Маленькая коллективизация в Молдавии

Опровержение «контрреволюции» Сталина

Летом этого года мне пришлось ехать в поезде Санкт-Петербург-Кишинёв. Попутчиком оказался старичок, крепкий русский крестьянин лет 70-ти, Афанасий Емельянович Богатский. Дети его занимают какие-то важные посты в Санкт-Петербурге, вот и зовут его поиграться с внуками. Очень ему нравится, заметно, это внимание, сыновья, внуки его любят, и только привычка к родным местам заставляет его ехать обратно в Молдавию, в которой уже не осталось ни одной родной души. Мы долго с ним говорили, — о том, как плохо теперь стало в Молдавии, о том, что в России всё будет хорошо, о том, как чисто в Белоруссии. И, конечно, мой сосед стал вспоминать о войне. Старые люди, пережившие её любят вспоминать о тяжёлых военных годах, — ведь это было их детство, молодость, их первые впечатления о жизни, самые яркие и навсегда определившие их судьбу.

Но начать стоит с того, как же этот русский человек оказался в Молдавии, которая к тому же в те времена была в составе Румынии. Постараюсь воспроизвести речь его дословно, очень уж дороги мне наши старички, с их жизненными рассказами.

— Дед мой был крестьянином в Подольской губернии, жил в селе недалеко от Винницы. Вот, когда паны в Бессарабии объявили, что зовут крестьян к себе, он взял свою семью, лошадей и поехал под Бельцы, которые тогда стали городом. В этом городе царь Александр I узнал о рождении своего наследника, Александра II.

— А что под Винницей — хуже было?

— Да нет, не хуже, но семья была большая, а земли мало. Там родственники и теперь живут, но как советская власть пришла, граница стала, мы друг к другу не ездили. Когда уже Бессарабию захватили советские, границу убрали, и мы, помню, первый раз поехали к родным. Я маленьким был, и был там такой старый дедушка Макар, остальных раскулачили.

— А как наши в Бессарабию пришли, помните?

— Да спокойно как-то пришли. Румын мы особо и не видели, войск не было, боёв вообще никаких не было. Вообще руководители все были русские, спокойно всё было. Это потом, когда румыны обратно пришли, они прижимать русских стали.

— А пришли — тоже спокойно?

— Да, тоже я не помню, чтобы какие-то бои были, советские как тихо пришли, так тихо и ушли. Я как раз в школу при румынах пошёл. Тогда румыны запрещали нам по-русски говорить в школе, а мы все румынского не знали. Заговоришь на перемене по-русски, а учитель тебя — розгами по рукам. Больно было, до сих пор помню, вот так… (Афанасий Емельянович показал мне на ладонь, как его секли). Так у нас на переменах в школе такая тишина стояла, что муху слышно было, ведь никто по-румынски не говорил, все русские были.

— Потом наши пришли?

— Пришли. Сразу всех расстреливать стали. Голодать нам пришлось. При румынах особо не голодали, ну заберут курицу, свинью, а советские сразу всё отбирали, и ещё в подвал залезут, до зёрнышка соберут. Потом был голод, в 46-м году. Всё отобрали, а была засуха, запасов никаких, ну и голодали мы. Говорят, даже людей ели, я, правда не видел. Коллективизация потом была.

— Погодите, как — коллективизация, она, наверное, до войны была?

— Нет, как же, не до войны. До войны ничего не успели, а после войны, в 1949-м году.

— И что же кулаков искали?

— Ну, их не кулаками у нас называли, а куркулями. На Украине тоже ведь называлось «раскуркуливание». Слово такое, «куркуль» было. У нас в 49-м сделали комитеты, как их там…

— Комитеты бедноты, наверное?

— Вот-вот, они самые. Были там оперуполномоченные этих комитетов, списки составляли. Куркулями считались все, кто хоть раз кого-то нанял для работы на своём поле. Соседи у меня были, семья большая, и друг у меня был сын их, а он уже студентом был в Кишинёве, поступить успел. Вот к ним ночью пришли, 6-го июля 49-го года, точно помню, и забрали всех. И его забрали в Кишинёве. Что-то там разрешили взять, а больше ничего. Посадили в теплушки, вагоны такие, для коров, целые эшелоны были, мы в войну их столько не видели, и увезли в Бодайбо. Знаешь, где Бодайбо?

— Где-то в Сибири.

— Вот-вот, а они и не знали, а как увезли, узнали. Кинули их там, землянку они себе вырыли и там и померли. Те, кто остались, злые очень были.

— Куркули остались?

— Нет, родственники их, ну, тёща там или кто ещё. До сих пор злые. У меня один товарищ был, русский, женился на молдаванке, у него и дети уже были, а жил он примаком, у жены. Вот тёща его, — уж сколько лет живут, внуки уже от него, а поругался он с женой по мелкому поводу, а тёща ему — катись, говорит, в свою Сибирь, русский, значит. А он и в Сибири никогда не был. Это она ему припомнила, что у неё всех братьев там заморили.

— Что же из-за этого развелись, что ли?

— Да нет, так, ругнулись, да и всё. Они мирно вообще жили.

Дедушка Афанасий Емельянович развернул свою торбочку со съестными припасами, — рассказы его кончились. А у меня осталось удивление. Как это, — коллективизация после войны? И как же это всё так точно повторилось — голод, потом комитеты бедноты, уполномоченные, раскулачивание, и высылка в Сибирь.

Многажды повторённый тезис о сталинской «контрреволюции», который в ходу в русской публицистике сейчас, так въедается в голову, что иной раз начинаешь ему и верить. Вот и уважаемый историк П. Мультатули в своей недавней статье «Заигрывание с революцией» пишет: «Сталин не „исправлял“ неудавшуюся революцию, а выпустил ей кишки, то есть совершил контрреволюцию» [1]. Поневоле тут поверишь в эту русскую контрреволюцию. Но вот этот небольшой, по общероссийским меркам террор в Молдавии, — лучшее доказательство того, что никакой «контрреволюции» не было. Было планомерное уничтожение русского крестьянства в 20−30-х годах, после того, как все лучшие его представители были уничтожены, просто некого стало уничтожать. Методика была отточена, всё по порядку: отобрать весь хлеб и запасы — устроить голод; потом распропагандировать, что виноваты кулаки, потом создать комитеты бедноты, составить списки всех «кулаков». Дальше — всех в Сибирь, в ссылку, в чисто поле, под административный надзор, без права выезда.

Нет, господа, никакой русской контрреволюцией тут и не пахнет. Сталин был вполне верным ленинцем, и ни от одного пунктика его учения не отказывался, последовательно уничтожая весь русский народ, а заодно и своих приспешников. Ведь если коллективизацию 20−30-х иные списывают на всяких мелких деятелей вроде Кагановича, коллективизацию в Прибалтике можно было бы списать на сопротивление «лесных братьев», то уж этой коллективизации нет никаких обоснований, — здесь уничтожали наш народ, лучших его представителей, — русских и молдавских крестьян.

Да и каких крестьян-то! Кто такие были, эти кулаки? Думаете, этакие это были жирные мужики с огромными лапищами, мироеды? А вот и нет. Баб да детей раскулачивали наши герои-большевики. Согласно архивным документам, было «раскуркулено» в Молдавии 11 293 семьи, в составе которых было 35 050 человек, в том числе 9745 мужчин,13 924 женщины и 11 381 детей в возрасте до 15 лет [2].

Сноски:

1 — http://rusk.ru/st.php?idar=325 696
2 — http://club.fom.ru/books/tsaranov.pdf