Бой с конной армией Буденного

ОТ РЕДАКЦИИ: Предлагаем читателям «Русской линии» воспоминание полковника Корниловского ударного полка Михаила Левитова о Заднепровской операции Добровольческой армии Юга России.

Отходом нашим противник не воспользовался, и полк выступил из села, имея нормальное распределение огня в ожидании налета больших сил кавалерии противника. По прибытии в колонку Николайсберг в 17 ч. он тут же был вызван в Верхний Рогачик. Не доходя версты до села, полк, к своему удивлению, увидел, как к югу от него разворачивается полк кавалерии и идет на нас в атаку. Моему удивлению не было предела, и я срочно, через конных, отдал приказание колонне строиться к отражению атаки со стороны Верхнего Рогачика. Противник артиллерии не имел, а потому шаблонное построение полка прошло быстро, и красные были встречены огнем в упор и просто сметены с поля боя. Профессор, Генерального штаба полковник Е. Э. Месснер в своей статье «Немного о тактике» высказывает сожаление о том, что корниловцы мало описывают в своем бюллетене эпизоды, создавшие славу Корниловских ударных полков и дивизии, и к таковым он относит переход колонной 1-й Корниловским ударным полком с острова Хортица на правый берег Днепра и… «как полковник Левитов построил свой полк в каре для отбития конницы подле Верхнего Рогачика. Все это и многое другое чрезвычайно важно для прославления Корниловской ударной дивизии и чрезвычайно поучительно для учебников тактики в будущем».

В этих боях был и сам полковник [Е. Э.] Месснер, тогда временно замещавший нашего начальника штаба дивизии полковника [К. Л.] Капнина.

(Упрек правилен, но он частично смягчается всеми препятствиями, сопровождавшими нас в эмиграции, и что теперь я исправляю перепечатыванием своих трудов пока что на машинке. Полковник Левитов.)

Эта вторая кавалерийская атака за день на полк была довольно легко нами отбита. Первая — ранним утром, из плавней, — была встречена дружным пулеметным и артиллерийским огнем, потому что полк еще не двигался, и все стояли на своих местах в ожидании этой атаки. Успех же отражения второй атаки заключался в обычном для 2-го полка распределении пулеметов и артиллерии в походной колонне, что часто и совершенно справедливо отмечается в нашем журнале боевых действий. Особенно строго это соблюдалось при наличии у противника кавалерии. Каждая пулеметная команда шла со своим батальоном, а батареи — через один или два батальона. Такое распределение огня легко и на все сто процентов могло быть использовано в любом направлении, до каре, включительно, избегая в то же время опасного скопления от огня противника. Растянувшаяся походная колонна всегда имела при себе заранее приданные средства огня, а потому, смотря по обстановке, занимала свои места с подходом батальонов или же на линии, где их застала тревога.

Вот что теперь, в Париже, в 1965 г., дополнил к описанию этого боя 2-го полка капитан [А. П.] Кривошеев, бывший тогда при штабе дивизии и как раз передававший мне от начальника дивизии приказание отходить из Нижнего Рогачика в Верхний Рогачик через колонию Николайсберг, где 1-й Корниловский ударный полк должен был остаться в арьергарде (это определение места полку тогда не отвечало назначению, так как положение почти полного окружения дивизии обязывало ждать ударов противника отовсюду). Дополнительно к этому тот же капитан Кривошеев сообщает и то, почему 2-й Корниловский ударный полк по выходе из колонии Николайсберг был атакован с юга, от Верхнего Рогачика, где должны были находиться штаб дивизии, лазареты и обозы. Капитан Кривошеев еще до начала атаки привез мне в колонию Николайсберг приказание изменить движение по выходе из колонии, взяв направление на восток, по полевой дороге, на указанную высоту, куда отступала сводная группа полковника Пух, окруженная кавалерией, и куда выехал сам начальник дивизии со своим конным дивизионом. Когда, после передачи мне приказания, капитан Кривошеев возвращался, то он видел, как красная конница пошла в атаку на 2-й Корниловский ударный полк, т. е. прямо в лоб полку, а в это время помощник начальника дивизии генерал Пешня «удирал» с группой конных из Верхнего Рогачика, а сам капитан Кривошеев едва не попал под удар атаки красных. Оказывается, что отступавшая к Верхнему Рогачику сводная группа полковника Пух был полностью окружена конницей, часть которой подошла к самому Верхнему Рогачику, но увидев идущий туда же с севера 2-й Корниловский ударный полк, она лихо его атаковала и так же лихо от него и отскочила, будучи встречена сильным пулеметным и артиллерийским огнем. В данном случае части дивизии знали, что действует конница в больших соединениях, а потому применяли на походе распределение пулеметов и артиллерии по-батальонно. Даже такая неожиданная атака противника имела дело с нашим моментально построенным каре, углы которого были заполнены по батальону пехоты со своими пулеметами и артиллерией. Таким образом, атака противника в любом направлении всегда имела против себя 2/3 всего огня полка, если не больше.

<…> По традиции опрос мнений в военной среде начинают с младшего, а потому я и привожу копию записи по затронутому вопросу офицера 1-й офицерской роты 2-го Корниловского ударного полка поручика [А. Е.] Дудниченко, роты, переданной в эти дни в отряд полковника Пух. «1-я офицерская рота 2-го Корниловского ударного полка была назначена в распоряжение полковника Пух, командовавшего группой из трех рот 3-го Корниловского ударного полка, одной инженерной роты под командой полковника Добровольского и одной 4-орудийной батареи, охранявших село Знаменка на Днепре. В первую ночь по нашем прибытии в Знаменку мы испытали очередной набег местных коммунистов, скрывавшихся в днепровских плавнях, и в ту же ночь нам пришлось оставить село и расположиться на ночлег в огромном разрытом кургане (могиле), отстоявшем от села в двух верстах. Спать мы могли под открытым небом, только тесно прижавшись спиной к спине и с винтовками в руках. Несмотря на то, что был октябрь месяц, спать нам было тепло, потому что (о чем мы узнали, когда проснулись) мы были изрядно притрушены снегом. Рано утром мы были разбуждены кавалерийским сигналом: „В атаку!“. То был сигнал краской конницы, этой ночью перешедшей Днепр. Был страшный туман и до приближения к нам противника ближе, чем на ружейный выстрел, мы ничего не предпринимали, так как не знали, да и не ждали ничего подобного. Когда мы спустились с кургана, туман оказался менее густым, чем он был наверху, и тем явственней представилась нам действительность нашего положения. По всему фронту нашего участка, от края до края, мы увидели несметные силы красной кавалерии, которая подходила к нам все ближе и ближе. Наконец, дистанция между нами уменьшилась до того, что мы стали ясно слышать их крики и брань по нашему адресу. В ответ на это мы на минуту останавливались, давали два-три залпа то в одну, то в другую сторону, и продолжали отступать. Мы несли огромные потери убитыми и ранеными. Всех раненых нашей роты мы подбирали на пулеметные тачанки и нагружали их столько, что нельзя было уже и стрелять из пулеметов. У всех пулеметчиков, сидевших на конях, было по два-три человека раненых. Наша артиллерия при безостановочном отходе пехоты не могла стать на позицию всей батареей сразу и стреляла одним орудием, меняя позицию каждые пять минут. Красные обнаглели до того, что покушались идти на нас в атаку. Мы тоже пытались применить строй, принятый для отражения кавалерии, но нам это не удавалось, так как составлявшие группу части 3-го полка были деморализованы тем обстоятельством, что первый из храбрейших и храбрых не выдержал и на тачанке исчез. Через несколько минут был ранен и заместитель полковника Пух полковник [А. И.] Удовицкий, который тоже оставил нас. Все солдатские части, составлявшие группу, прильнули к офицерам, ища у них защиты и спасения, но, увы, многими из нас овладела паника. Даже такой огромной воли человек как штабс-капитан Малик вынул револьвер и приготовился. Начальник пулеметной команды офицерского батальона 2-го Корниловского ударного полка бесстрашный подпоручик А. П. Бондарь 1-й, который тоже вез на своем коне двух раненых офицеров, приказал для прикрытия отхода всей группы к селу выставить пулеметы на мельницу, но напрасно… На нашем правом фланге инженерная рота, оставленная своим командиром, обращается в бегство… Фланги кавалерии противника все больше и больше смыкаются и грозят отрезать нас от села. В этот поистине страшный момент на нашем левом фланге появляется наш Корниловский конный дивизион с начальником дивизии во главе и с криком „ура“ бросается на правый фланг противника, а в это же время на нашем правом фланге командир 1-го батальона 3-го полка капитан [И. И.] Марченко с револьвером в руках останавливает бегущую инженерную роту. Во всем наступлении красных происходит замешательство, и мы входим в село. Мы спасены… Поручик [А. Е.] Дудниченко, Париж, 1937 г.»

<…> Полагаю, что разгром моим полком красной кавалерии под Верхним Рогачиком и наше движение на высоты в сторону отступавшей группы полковника Пух красные заметили и отказались от общей атаки подобно тому, как и разбитая нами этим утром под Нижним Рогачиком их стрелковая дивизия. По данным того времени, поведение полковника Пух, начальника горячего, часто игравшего по пустякам со смертью, объяснялось тем, что он, видя неминуемую гибель отряда, — ведь он был окружен кавалерией красных в расстоянии не менее десяти верст от резерва дивизии и потому, не получая ответа на свои просьбы о помощи, он решил сам воздействовать на начальника дивизии. А может быть еще и потому, что у отступающих тогда не было ни телефона, ни конной связи, так как все было занято под раненых. Вообще же здесь противник навалился на нас основными своими силами в колоссальном перевесе в его пользу и нам оставалось только почетное отступление. Нелегок был путь корниловца при наступлении, но при отступлении тяжесть его увеличивалась в несколько раз, особенно с моральной стороны, и не каждому измученному и измотанному в ежедневных боях дано природой побороть в себе это чувство в нужный момент. К тому же полковник Пух только в Крыму вернулся к нам после тяжелого ранения в бою под Ставрополем в сентябре 1916 г. с раздроблением пятки, перенеся несколько операций, но, несмотря на это, от ходьбы он страдал.

Взгляд рядового бойца на роль его начальника не всегда совпадает с требованиями обстановки. В данном случае порыв полковника Пух для спасения своего отряда был рассчитан правильно, и его отряд движением моего 2-го полка был спасен.

Мнение о том же временно исполнявшего обязанности нашего начальника штаба дивизии тогда капитана, а ныне профессора, Генерального штаба полковника Евгения Эдуардовича Месснера. В частном письме ко мне он так освещает это: «Генерал Скоблин предполагал с высоты стоявшей перед нами мельницы осветить картину происходящего, но был ранен разъездами противника».

Вывод: появление начальника дивизии со своим конным дивизионом и 2-го Корниловского ударного полка в направлении отступления отряда полковника Пух оказало своим маневром с отбитием атак красных благотворное влияние на исход боя и, полагаю, что это согласованное появление в нужное время и в определенном месте было не без участи начальника отступавшей в окружении группы корниловцев полковника Пух. Полковник Левитов.

***

16 октября. В 4 ч. 2-й Корниловский ударный полк в составе дивизии прибыл в Ново-Екатериновку. Сторожевое охранение от полка выставлено на северо-запад и северо-восток.

17 октября. В 13 ч. полк с боем перешел в село Рубановка. Переход — 12 верст.

18 октября. Из Рубановки Корниловская ударная дивизия идет на Нижние Серагозы, откуда после часового привала — в село Агайман. От себя добавлю, что переход Нижние Серагозы — Агайман прошел для нас без боя, но мы были свидетелями блестящего для нас боя наших частей с пехотой и особенно с кавалерией красных. По пути на Агайман, когда стало едва светать, пехотная часть красных спешила в колонне опередить нас. Двигалась она быстро и, по-видимому, ворвалась в интервал между нами и нашими соседями. Мы готовились отбросить их, но в это время с запада от нас по красным был открыт сильный артиллерийский и пулеметный огонь, красные смешались, и в это же время с севера какая-то наша кавалерийская часть понеслась на них в атаку. В десять минут все было кончено, и мы продолжали наше движение спокойно. После мы узнали, что это были наши старые знакомые, — латыши. Полковник Левитов.

Днем же перед нами разыгралась картина другого масштаба. Обстановка к этому дню сложилась так, что на участке нашего движения 1-я конная армия Буденного опередила нас и едва не ворвалась в Крым, но, получив отпор на перешейках, сама оказалась прижатой нами к Сивашам и должна была прорываться через отступающую 1-ю армию генерала Кутепова. Перед нами, прямо на Агайман, сам генерал Кутепов вел всю подчиненную ему конницу и Дроздовскую дивизию, составлявшие его ударную группу. Я мог наблюдать верст на пять все поле боя. Полки красной конницы развернулись раньше наших, и их излюбленный прием — устрашать врата блеском своих шашек, задолго до шока извлеченных из ножен, действительно производил довольно мрачное впечатление. Стальное громадное поле, зловеще сверкая, катилось в нашу сторону с юга. Наши шли «ящиками». Как после выяснилось, за этими «ящиками» маскировались 8 настоящих бронеавтомобилей и 22 «Форда» с пулеметами. Когда расстояние между противниками сократилось до нормального перехода в атаку, наши кавалерийские «ящики» стали разворачиваться, как бы выбрасывая вперед свое содержимое, — броневики. Эффект был поразителен, красные смешались на близкой дистанции перед нашей кавалерией и, поливаемые огнем пулеметов и артиллерии, обратились в бегство. В этом бою одна из дивизий 1-й конной армии Буденного сильно пострадала. Сам же Буденный не был захвачен дроздовцами только потому, что автомобиль, на котором он удирал, был принят за броневик. Его брошенным нетронутым обедом воспользовались наши артиллеристы, отдав должное гусям с яблоками и прочему.

Этот бой показал, что 1-ю армию генерала Кутепова, пока она в кулаке, красным не разгромить. Хотя общее положение от этого не менялось, но сознания наличия у нас данных для почетного выхода из критического положения возросло, и все приободрились. Я опять должен отметить здесь поражавшее меня в последних боях явление: это упорство бывших красноармейцев драться на нашей стороне. Они часто шли без шинелей, с соломой под рубахой, но с винтовкой в руках. В этом для меня открывалась вся трагедия русского народа, поддавшегося сначала разложению нашей милой так называемой «интеллигенции», а потом силой чекистов Дзержинского и обманом агента Германии Ленина загнанного в Красную армию для борьбы с нами.

19 октября. В 20 ч. Корниловская ударная дивизия через село Отрада шла на село Рождественское, которое занималось 14-й кавалерийской дивизией красных, тоже выходившей из-под нашего удара с тыла. В селе Отрада для Корниловской ударной дивизии квартир для ночлега не оказалось. Назначенная для освобождения села Рождественское конница из-за переутомления просто не могла двигаться, и потому корниловцам было приказано продолжать движение и занять квартиры 14-й советской кавалерийской дивизии. В авангарде шел 2-й Корниловский ударный полк. О том, кто и какими силами занимает село Рождественское, командир полка при выходе из села Отрада не знал. Только в пути, от подводчиков и наших конных разведчиков было установлено наличие в селе 14-й кавалерийской дивизии Буденного. Застигнутый врасплох противник в панике бежал, обозначив попытку несколькими эскадронами отбросить нас. Конечно, кавалерию корниловцы переловить не могли, но трофеи были приятные: только нами было взято более 250 коней с седлами, одна батарея в полной запряжке, остальные орудия были брошены перед незначительными препятствиями, были захвачены офицеры-артиллеристы, много раненых, повозки с провизией и разным полезным для нас грузом. Переход — 42 версты.

Благодарность Командующего 1-й армией генерала от инфантерии КУТЕПОВА за взятие села Рождественка (копия с собственноручно написанной им):

«Несмотря на 80-верстный переход при тяжелых условиях, все время ведя бои, доблестные корниловцы блестяще выполнили возложенную на них задачу, чем дали возможность кон[ному] корпусу расположиться на ночлег. Благодарю родных корниловцев за блестящие действия, еще раз подтверждающие их доблесть (выделено. — М. Л.).

Командарм 1-й генерал [А. П.] КУТЕПОВ".

Этот ночной бой пехоты с кавалерией настолько интересен, что я приведу отзыв о нем начальника штаба нашей дивизии, ныне профессора, Генерального штаба полковника Евгения Эдуардовича Месснера и свой.

В информационном бюллетене «Корниловцы» № 49 за октябрь—декабрь 1961 г., в статье «Нападение с налета», после общего освещения положения прорвавшейся конницы 1-й конной армии Буденного через 1-ю армию генерала Кутепова полковник Месснер пишет:

«В селе Отрада генерал Кутепов сказал, что селение не может вместить всех войск, но пока что Рождественка занята одной из дивизий Буденного, а потому Корниловской ударной дивизии ставится задача выгнать оттуда красных, чтобы там мог стать на ночлег конный корпус. Корниловцам ночевать тоже там же, в Рождественке. Утомленные за сутки переходом, пошли корниловцы „застилать постели“ кавалерии. Когда мы подходили к Рождественке, исполняющий обязанности начальника дивизии (раненого генерала Н. В. Скоблина. — Р. Г.) генерал Пешня сказал мне: „Устали мы, чтобы драться… Давайте спугнем красных. Несколько выстрелов по селу из пушек, и красные зададут лататы“. Я поехал распорядиться, чтобы одна из батарей открыла бы огонь. Но лишь только я возвратился к генералу Пешня, как к нему приехал офицер из головной заставы и доложил: „Красные не выставили сторожевого охранения, не имеют даже постов у входа в село. Головная застава остановилась в ожидании приказания, входить ли ей в село“. Выслушав это, полусонный генерал быстро пришел в себя, в нем проснулся охотничий азарт. „Прикажите батарее огня не открывать! 2-й полк, вперед! Быстрой… Захватим их спящими“. И он поспешил к головной заставе. Я послал штабного офицера на батарею и со штабом нагнал начальника дивизии. Когда мы уже были у входа в село, раздался артиллерийский выстрел, посланный офицер опоздал на несколько секунд. Дальнейших выстрелов не последовало. 2-й полк ворвался в село, вытаскивая из хат сонных буденовцев, захватывая поседланных лошадей. Начальник дивизии и командир полка принимали деятельное участие в этой чистке села. К сожалению, артиллерийский выстрел разбудил часть красной дивизии, и ее полки, ночевавшие подальше от входа в село, куда мы ворвались, успели улепетнуть. Но нам все же достались сотни пленных и множество лошадей. Если бы генерала Пешня не соблазнила мысль накрыть сонного противника, если бы мы не взяли село с налета, то, вероятно, завязался бы бой. Мы понесли бы потери, мы бы не нанесли противнику столько урона и, может быть, до утра не очистили бы село для ночлега в нем конницы и для собственного отдыха. Неожиданность нападения и скорость нашего улара дали нам быструю победу без малейших потерь. Подпись: Полковник [Е. Э.] Месснер».

Теперь позволю себе и я привести свое, тогда записанное впечатление об этом лихом налете моего 2-го Корниловского ударного полка на село Рождественка после ряда тяжелых боев и больших форсированных переходов. В селе Отрада около полуночи мной был получен приказ от начальника дивизии занять село Рождественку. Предполагалось, что мы оставались в окружении конницы противника, но в пунктах неопределенных. Люди и лошади едва волочили ноги. До села было около 8 верст. С головным батальоном был мой помощник по строевой части полковник Лысань Антон Евтихиевич, я же был с главными силами полка. Не доходя до села двух верст, мы получили донесение от наших конных разведчиков и от побывавших в селе наших каких-то квартирьеров, посланных, по-видимому, кавалерией по первоначальному распоряжению, и от них узнали, что в селе стоит 14-я кавалерийская дивизия красных и части ее собираются в поход на север. В это время подскакивает ко мне и полковник Лысань с аналогичным докладом, дополненным тем, что головной батальон полка теперь уже в огородах села и что движение противника началось. Получив от меня приказание наступать не останавливаясь, он ускакал. В это время раздается артиллерийский выстрел. Меня это так удивило, что я сам решил узнать, почему мои батареи вдруг открыли огонь. Минут через пять, по пути, я встретил группу всадников и, приняв их за наших артиллеристов, спрашиваю довольно резко: «Кто приказал вам открывать огонь?». «Это я», — отвечает мне генерал Пешня. Я был очень удивлен его присутствием здесь и его вмешательством в мои обязанности, не сдержался и ответил ему: «Ваше Превосходительство, может быть разрешите мне исполнение полученного приказа мне и закончить?» Генерал что-то мне ответил, но я уже ехал на место начавшегося боя. После об этом генерал Пешня мне не напоминал, и я отношу это к тому, что я с ним был однокашником по Виленскому военному училищу. Несмотря на то, что противник был хорошо покрыт почти в упор ружейным и пулеметным огнем, он все же сделал попытку двумя эскадронами атаковать полк в левый наш фланг. Это ему не удалось, так как к этому месту и подходил центр полка, наперерез красным. Отрезанная от своего пути следования масса красных бросилась все же на север через дворы и огороды, но это было не так просто сделать коннице и особенно артиллерии с обозами. Наступал рассвет, и мы воочию могли убедиться в успехе нашего налета. Неудачный артиллерийский выстрел у нас, в шутку и сгоряча, называли «предательским». С ним все село зашумело, как муравейник. Не будь его, — это было бы вторым номером разгрома нами конного корпуса Жлобы. Происшедший здесь со мной случай характеризует, насколько красные были ошеломлены. Наступивший рассвет застал меня посередине довольно широкой улицы, передо мной группа ударников кому-то указывает руками в моем направлении. Я подъезжаю к ним и вижу: несколько красных офицеров ищут старшего начальника, ведшего этот бой. Отвечаю, что это я, и тут же спрашиваю их, какой они дивизии и где их начальник дивизии. Ответ: «Здесь была 14-я кавалерийская дивизия Буденного, а ее начальник только что убежал через огороды». Один из них вдруг говорит мне: «Разрешите в память блестящего для вас боя преподнести вам ценную для нас плетку». Чтобы прекратить ненужный разговор, я, не спрашивая даже, почему она была ценной для них, взял ее, а им отдал свою, калмыцкую. Плетка оказалась самой простой и до сего времени хранится у меня, как память о действительно блестящем деле 2-го Корниловского ударного полка в особо критический для него момент. Я только напомнил красным офицерам о том, что некоторые полки 14-й кавалерийской дивизии совместно с 45-й пехотной дивизией, где я служил в Первую великую войну, ведь усмиряли первое восстание большевиков в Петрограде, и спросил, как теперь они дошли до жизни такой? Ответ одного из них был таким: «Да, так, все слушались приказов». Отъезжая, я сказал им, что наше положение им известно, а потому нам пленные не нужны и поэтому лучше было бы с места боя им зайти в первую попавшуюся избу.

Трофеи превзошли все наши ожидания: только нами было взято согласно записи в журнале боевых действий полка 250 лошадей с седлами (с тем, что взяли другие наши полки и кавалерия доходило до 600), батарея в запряжке, остальные орудия тоже были брошены перед незначительными препятствиями, и много повозок с ценным для нас грузом провианта. Досадным было только то, что мы не устроили погони за начальником 14-й советской кавалерийской дивизии [Я. А. Пархоменко], но виной тому было полное истощение физических сил корниловцев. Мой помощник — полковник Лысань — после подтвердил слова красных офицеров: по его словам, когда он с цепями головного батальона был около середины села, прямо на него на карьере в тумане налетели два красных кавалериста с заводным шикарным конем. Выхватив свой маленький испорченный револьвер, он закричал им: «Стой!» и красные кубарем спешились. На вопрос, куда они скакали, ответили, что ищут начальника 14-й кавалерийской дивизии и что вот его конь. Конь был действительно красавцем.

Пусть не смущают читателя небольшие расхождения в описании боя нашим начальником штаба дивизии Генерального штаба полковником Месснером и моим, — оба отвечают действительности, но только наблюдения наши велись с разных занимаемых нами должностей. Генерал Пешня, как начальник дивизии, имел, конечно, право вмешаться, я же вести детали боя согласно полученному от него же приказу, что считал своей привилегией, о чем и осмелился напомнить своему начальнику. Полковник Левитов.