Митрополит Саратовский Лонгин: Поборники перевода богослужебных текстов на русский уже дискредитировали саму эту идею на долгие годы вперёд

Тем, кто ходит в храм, надо изучать церковнославянский язык, а не пытаться перевести богослужение на современный русский язык, заявил глава Саратовской митрополии…

Глава Саратовской митрополии митрополит Саратовский и Вольский Лонгин, отвечая на вопросы портала «Православие и современность», коснулся темы возможного перевода богослужения с церковнославянского на русский язык, заявив, что не является сторонником «такого перехода, хотя согласен, что церковнославянский язык вполне может быть до некоторой степени русифицирован».

«Я всё-таки считаю, что тем, кто ходит в церковь, надо изучать церковнославянский язык. Весь мой опыт общения с молодыми людьми свидетельствует об этом. Бывает, что приходит человек и говорит: „А почему в Церкви до сих пор используется старинный язык? Я его не понимаю, и вообще никто не понимает“. Но если этого человека направить к изучению богослужения, поставить его на клирос читать, петь, то через какое-то время его за уши не оттянешь от службы с церковнославянским языком», — отметил архипастырь.

«Дело в том, что церковнославянский язык многозначен, полисемантичен. В нём есть такие оттенки смыслов, которые не передашь переводом. Это первое. А второе — в нашем современном русском языке церковнославянский выполняет роль высокого стиля. Вся русская литература пронизана им: „Восстань, пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей / И, обходя моря и земли, / Глаголом жги сердца людей“. Или даже такой пример: „Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки Великая Русь“, — и здесь ведь использован церковнославянский синтаксис. Поэтому, если мы уберём из употребления церковнославянский язык, лет через двадцать никто не будет понимать русскую литературу. Те, кто ратует за перевод богослужения на русский язык, об этом не задумываются, но, тем не менее, это проблема всей нашей культуры», — заявил владыка Лонгин.

По словам главы Саратовской митрополии, при переводе богослужения есть очень много подводных камней, о которых мало кто думает. «Некоторые богословские понятия трудно будет перевести, да и сами переводы будут дико громоздкими, непоэтическими. Нельзя забывать, что церковнославянский язык является калькой с древнегреческого языка. Все древние богослужебные последования написаны в поэтической форме, хоть и переведены с греческого на славянский без рифмы, белым стихом», — отметил владыка.

«К сожалению, есть много поспешающих, которые бегут впереди паровоза и тем самым дискредитируют те добрые идеи, которые нужно и можно реализовывать. Вот и о переводе богослужебных текстов на русский можно сказать то же самое: поборники этой идеи уже дискредитировали ее на долгие годы — так же, как в своё время обновленцы в двадцатых годах ХХ века. Я имею в виду ряд общин, объединенных почитанием священника Георгия Кочеткова. У них есть переводы Священного Писания, переводы богослужения. Их основной принцип — надо перевести вообще все. «Отверзу уста моя» — что здесь непонятно русскому человеку? И как перевести — «Открою мой рот»? А зачем?

Однажды я взял с полки их перевод богослужения Страстной седмицы. Известный каждому верующему человеку тропарь «Благообразный Иосиф» — там слово «благообразный» переведено как «достопочтенный». Чем это лучше?"

Более того, заметил архипастырь, церковнославянский язык имеет музыкальную составляющую. «Всё изменится, все гласы „полетят“! Музыкальная сторона службы, какой мы её знаем сегодня, будет практически разрушена. Поэтому даже трудно представить себе объём работы, которую необходимо выполнить — не только переводчикам, богословам, но и церковным композиторам, регентам. Может быть, эту работу проведут со временем, но только надо это делать спокойно, постепенно, никуда не спеша, установив принципы перевода и привлекая к этому очень серьёзную научную общественность. Это труд, я бы сказал, национального значения. Поэтому я не сторонник перевода, но сторонник освобождения церковнославянского языка от архаичных форм, которые вышли из употребления, таких, например, как двойственное число. И упрощения синтаксиса, потому что древнегреческий синтаксис, конечно, довольно сложен для понимания».

Русская линия