«Преступление и наказание» адмирала Колчака. Часть 4

Часть 3

Оценивая проблемы политического, военного и правового противостояния в России 100 лет назад, нужно отметить и то, как, в политико-правовых документах антибольшевистского и Белого движения, отражалась суть событий 25 октября 1917 года — приход большевиков к власти. Вот первый акт «новой власти»:

«Обращение Петроградского Военно-революционного комитета. К гражданам России!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства — это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, 25 октября (7 ноября) 1917 года".

Но в стране, помимо «низложенного» Временного правительства, действовали также и структуры местного (земского и городского) самоуправления и органы региональной власти, легализованные до октября 1917 года. Являлся ли, таким образом, ВРК при Петроградском Совете выразителем «воли» всей России? Подчеркнём, что речь идёт не о социально-психологическом восприятии в «народном сознании» совершившегося в Петрограде события, а сугубо о политико-правовом определении данного события, т. е. «перехода» государственной власти в руки Петроградского ВРК, названного Великой Октябрьской социалистической революцией.

Обратимся к определению позиции высшей судебной, кассационной инстанции, «высшего хранителя и толкователя законов» — Правительствующего Сената, который в марте 1917-го подтвердил легальность акта об отречении от Престола Государя Императора Николая Александровича Романова и акта о непринятии Престола Великим Князем Михаилом Александровичем.

Согласно официальному сообщению, 5 марта на заседании 1-го департамента министр юстиции Керенский (по статусу ставший и генерал-прокурором Сената) передал обер-прокурору П.Б. Врасскому оба упомянутых акта. Далее: «рассмотрев предложенный на его обсуждение вопрос, Правительствующий Сенат определил распубликовать оба акта в „Собрании узаконений и распоряжений правительства“ и сообщить об этом указами всем подчинённым Сенату должностным лицам и правительственным местам. Оба акта приняты Сенатом для хранения на вечные времена». Определение 1-го департамента Сената подтверждало исключительный характер власти Временного правительства: «Временное правительство волею народа облечено диктаторской властью, самоограниченной его собственной Декларацией и сроком до Учредительного Собрания».

Судя по интервью сенатора, профессора Э.Н. Берендтса, опубликованному в апреле 1922 г., заседание 5 марта завершилось официальным обращением сенаторов к Керенскому: «Сенат решил издать требуемый указ (акты Государя и Великого Князя — В.Ц.) и просит Вас передать Временному Правительству, что он будет поддерживать Временное Правительство во всём, что будет содействовать укреплению законности в России». 9 марта на заседании полного состава 1-го департамента Временное правительство принесло присягу. Акты отречения от власти и принятия временной власти окончательно получили правовое оформление и юридическую силу[1].

Итак, данные акты не только получили законную силу, но и стали основой формирования политико-правовой системы Российского государства на период до Учредительного Собрания. Временное правительство получило формальный, подтверждённый Сенатом статус высшей законодательной и исполнительной власти. Никаких принципиальных, «революционных» отклонений от цели правопреемственности, на протяжении 1917-го года Правительствующий Сенат не фиксировал.

А после «октябрьских событий», на совещаниях департаментов Правительствующего Сената от 6 и 23 ноября 1917 г., созванных по инициативе бывшего министра юстиции С.М. Зарудного, Петроградский военно-революционный комитет и Совет народных комиссаров были квалифицированы так:

«Сенат осведомился о намерении лиц, захвативших власть незадолго до созыва Учредительного Собрания, которое должно являться истинным выражением директивной воли русского народа, посягнуть на самое существование Правительствующего сената, в течение слишком 200 лет стоящего на страже закона и порядка в России. Эти лица, решаясь упразднить Правительствующий сенат и все суды, подрывают сами основы государственного строя и лишают население последней его опоры — законной охраны его личных и имущественных прав. Преступные действия лиц, именующих себя народными комиссарами, в последние недели свидетельствуют, что они не останавливаются перед применением насилия над учреждениями и лицами, ставшими на страже русского государства. Прежде чем насилие коснётся старшего из высших учреждений России и лишит Правительствующий Сенат возможности возвысить свой голос в час величайшей опасности для родины, созванное на основе ст. 14 Учреждения сената общее собрание Сената определяет, не признавая законной силы за распоряжениями каких бы то ни было самочинных организаций, неуклонно исполнять впредь до решения Учредительного собрания об образовании власти в стране возложенные на Сенат законом обязанности, доколе к этому представляется какая-либо возможность, о чём и дать знать всем подчинённым местам, и лицам»[2].

Не многим отличались, по существу, официальные декларации, заявления, принятые в Казачьих областях. Например, Резолюция Оренбургского Войскового Круга, принятая на Чрезвычайной сессии в феврале 1918 г. в г. Верхнеуральске, гласила:

«Выслушав наказы станиц, данные делегатам с мест, и мнения самих депутатов по политическому моменту, и, особенно, по борьбе с большевиками, и имея в виду, что как наказы, так и мнения всех депутатов говорят за беспощадное сопротивление большевикам, значит, за неподчинение так называемому Совету Народных Комиссаров, Чрезвычайный войсковой круг единогласно постановил: впредь до установления Всероссийским Учредительным Собранием государственной власти — никакой власти в войске не признавать, кроме власти Войскового Круга, который для Оренбургского Казачьего Войска является единственным хозяином, распорядителем и законодателем для Войска; его постановления обязательны не только для лиц Войскового сословия, но и для проживающих на Оренбургской казачьей территории — лиц не Войскового сословия.

Отдельные лица, как зачинщики, подстрекатели, или насильники, а равно и лица, подписавшие постановления явно противоречащия решениям Войскового Круга, или Окружных съездов, приводя таковые в исполнение — будут привлекаться к строгой ответственности и, помимо этого — исключаться из Войска; исполнение же этого возлагается на Войсковое Правительство и Окружные Управления.

Если означенные лица, или общества будут сопротивляться, то применять к ним принудительные меры, через особо для того организованные отряды, всеми мерами и средствами, находящимися в распоряжении Окружных Управлений и этих отрядов. Всякие самочинные выступления как от имени целых обществ, под видом якобы советов, сходов и др., не созванных подлежащими властями, так и отдельных лиц против установленных Восковым Кругом властей, или даже отдельных частных лиц, будут строго преследоваться. Пропаганда в пользу большевиков с целью развала общества, или частей его должна строго преследоваться. Одинаково отвечают за укрывательство этих нарушителей, установленного в Войске порядка, и должностные лица.

Сходы станичные и поселковые считаются законными при условии, если они состоят лишь из гласных и созваны порядком, установленным Положением о самоуправлении, а общие собрания в станице или посёлке, — при условии, если на них участвует не менее 2/3 лиц данной станицы, или посёлка, пользующихся избирательным правом, т. е. в возрасте от 20 лет и старше, при том созванные станичными или поселковыми властями, а постановления — засвидетельствованы этими же властями.

Лиц, ведущих агитацию против установленной в Войске власти или возбуждающих население к погромам, грабежам или другим беспорядкам, задерживать и доносить о них по инстанции"[3].

Схожие по юридическому значению акты принимались и другими антибольшевистскими правительствами на территории России в течение 1917−1918 гг. Нужно обратить особое внимание на «сибирское законодательство», поскольку именно здесь сформировался т.н. «режим колчаковской диктатуры». В первых же строках Декларации Временного Сибирского правительства «О государственной самостоятельности Сибири» говорилось: «Временное Сибирское Правительство, приняв на себя всю полноту власти в стране после изгнания узурпаторов — большевиков, наряду с другими важнейшими задачами полагает также необходимым вывести Сибирь из того неопределённого положения, в котором она находится вследствие разгона большевиками Сибирской Областной Думы и продолжающегося их господства в Европейской России».

Ещё один важный документ — Постановление Временного Сибирского Правительства от 4 июля 1918 года «Об аннулировании декретов советской власти»:

«В виду того, что советские власти основаны были на захвате и преступном насилии над волей народа, Временное Сибирское Правительство, считая все советские учреждения незаконными, объявляет:

1. Что все декреты, изданные, так называемым, Советом Народных Комиссаров и местными советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, являются актами незакономерными, а потому ничтожными; и
2. что для внесения планомерности в дело восстановления прав и отношений, изменённых декретами советской власти, таковое восстановление должно производиться в соответствии с руководящими в каждой области указаниями центральных правительственных учреждений.

Председатель Совета Министров, Министр Иностранных Дел П. Вологодский. Члены Совета Министров: Министр Внутренних Дел В. Крутовский, Министр финансов И. Михайлов, Министр Юстиции Григорий Патушинский, Министр Туземных Дел М. Шатилов. Управляющий Делами Совета Министров Г. Гинс.."[4]

И также — Постановление Временного Сибирского Правительства от 6 июля 1918 года «О недопущении советских организаций»:

«Признавая во внимание, что организации, так называемых, советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, составлявшиеся на основах, ничего общего с демократическими принципами не имеющих, в своей прошлой деятельности проявили враждебность государственному правопорядку и местной власти, вплоть до преступного посягательства на верховные права Всероссийского Учредительного Собрания и Сибирской Думы, а также в виду того, что политические интересы населения достаточно представлены в политических партиях, а классовые — в профессиональных союзах, что советы вызывают непримиримую ненависть населения, Временное Сибирское Правительство постановляет:

1. Все существующие советы рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов закрываются.
2. Образование новых советов или иного наименования организаций из представителей обществ и союзов профессионального или промышленного характера, но с задачами политическими, воспрещаются.
3. Образование профессиональных организаций, не преследующих политических целей, не подвергаются никаким ограничениям.
4. Министерству труда поручается спешно разработать положение о порядке и условиях возникновения профессиональных союзов.

Председатель Совета Министров, Министр Иностранных Дел П. Вологодский. Министр Внутренних Дел В. Крутовский, Министр финансов И. Михайлов, Министр Юстиции Григорий Патушинский. Управляющий Делами Совета Министров Г. Гинс"[5].

Однозначно преступными оценивались действия большевистской партии. Но если в РСФСР распространёнными были обвинения и наказания в духе Великой Французской революции и Парижской Коммуны, то на территориях Белого движения использовались политико-правовые нормы дореволюционной России. Автор рассматривал репрессивную политику, проблематику т.н. «белого террора» в статье «Белый террор: преступление или наказание?». Кратко, основные правовые положения, на которые опиралась белая власть, можно повторить:

«..Основой законодательной базы в оценке прихода к власти большевиков и ареста Временного правительства стали изменённые статьи главы 3-й Уголовного Уложения 1903 г. „О бунте против верховной власти и о преступных деяниях против священной особы Императора и Членов Императорского Дома“. Среди них выделялись статья 100-я, согласно которой, „виновный в насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо её части установленных Законами образа правления, или порядка наследования Престола и отторжение от России какой-либо её части“, приговаривался к смертной казни, и 101-я, по которой „виновный в приготовлении к тяжкому преступлению“ наказывался каторгой на срок не свыше 10 лет».

Постановление Временного правительства от 4 августа 1917 г. (подписано министром-председателем А.Ф. Керенским и министром юстиции А. Зарудным) изменило определение признаков преступления. Теперь виновные наказывались за «насильственное посягательство на изменение существующего государственного строя в России, или на отторжение от России какой-либо её части, или на смещение органов Верховной в государстве власти, или на лишение их возможности осуществлять таковую». В связи с отменой смертной казни была изменена и санкция (по статье 100-й — наказание в виде «бессрочной или срочной каторги», а 101-й — «заключение в исправительном доме или крепости»[6].

Правовые нормы, определявшие действия РСДРП (б) и контролируемых ими структур ВРК и Петроградского Совета, принципиально не отличались от принятых в уголовно-процессуальном законодательстве начала ХХ века. Эта же практика сохранялась длительное время и в нормативно-правовых актах, принимаемых белыми правительствами. Но с середины 1918 г. в их юридическую практику вводится тезис о необходимости выделения дел, относящихся к выступлению большевиков, в отдельное судопроизводство. Примечательны в этом отношении принятые почти одновременно постановления Верховного Управления Северной Области «Об упразднении всех органов советской власти» (2 августа 1918 г.) и Временного Сибирского правительства «Об определении судьбы бывших представителей советской власти в Сибири» (3 августа 1918 г.).

В первом отмечалось, что наряду с упразднением «всех органов советской правительственной власти» подвергались аресту все работники Советов и комиссары, назначенные большевиками. Арест длился «впредь до выяснения следственными органами степени виновности их в содеянных советской властью преступлениях — убийствах, грабежах, предательстве родины, возбуждении гражданской войны между классами и народностями России, расхищении и злоумышленном уничтожении государственного, общественного и частного имущества под предлогом исполнения служебного долга и в других нарушениях основных законов человеческого общества, чести и нравственности». Для «расследования злоупотреблений и злодеяний и противозаконных действий агентов советской власти» создавалась Особая Временная Следственная Комиссия, получившая полномочия «возбуждать уголовные преследования как против агентов советской власти, так и против причастных к их преступной деятельности частных и должностных лиц всех ведомств..».

«Сибирское» постановление было примечательно тем, что в нём официально говорилось не только об уголовной, но и о политической ответственности «сторонников большевизма»: «все представители так называемой советской власти подлежат политическому суду Всесибирского Учредительного Собрания» и «содержатся под стражей до его созыва». Далее конкретизировались преступления с сугубо «сибирской спецификой»: «…представители той же власти, совершившие преступные деяния, носящие характер государственной измены и предусмотренные ст. 108 Уголовного Уложения (вооружение военнопленных мадьяр и немцев, образование из них воинских частей для борьбы против Временного Сибирского правительства, расхищение золотых запасов и денежной наличности, порча железных дорог, уничтожение предметов продовольствия и проч.), а также виновные в преступных деяниях общеуголовного характера, совершённых ими при осуществлении советской власти и предусмотренных ст. ст. 289, 1540, 1545, 1643 и др. Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (расстрелы, конфискации имуществ, взыскания контрибуций, угрозы с корыстной целью, противозаконное заключение)», подлежали помимо «политической» также и общеуголовной ответственности[7].

Приход к власти Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака, формирование всероссийского масштаба Белого движения, а также официальное провозглашение политики «красного террора» после покушения на В.И. Ленина 30 августа 1918 г., изменили правовое определение «борьбы с советской властью».

Вскоре после прихода к власти Колчака Российский Совет министров постановлением от 3 декабря 1918 г. «в целях сохранения существующего государственного строя и власти Верховного Правителя» скорректировал статьи Уголовного Уложения 1903 г., уравняв статус власти Верховного Правителя и статус Государя Императора. Была восстановлена санкция, существовавшая в Уголовном Уложении 1903 г. и изменённая Временным правительством. Принципиально эти редакции отличались только субъектами посягательств (Государь Император, Временное Правительство, Верховный Правитель России).

Статья 99 определяла, что «виновные в покушении на жизнь, свободу, или вообще неприкосновенность Верховного Правителя, или на насильственное его или Совета министров лишение власти, им принадлежащей, или воспрепятствование таковой наказуются смертной казнью». При этом как «совершение тяжкого преступления», так и «покушение на оное» уравнивались в санкции. Статья 100 звучала в следующей редакции: «Виновные в насильственном посягательстве на ниспровержение существующего строя или отторжение, или выделение какой-либо части Государства Российского наказуются смертной казнью». «Приготовления» к данным преступлениям карались «срочной каторгой» (ст. 101). «Виновные в оскорблении Верховного Правителя на словах, письме или в печати наказуются тюрьмою» (ст. 103). Бюрократический саботаж подлежал наказанию по скорректированной ст. 329: «виновные в умышленном неприведении в исполнение приказа или указов Верховного Правителя подвергаются лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет». Вышеперечисленные деяния рассматривались военно-окружными или военно-полевыми судами в прифронтовой полосе[8].

Данные изменения действовали лишь «до установления народным представительством основных государственных законов». По этим статьям квалифицировались, например, действия большевистско-эсеровского подполья, организовавшего восстание в Омске в конце декабря 1918 г. Но вскоре стала очевидной необходимость выделения дел о большевистской партии и советской власти в отдельное судопроизводство. В Министерстве юстиции в начале 1919 г. был разработан законопроект «О Государственном бунте». Проект состоял из «Положения о подчинении некоторых преступных деяний, совершённых в целях осуществления бунта, начатого в октябре 1917 г. против власти Временного Правительства Государства Российского, военным судам» и «Положения о лицах, опасных для государственного порядка, вследствие прикосновенности их к бунту, начатому в октябре 1917 г.»

Законопроект дважды обсуждался в Совмине, в сибирской печати. Критику вызывали, в частности, статьи проекта о «бунте» лишь против Временного правительства Керенского, тогда как следовало бы расширить их в диспозиции «преступлений и бунта против всех антибольшевистских организаций и правительств». Передача дел о «бунте» в ведение военной юстиции означала, что ответственность наступит только в случае совершения преступлений в прифронтовой полосе или в местности, объявленной на военном положении, что сужало круг лиц, подлежащих ответственности[9]. Лиц, «опасных для государственного порядка», предполагалось отправлять в ссылку «в отдалённые местности» на срок до 5 лет. Подобная «гуманность» в отношении государственных преступников также вызывала нарекания. Отмечалось, что в этом случае выгодно быть членом большевистской партии, так как, например, за грабёж предусматривалось наказание в виде каторжных работ до 12 лет, а членство в «преступной» организации каралось только ссылкой. Справедливую критику вызывало и отсутствие в проекте наказаний за преступления против Православной Церкви, типичные для «безбожников-большевиков»[10].

Законопроект был утверждён 11 апреля (№ 428) и опубликован 19 июля 1919 г. в «Правительственном вестнике» как «Положение о лицах опасных для государственного порядка вследствие принадлежности к большевистскому бунту» за подписью министра юстиции С. Старынкевича[11]. В окончательном варианте приоритет отдавался гражданскому судопроизводству, а военно-полевые суды исключались из системы. Расследование возлагалось на специально создаваемые Окружные Следственные Комиссии, полномочия которых определялись Постановлением № 508от 1 июля 1919 г. «О порядке расследования и рассмотрения преступлений, совершённых в целях большевистского бунта», подписанным преемником Старынкевича, Г. Тельбергом, а предварительное дознание — на следователей Министерства внутренних дел или чиновников особых поручений при Департаменте милиции.

Ответственности подлежали «лица, признанные опасными для государственного порядка, вследствие прикосновенности их каким-либо образом к большевистскому бунту». Санкция осталась прежней и считалась «не оправданной» в условиях жестокостей гражданской войны — ссылка от года до 5 лет без конфискации и лишение на данный период «политических прав». «Иностранным подданным — высылка заграницу». Лица, не достигшие 17 лет (например, члены Коммунистического союза молодёжи) отдавались «под надзор родителей». Только в случае «самовольного возвращения» из ссылки или из заграницы предусматривалась ответственность в виде каторжных работ от 4 до 8 лет. В отличие от «Постановления» 1918 г. данное «Положение» не ограничивалось «содержанием под стражей до созыва Всесибирского Учредительного Собрания», а «предрешало» нормы ответственности, ориентируясь на Устав Уголовного Судопроизводства в редакции до 1917 г.

Хронологические рамки «участия в большевистском бунте» в Положении 11 апреля отсутствовали, что позволяло широко определять категорию «бунта». С другой стороны, при наличии статей 99−101 в редакции 3 декабря 1918 г., всегда можно было квалифицировать действия «противников власти» по нормам, предусматривавшим смертную казнь, каторжные работы и тюремное заключение, выносимые уже органами военной юстиции.

Таким образом, можно подвести следующие итоги:

Законодательство антибольшевистских и белых правительств, основываясь на принципе правопреемственности от дореволюционного законодательства, ориентировалось на нормы права, действовавшие до октября 1917 года, до прихода большевиков к власти. Следовательно, само установление советской власти и её декреты признавались недействительными, юридически ничтожными. Тем самым, действия членов партии большевиков, представителей советской власти попадали под категорию политических, государственных преступлений с соответствующими санкциями. Действия же представителей антибольшевистских и белых правительств по борьбе с советской властью получали полное политико-правовое оправдание, на основе принятых в 1917—1919 гг. законодательных актов.

Наступила непримиримая гражданская «война законов». С одной стороны, провозглашались «мятежными» и «преступными», ставились «вне закона» действия антибольшевистских, белых правительств, а их представители объявлялись «врагами народа». С другой стороны, действия большевиков и советской власти признавались «захватническими», «преступными», подлежащими «суровому наказанию».

Эти правовые противоречия того времени ни в коем случае нельзя игнорировать при вынесении современных суждений о «правоте белых» или «правоте красных», о «преступности» или «оправданности» действий Верховного Правителя адмирала Колчака и возглавляемого им Российского Правительства.

Часть 5

---

Примечания:

[1] Русский Инвалид, Петроград, № 58, 8 марта 1917 г.; Берендтс Э.Н. Из воспоминаний старого сенатора (Заседания 1 Департамента Правительствующего Сената 5 и 9 марта 1917 г. // Жизнь, Ревель, № 3, 22 апреля 1922 г.)

[2] Чубинский М.П. На Дону (из воспоминаний обер-прокурора) // Донская Летопись, 1923, № 1, с. 135.

[3] Акулинин И.Г. Оренбургское Казачье Войско в борьбе с большевиками, 1917−1920., Шанхай, 1937, с. 182−184.

[4] Сборник Узаконений и Распоряжений Временного Сибирского Правительства, 18 июля 1918 г. № 2, с. 1−2.

[5] Сборник Узаконений и Распоряжений Временного Сибирского Правительства, 18 июля 1918 г. № 2, с. 4−5.

[6] Уголовное Уложение. 1903 г. // Российское законодательство Х-ХХ веков. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций, т. 9, М., 1994, с. 300; ГА РФ. Ф. 6532. Оп.1. Д. 1. Л. 220.

[7] Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского Правительства, № 7, 24 августа 1918 г. ст. 68, с. 6.

[8] Правительственный вестник, Омск, № 17, 8 декабря 1918 г.

[9] Сибирская речь, Омск, № 70, 1(19) апреля 1919 г.

[10] Сибирская речь, Омск, № 73, 4 апреля (21 марта) 1919 г.

[11] Правительственный вестник, Омск, № 188, 19 июля 1919 г.