезжал, и появилась возможность такого сравнения. И, к слову о приходской жизни, — жизнь прихода Трех Святителей в Париже для меня стала открытием. В моей жизни не было частой смены приходов, я был на одном месте в Москве, и был ещё опыт сельской жизни, а тут ещё появился опыт зарубежной жизни в Русской Православной Церкви. Это, кстати, стало решающим в жизни отца, — что там, за рубежом, Церковь для русских людей стала вторым родным домом. Многие экономические эмигранты, уезжая, по-другому стали осознавать Россию и в неё имели возможность вернуться через общение с братьями и сестрами в храме, и через это пришли в храм, к понятию о Боге, к пониманию того, что многое может меняться, но вот подлинная ценность, она в Церкви остаётся, и взаимосвязь с Родиной тоже через Церковь осуществляется.

Мама, когда переехала к отцу, почти постоянно была в храме. Отец уйдёт на работу, а она не обременена большим количеством домашних дел — она и за свечным ящиком работала, и пела, и читала, в трапезной помогала. Для меня, когда я приехал, сразу было яркое впечатление — знакомство с владыкой Иннокентием, он тогда архиепископом Корсунским был, сейчас он Митрополит Виленский и Литовский. В совершенно простой обстановке, ежедневное богослужение, долгое время это был единственный православный храм Московского Патриархата в Западной Европе, где совершалось ежедневное богослужение. Это было начало 2000-х, когда на эту кафедру был назначен владыка Иннокентий. Здесь, в России мне приходилось видеть архиерея как-то отдалённо, а там он служил как простой священник, часто ежедневно. Мне пришлось с ним на нескольких службах пономарить, служили в таком составе: один человек на клиросе, 5 человек в храме, владыка у престола, один священник ему помогает, без диакона, и я вот, один пономарь. Несколько служб вот так мы служили. Это сформировало представление о том, какой может быть архиерей — абсолютно уважительное отношение, конечно, проникнутое полнотой архиерейской власти, с другой стороны, ничего из того, что бы мне было тяжело перенести, неудобно, — только возвышающее отношение старшего к младшему. Ну, и хотелось бы сказать немного о том, что для многих, кто в поле приходской жизни Трехсвятительского храма оказывался, это было место, где можно было согреться, — это было очевидно и понятно. Мы с мамой, когда я приезжал на каникулы, часто приходили на будничные службы, потому что нужно было петь, пономарить. Сразу же просили отцы, владыка приглашал прийти. А после службы — традиция чаепития. После службы всегда были положены чай или кофе и круассан. Это как-то согревает, и это не формат воскресной школы, не формат каких-то лекций, всегда есть возможность со священником или даже с архиереем рядом посидеть, задать вопрос, пускай там пять минут, но во всей полноте, ещё подкрепиться телесно, и дальше заниматься делами.

Я знаю, что люди, кто оказался в трудной жизненной ситуации, просто приходили подкормиться. Не могли прийти просто на трапезу, они приходили на службу, а потом, поскольку такой был обычай, могли попить чаю, перекусить, и шли дальше скитаться и искать своё место в жизни.

Ну, и помимо опыта приходской жизни за рубежом, ещё колоссальный опыт понимания того, что в Европе сохранилось церковное наследие Западной Церкви, просто потому, что всё было воплощено в камне. Хоть Франция и пережила революцию, безбожную эпоху, и гонения страшные тоже церковь пережила Католическая, но всё-таки, за счёт того, что материал — камень, остались, пусть в небольшой деревне какой-нибудь, храмы XIV века. И опять же, в камне прописана память о подвижнике-монахе, который ещё в XI веке на этом месте крестил те племена, которые населяли эти места. И понимаешь, что у нас тоже всё это было, но только за счёт того, что у нас это всё в дереве, почти ничего, кроме каких-то летописных небольших фрагментов и известий, до нас, к сожалению, архитектура не донесла. Совсем по другому начинаешь к своему прошлому относиться, уже его как-то начинаешь искать, пытаться больше узнать, что-то реконструировать.

И сейчас для нас здесь, в силу увлеченности Владимира Сергеевича краеведением, это является близкой темой. Пытаемся как-то реконструировать, что здесь было, когда только возник наш храм, наше село. Как там было с течением времени, когда были построены даже две церкви. Известно, что здесь было две церкви и колокольня, до того как пришло время строить кирпичный храм. И для нас такой важной эпохой становится эпоха гонений, всё больше и больше поступает сведений о том, что здесь было очень много людей, верных Церкви. А здесь, в деревне Титово, существовала даже монашеская община и была домовая церковь, когда храм в Ивановском уже был закрыт.

Часть 2. Чтобы здесь было жилое село

Ильин день, 2019 г.

— Вам пришлось послужить и в городе и в селе, каков ваш опыт, как отличаются прихожане?

— Я сразу скажу, что в Москве я не служил, я служил 10 месяцев в Ростове Великом после рукоположения, и потом уже здесь, в Ивановском, поэтому вот опыт такой. Если об этом говорить, то я не собирался служить в Ростове. Человека, который уезжает из Москвы, не особенно интересует провинциальный город, Уж если уезжать, то в село, и потом, у нас в то время нужда была в священнике здесь, в Ивановском. На протяжении семи лет иеромонах Илья из Борисоглебского монастыря был исполняющим обязанности настоятеля, но периодически появлялись священники, которых присылали посмотреть место, и бывало, что они приезжали с абсолютным непониманием того, что здесь происходит.

Конечно, Владимир Сергеевич переживал, и я переживал. В очередной приезд владыки мы сообщили ему, что есть человек из тех, кто здесь живёт, который мог бы служить в этом храме. Тогда я уже в семинарию на заочный сектор поступил, год отучился, и зашла речь о рукоположении. И владыка Кирилл (Наконечный) рукоположил меня и направил служить не туда, куда хотелось, а куда счёл нужным — в храм Вознесения Господня в Ростове Великом. Было несколько трудно начинать там служить, потому что ожидания от служения были совсем другие. Со временем, конечно, этот опыт вспоминается с благодарностью, и особенно те люди, которых там привелось встретить. В храме Вознесения немного было прихожан, но до сих пор по-доброму и я о них помню, и они обо мне помнят. Потом удалось убедить архиерея, что есть серьёзная необходимость в постоянных службах, в развитии хора, в развитии приходской жизни. Он приехал, посмотрел, совершил службу и после этого написал соответствующий указ. Ну, а спустя какое-то время освободил меня от служения в Ростове. Что касается Москвы, то в Москве я пономарил на протяжении 15 лет, поэтому, конечно, представления о московском приходе тоже есть. Ну и конечно, друзья служат в Москве.

Сравнить, конечно, можно. В первую очередь можно сказать, что наш приход — это нестандартный сельский приход, это однозначно. Во время Великого Поста на литургии Преждеосвященных Даров у нас бывает по десятку причастников, это для деревни просто нереально, и, конечно, это результат труда в первую очередь Владимира Сергеевича. Что здесь собрался приход, что люди приходят в храм несколько дней подряд, для меня как для священника делает моё служение неодиноким. И не волнуешься, что ты придёшь, а в храме никого не будет. Не переживаешь, что некому будет петь, что в храме будет холодно, и много чего ещё. Одним словом, по наполненности это ближе к городскому храму, чем к сельскому. В этом смысле мне легче, приятней, чем многим сельским священникам. Но и, конечно, это ответственности тоже требует другой. Наверное, не удаётся в полной мере, но, очень хотелось бы, чтобы такой приход, как наш, стал бы продолжением дореволюционной церковной жизни на селе. Чтобы у нас выросли ребята, которые смогли бы открывать приходы в сёлах, там, где они пока не открыты, чтобы другие смогли бы им помогать в этом.

Благовещение во Владимирском храме. Вероятно 2004 г.

— Какова роль храма и церковной общины в нынешнем селе?

— На воскресные службы у нас приходят где-то 120 человек. Причащаются обычно где-то 70 человек. Что касается роли общины, конечно, слово община требует определения, поскольку разные понятия могут вкладываться, но сегодня я могу сказать, что наш круг всё-таки довольно обособленный. В основном те, кто приходит в наш храм, — это люди, кто приехал сюда или уже родился в семьях приехавших. Потому что условия достаточно редкие. Люди приезжают, создают семьи, многодетные семьи приезжают, храм наполняется, но, к сожалению, местных почти нет. Это обычная картина вообще для села. Оптимизма как-то это не прибавляет, конечно, жалко. Хотелось бы, чтобы было по-другому. Иногда кажется, что круг людей приехавших пугает местных. И они говорят — здесь у вас что-то своё, вы живите, как знаете, а мы сами, как знаем. При такой нашей повсеместной небольшой религиозности, это дополнительный барьер. Это наш опыт, Ивановского, я не знаю, как в других местах. В Ярославской области сельские храмы, к сожалению, мало наполнены.

Что нужно сделать, чтобы преодолеть этот барьер, эту стену, — я не знаю. Иногда есть какие-то удивительные люди или отдельные семьи, которые, несмотря ни на что, приходят в храм. Вот наши соседи, Геннадий и Наталья Комины, они местные. Наталья учительница, у них сейчас четверо детей, она сейчас дома. Они все прихожане нашего храма, в воскресенье с папой вместе приходят, в будние дни часто приходят мама с дошкольниками, они совершенно свои, но, к сожалению, это большая редкость. Это отчасти напоминает современные монастыри, насельники которых в большинстве не местные. Это местная святыня или церковный образ жизни, который людей привлекает, и ради этого люди приезжают. А для тех, кто живет рядом, это остаётся всё равно чем-то далеким.

Здесь в последнем ряду справа налево о. Сергий Романов, о. Владимир Воробьев, о. Аркадий Шатов, о. Александр Салтыков, Владимир Ященко (иг.Киприан) только год 1988

Что касается детей, то те, что в 1990-е годы учились, всё равно чувствуют, что они другие. В одной местной семье ребёнок в шестом классе учился, и он дома сказал, что будет священником, — родители так испугались, что всех своих троих детей и ещё другие семьи, человек 6 или 8, забрали из нашей школы, перевели учиться в Борисоглеб. Парень отучился всего 6 классов, и вот иногда встречается и говорит — а я вот захожу в храм, вы же нас так учили. И когда эти бывшие дети встречаются с Владимиром Сергеевичем и Татьяной Викторовной, они говорят — мы уже не можем по-другому, вы же нас учили так.

У нас в Борисоглебском районе сложилась уникальная ситуация для тех, кто интересуется православной жизнью на селе. Она уникальна тем, что здесь есть несколько взаимосвязанных центров жизни: это и Борисоглебский монастырь, это и Ивановское, Вощажниково, для кого-то Давыдово, и даже отцы, служащие не в этих селах — отец Александр в Щурове, отец Георгий в Веске, — все мы друг другу близки — со взаимопониманием, с уважением, зачастую возникли отцовско-сыновние отношения или братские отношения, и наша инфраструктура, может быть, напрямую не взаимосвязана, но дает возможность каждому, кто захочет приехать, выбрать более-менее по вкусу место жительства. При этом иметь возможность учить детей в школе. Не только, кстати, в Ивановской, в Вощажниковской, например — там очень хорошие взаимоотношения с отцом Борисом, учителя-христиане, и это тоже результат общего дела, общей работы. Все приходы так или иначе связаны с Борисоглебской обителью, все объединены Иринарховским крестным ходом, и те, кто всматриваются, вдумываются, проникаются уникальностью этой обстановки. Поэтому тем, у кого есть намерение доброе, можно смело дерзать и что-то здесь для себя найти. И это редкость. Вот это взаимопонимание между священниками, это тоже нечасто бывает. И важно, конечно, наличие школы, даже не одной. Дополнительно есть возможности для общения родителей, для внешкольных занятий детей. Родители часто собирают детей из разных семей, и один родитель на машине везёт несколько детей в Борисоглеб на занятия.

Наши общины, они, может, не такие большие, как община городская, но всё равно основные направления служения присутствуют. Они невозможны на уровне одного прихода, но на уровне тех приходов, которые у нас здесь сложились, — всё вместе оно работает, все направления жизни охвачены. И это уникальная ситуация для села сейчас.

— Расскажите, как вы переехали из города в деревню.

— Представление о сельской жизни, о церковной сельской жизни, — оно было. У Маши всё ещё более основательно. Если приходилось задумываться, то примерно можно было представить, чем заняться, плюс понятно было, что помогут близкие люди, те, кто уже здесь трудится. Я вот помню момент, когда я работал, вторая дочка родилась, и я уже стал размышлять: если так дальше пойдёт, то как дальше мы будем жить — как Маша с детьми будут ходить гулять, как мы будем в квартире размещаться, — и стало понятно, что пора всё-таки перебираться. Тем более что возможности, хоть и небольшие, были. Мне нетрудно было думать о деревне, потому что было куда ехать. Я чётко помню момент — я сижу на работе, пациентов нет, и я думаю: как же дальше быть? Или мы поднимаемся с Машей на несколько ступенек до лифта, и она мне говорит, что ей тяжело с ребёнком в одной руке и с коляской в другой, что если у неё будет трое, то она, скорее всего, вообще не будет выходить на улицу гулять. И тогда понемногу начали думать о переезде. И здесь, конечно, большое спасибо Владимиру Сергеевичу и Татьяне Викторовне, которые нас приняли, и не только нас, а всех: и Машиного старшего брата, и Машину сестру с семьями, и мы все под одним кровом несколько лет жили, причём в каждой семье было уже по нескольку детей. Я думаю, мало какие родители способны прожить со своими детьми, с их мужьями-женами, так, чтобы не выгнать, не отпугнуть, не испортить отношения, а у нас благодаря Владимиру Сергеевичу и Татьяне Викторовне это осуществилось. Я думаю, что это просто уникально.

Ильин день 2019

— Вам пришлось послужить и в городе и в деревне, как отличаются прихожане?

— Опыт служения в городе здесь, в Ярославской области, у меня небольшой. Я в течение 10 месяцев служил в Ростове Великом, был настоятелем храма Вознесения Господня, он ещё известен как храм Исидора Блаженного. Воспоминания у меня хорошие, добрые воспоминания. Прихожан было немного в этом храме, но между нами установились самые теплые, самые добрые отношения. Хотя с тех пор прошло больше 8 лет, иногда видимся, передаём друг другу привет и добрые пожелания. Назвать городским в полной мере этот приход нельзя, потому что и город небольшой, тем более что храмов в Ростове много, приход маленький. Многие сельские приходы, думаю, больше. Мой опыт приходской жизни — городской, это опыт детства, юности, когда я был прихожанином и алтарником в Москве, в храме князя Владимира в Старых Садех.

Это полноценный приход, живущий полнокровной церковной жизнью, где, помимо частых богослужений, была создана и православная гимназия, в которой я учился. Приход стал основой для монашеской общины Иоанновского монастыря в Москве. Я оказался там благодаря тому, что у прихода было ещё такое направление работы — летний лагерь молитвенного, богослужебного характера. На приходе постоянно ковались кадры для Церкви. Как-то это абсолютно неформально было, но очень много людей прошло на моих глазах через пономарскую службу, тех, кто в дальнейшем стал священнослужителями, монахами. Созданы были столярные мастерские, работал детский сад. Затем отец Сергий построил Дом престарелых, было подсобное хозяйство в подмосковном селе Остров. Жизнь была очень обширная, это навсегда стало ориентиром, и сегодня в нашей приходской церковной жизни на селе, в Ивановском, я ориентируюсь на такую приходскую жизнь. И благодаря Владимиру Сергеевичу, дорогому нашему отцу Владимиру, его колоссальным усилиям, это, конечно, не в полной мере, но всё же удаётся осуществлять. Конечно, в первую очередь это школа, храм, и потихонечку пытаемся обрастать всем необходимым, чтобы была полнота жизни. Вот и наш приход, его тоже нельзя назвать сельским в полной мере, потому что он сформирован в основном из тех людей, которые вышли из города.

Здесь есть свои плюсы — в том, что у нас единый менталитет с нашими прихожанами, понимание церковной жизни, культурный уровень примерно один и тот же. В этом, конечно, плюс. Минус, конечно, в том, что очень хотелось бы находить общий язык с людьми по происхождению деревенскими, местными людьми, находить слово для того, чтобы они могли прийти в храм, это стало бы для них интересным, близким. Но, увы, этого не получается.

Да, у нас есть несколько прихожан, может быть, даже больше десяти прихожан коренных, местных жителей, но их, к сожалению, меньше, чем тех, кто приехал и кто родился в переехавших семьях. Очень бы хотелось, чтобы было по-другому. Но, с другой стороны, то, что люди сюда приезжают, люди меняют образ жизни, не на монашеский образ жизни, но ради спасения меняют место жительства, круг общения. Если это как-то трезво происходит, спокойно, то, мне кажется, в этом ничего плохого нет. Конечно, для меня как для священника и настоятеля это интересно, потому что храм не пустой. И живёшь, не чувствуя, что ты один служишь, что ты один здесь живёшь, что нет рядом людей, у которых такие же интересы, как у тебя, поэтому у меня такой, может быть, оригинальный опыт городского служения и городской церковной жизни, и сельской церковной жизни.

Первые молебны в часовне Ивановского монастыря. Иерей Афанасий Гумеров. о. Федор за аналоем.

— А какая вторая церковь была в Ивановском?

— К началу XIX века в селе было уже две деревянные церкви: пророка Ильи, она упоминается в источниках начала XVII века, а к началу XIX века, вторая церковь — Димитрия Солунского, и отдельно была устроена колокольня. Мы точно не знаем, какого облика они были, но обычно было два типа церквей — клетски и клетски верх — это значит шатёр. В книгах нет термина «шатёр». Отец Александр Парфёнов говорит об этом, и прослеживается в источниках, если было два храма, то один, как правило, был высокий, более холодный — летний, а второй был с низким потолком — зимний. В этом была практическая необходимость.

— Расскажите, пожалуйста, про монашескую общину из Титово.

— Благодаря исследователям, которые работают в Борисоглебском монастыре, благодаря трудам группы под руководством епископа Рыбинского и Даниловского Вениамина (Лихоманова) была написана книга «Все мы Христовы» — это трёхтомник о новомучениках и исповедниках земли Ярославской. Там тысячи имен, тысячи историй, они не все разработаны от рождения и до смерти, в основном это этап подвига и гонений, которые пережил тот или иной человек. В Ивановском, видимо, благодаря трудам предыдущих священников, благодаря трудам священников начала XX века, отцов Николая Розова, Александра Мансветова, было немало искренних людей, которые не потеряли веру, не отказались от веры в самое трудное время — в 1920−30-е годы, которые всеми силами пытались отстоять храм, но всё же храм был закрыт. После кончины Святейшего Патриарха Тихона люди не были уверены, за кем всё-таки идти. Сегодня нам трудно представить в каких условиях тогда оказались верующие. В наших краях очень большим авторитетом пользовался архиепископ Серафим (Самойлович), который хоть и не признавал митрополита Сергия, тем не менее прославлен как новомученик. Он не пошёл ни на какие компромиссы, и за ним до конца следовал большой круг духовенства. У многих большая ревность, она была у здешних архиереев, это и архиепископ Серафим, и епископ Романовский Вениамин (Воскресенский), — здесь много было ярких личностей, немало было монашествующих. Кто-то был здесь уже в ссылке. И поэтому прихожане многих храмов ориентировались на подвижников благочестия и живых исповедников. Верующие очень дорожили церковной жизнью, понимали, что она может скоро совсем исчезнуть. По этой причине был порыв к монашеству, и немало девушек выбрали путь монашеской жизни в миру.

Конечно, это для женского монашества характерно. И здесь была монашеская община, члены которой жили по домам, возможно, что здесь они принимали постриг. Известно, что здесь жил иеромонах Феофан (Львов), у которого был антиминс от священномученика архимандрита Кронида (Любимова), была устроена домашняя церковь. Нескольких женщин арестовали, или они были так или иначе задержаны, за то, что собирались принимать постриг. Это для чекистов было большое дело — такую общину раскрыть и взять. Пока нет сведений, как сложилась дальше жизнь отца Феофана. Также известно, что здесь до 1980-х годов жили, не выходя замуж, две пожилые сестры, которые хранили последнюю святыню — икону «Скоропослушница» из храма. Сейчас их дом сгорел, и я считаю, что это место может быть достопамятным местом, вполне можно считать, что оно несёт в себе память об этой монашеской, даже литургической жизни. Хотя нам все эти особенности неизвестны.

— Ярославская деревня, наверно, самая типичная российская деревня, — какие настроения тут царят, что меняется?

— Хочется верить, что от области к области и от региона к региону обстановка может отличаться, что, может быть, где-то есть такие регионы, где много верующих, где сельские приходы наполненные, многолюдные, но у нас это по большей части не так. Каково священникам на таких малолюдных приходах, где священник фактически один, опирается только на свою семью, на несколько прихожан. Где эти несколько человек вынуждены наполнять собой храм, обеспечивать богослужение и реставрацию храма. Это очень тяжело конечно, но есть исключения, когда вокруг священника или вокруг какого-то доброго дела складывается большой приход, к которому, как раньше в монастыри, приходили ищущие спасения. Так вот сейчас приезжают семьи, которые хотят обрести условия сельской жизни и одновременно возможность церковной жизни, обучения детей, как у нас на приходе происходит. Я хочу сказать, что такой приход в особенных условиях находится, и хочется надеяться, что подобные приходы смогут стать со временем основой для развития соседних приходов. И для таких приходов очень важна возможность набрать потенциал, на таких приходах может быть несколько священников, которые одновременно осуществляют полноту своего служения в дни, например, Страстной седмицы, Светлой седмицы, в будние дни. Храм может быть наполнен прихожанами. А в воскресные дни они могут вместе с частью прихода осуществлять своё служение в таких местах, где своих прихожан мало, где они не могут обеспечить хор, не могут обеспечить воскресную школу, не могут обеспечить пономарей на службе. Такой приход может стать источником развития для соседних храмов и приходов. Сегодня разрушенный храм тоже представляет собой потенциал, чтобы вокруг него появились, поселились люди, которые этот храм собой наполнят. Но, конечно, первоначальную возможность, первоначальный задел в виде исходного прихода для них тоже нужно создать. Хотелось бы, чтобы такая модель получила возможность реализации. Я над этим сейчас думаю. Чтобы молодёжь находила бы на соседних, пока необеспеченных приходах возможность для служения, для того чтобы брать на себя ответственность за хор, за подготовку Божественной литургии, участвовала в выездах. Ответственность бы несла. Ответственность — она воспитывает, созидает.

Ильин день 2019

— Расскажите, как вы с детьми, — может, это определённой катехизацией является для детей, — ездите на консервацию храмов.

— Мы выезжаем преимущественно в один храм на протяжении нескольких лет. Так получилось, что в этом селе — Погорелка Угличского района — как дачники живут супруги, которые готовы были нас принять, которые были заинтересованы в том, чтобы в храме послужить молебен, с этого начиналось. Затем, когда я наметил какую-то модель развития, схему по консервации, то её поддержали, по крайней мере сказали, мол, батюшка, давайте. Мы готовы вас принять, встретить. Это дело стало результатом минимальной заинтересованности. Не было финансового обеспечения, просто был интерес людей на месте. Когда мы стали приезжать с ребятами, нашли для нас место, где мы могли бы расположиться, помогали воду обеспечить, с продуктами немного помогали. Такая поддержка подталкивала к тому, чтобы приезжать вновь и вновь, и для ребят это стало очень интересно. Всегда были желающие, в основном у нас осенью такие выезды проходили, в сентябре. При хорошей погоде, хоть уже начались школьные занятия, ребятам хочется переключиться, побыть на природе. Тут всё вместе — возможность общения у костра, обед или ужин, и плюс всё время находили фронт работ — или в храме, или при здании церковно-приходской школы. Так что всем участникам это было очень интересно, ребятам хотелось вновь и вновь приезжать. Такой формат — тут нет занятий, как в воскресной школе, оказывается гораздо интересней. Такие выезды за несколько лет, как это продолжается, мы и в другие села совершали. Здесь, по ходу Иринарховского крестного хода — в Георгиевское, в Зубарево, в село Деревеньки в Угличском направлении, храм Святителя Николая, несколько часовен: в деревне Бабаево, в Вертлове.

Для нас тут важно, что человек нуждается в перемене места, в новых впечатлениях, а в деревне это трудно бывает обеспечить для ребят, мы не можем обеспечить длительную поездку на юг, за границу. Но даже в воскресный день выезд на 10 километров, перемена места, немного другие условия уже обновляют, и детей в том числе. За то время, что нам было доступно, частично законсервировали храм в селе Погорелка, законсервировали большое здание церковно-приходской школы, кроме того, законсервировали храм в Георгиевском. Есть намерения по другим храмам. Находятся добрые люди, которые помогают в начале сезона, помогают с покупкой продуктов, строительного инвентаря. И даже помогают в том, в чём мы очень нуждаемся — оплатить минимально необходимые стройматериалы и труд рабочих в том, что невозможно сделать неквалифицированными или детскими силами. Чтобы дело двигалось. Сейчас я особенно в этом заинтересован, потому что по нескольким храмам мы дошли до такого уровня, что сделали всё, что можно. Дальше мы просто не имеем возможности. Нужно работать на высоте, нужны взрослые специалисты. Мы не имеем возможности, а надо бы перекрыть какой-то участок крыши постоянным материалом, не тентом. Это будет затратно, если сделать временным, а потом через несколько лет переделывать, работы на высоте лучше сделать сразу. Или в том же селе Георгиевском нужно сделать пол, хотя бы в летнем храме, чтобы начинать богослужения. На это нужны средства, и это, конечно, должны делать профессионалы. У меня есть целый список работ, которые необходимы по нескольким храмам. Если удастся это сделать, то начнётся новый этап развития, начало богослужений. А это тоже очень интересная работа с детьми — подготовка к богослужениям и ответственность за их обеспечение. С выездом, с той же трапезой, но в более серьёзном качестве, церковном.

С еп. Феоктистом перед школой

И действительно, такие сохранившиеся храмы становятся нашим потенциалом. Во время работы в селе Погорелка был снят фильм, в котором берут интервью у детей, и кто-то из детей озвучивает мысль — она заложена в том, что мы это делаем, как взрослые, но мы это сами не озвучивали, просто ребята сами дошли до этого. Кто-то говорит, что вот, когда я вырасту, я очень хочу сюда приехать и постараться сделать так, чтобы здесь всё было хорошо. Чтобы здесь был действующий храм, чтобы здесь было жилое село. Вот к такому заключению ребята приходят! Мне кажется, что это очень хорошо.

С иереем Феодором Божковым беседовал Василий Томачинский

https://pravoslavie.ru/134 011.html

https://pravoslavie.ru/134 022.html