Светлой памяти генерала Бакланова

ОТ РЕДАКЦИИ: Недавно мы вспоминали донского казака, Георгиевского кавалера генерал-лейтенанта Якова Петровича Бакланова, памятник которому установлен напротив Войскового Свято-Вознесенского собора Новочеркасска. Предлагаем нашим читателям небольшой материал, посвященный этому защитнику Отечества.

О Якове Петровиче Бакланове, донском казаке, генерале и герое Кавказской войны, сегодня написано много. Много написано и о его силе. Однако, до сегодняшнего дня в мемуарной литературе я не встречал примеров, подтверждающих эту силу. Да и сам Яков Бакланов в своих воспоминаниях был весьма скуп на подобного рода рассказы. А тут, листая воспоминания участников Кавказской войны, я наткнулся на его, так сказать, собственноручный рассказ. Рассказ этот поместил в свои воспоминания о Кавказской войне Владимир Полторацкий.

По его словам, с Яковом Баклановым он познакомился в Грозном в 1849 году в доме у обер-квартирмейстера 20-й пехотной дивизии. О уже полковнике Бакланове тогда ходило много легенд, но Владимир Полторацкий охарактеризовал его так:

«В частной жизни Яков Петрович был отличный товарищ, неглупый собутыльник и страстный любитель перекинуться в азартную. От природы очень сметливый и тонкий, он не прочь был прикинуться простаком и иногда удивить своею необтесанностью, плебейской грубостью».

В один из вечеров господа офицеры, как положено, начали с чая, потом продолжили «закуской и ужином», а к концу перешли на штосс (карточная игра).

В ходе игры говорили о том о сем, и «Бакланов неожиданно предложил рассказать любопытный эпизод из своей молодости». Естественно, все согласились.

По словам Бакланова, его, «лет 26 — 27 отроду», уже сотника (чин он получил в 1831 году), перевели из 17-го Донского полка в 21-й Донской полк, штаб которого располагался в станице, «вёрст за 200 от Черкаска». Приказ есть приказ, и казак, собрав пожитки и захватив ординарца («драбанта»), прибыл на новое место службы, где занял ту же должность — командира сотни.

Однако, возникла проблема:

«Приехал в полк, как следует явился к командиру, ко всем штаб- и обер-офицерам. Грехов за мною никаких не водилось, а вижу, что господа товарищи мои что-то на меня косятся и сердцем ко мне не лежат».

Оказалось, всё просто: прибывший сотник поставлен командовать, соответственно, сотней, но этим своим назначением он помешал карьерному росту местных офицеров. Яков Бакланов махнул рукой, а «господа товарищи» — нет.

Дня через три к нему зашли два офицера и пригласили его на вечеринку. Естественно, Бакланов не отказался:

«От скуки в станицах частенько собирались погулять в компании, а я ведь всем им представился по чести, почему же было не пригласить меня?»

Но утром к нему подошел его «драбант» Фокин и попросил сотника не ходить на эту вечеринку, поскольку офицеры на ней решили его «убить». После того, как Фокин рассказал, от кого он узнал об этом, Бакланов разозлился и решил обязательно идти («крепко уж на свою силу надеялся»).

Далее следует рассказ самого Бакланова.

«Вхожу в первую горницу, общество большое, не менее 15 — 20 человек. Здороваются ничего, ласково. Дай, мол, думаю, примоститься половчее, и забрался это я в самый что ни на есть угол в хате и занял позицию там отличную — всех то вижу как на ладони, а тыл мой, дескать, укрыт стеною. Ладно, ребята, теперь — что-то далее! Попойка пошла изрядная. Сначала в ходу была матушка российская, а там налегли на родное, и на цимлянское, и на всякое прочее вволю! Все это пьют, все хмелеют, а я себе на уме, на вид от других не отстаю, а на деле-то их надуваю — вино лью не в глотку, а за ворот рубашки. Прошло времени не мало, иных уже стало разбирать; шум, песни и крики в горнице, хоть беги вон. Смотрю, сходиться стали по кучкам, перешептываться, друг другу знаки подавать. Эге, скоро, мол, поведут атаку, а сам виду не подаю, и сижу себе в углу смирнехонько. Вдруг, господа, шум смолк, всё затихло, и ко мне подходит хозяин. Глаза у него огнём горят, а рожа свирепеющая. Подступил это он ко мне близко, развернулся, да как треснет меня в левую щёку… Аж искры из глаз посыпались. Сильно ударил. А я не встаю, только промолвил: «Вася не дури! Брось шалости». Он же, прохвост, как будто не слышал, да опять бац, пуще прежнего, и удар в правое ухо… (Здесь наш полковник вскочил из-за стола и стал в лицах представлять нам дальнейшую драму (прим. Полторацкого — ИО)). Боль болью, господа, ну, да и афронт изрядный! Я осерчал, сжал кулак и ткнул его; ловко таки угораздил — навзничь повалился он, как сноп, с переломленной челюстью. А тут, смотрю, двое уже прут на меня, в угол. Дремать некогда! Засучил рукава чекменя, захватил, — и сподручно же пришлось, — каждого из них за шиворот, покрутил обоих на воздухе, развел по сторонам, да как стукнул рылами одного в другого, — замертво так и откинул их в угол. Не угомонились ещё остальные, да и сам я, покаюсь, пришёл тогда в азарт. Как пятеро гурьбою стали наседать на меня, я схватил стол, с налета шарахнул им по головам, да как пустил в ход кулаки свои под микитки, через минуту и этих угомонил разбойников.

Ну, господа, верьте мне или лгуном прозовите, но Богом клянусь, что и десяти минут не прошло, как я их всех уложил на пол хаты с перебитыми мордами, выбитыми зубами и измятыми боками, а их до 20 человек было! Не сойди я сейчас с места и будь распроклят я со всем моим родом, если я что прихвастнул вам!"

По словам Бакланова, побоище это закончилось тем, что его стали уважать, а с некоторыми из его участников дружеские отношения сохранились и уже когда он стал полковником.

И здесь же, по словам Полторацкого, Яков Бакланов, начиная рассказ, упомянул и о своей силе:

«Я был господа не чета теперешней молодежи, слабой, хилой, тщедушной. Тогда я был здоров и очень силен».

Кстати, шашка Бакланова, хранящаяся в Новочеркасском музее донского казачества, тоже указывает на то, что её владелец был физически сильным человеком.

https://dzen.ru/a/Y2jtfJJbFArK5wEN

Русская линия