Возрождение религиозной жизни в прошедшее десятилетие поставило перед Церковью множество новых для нее проблем. Священники засучив рукава взялись за реставрацию и строительство храмов, само по себе многократное увеличение числа приходов потребовало такое же многократное увеличение числа клириков, а с ним и проблему их воспитания и образования. Уже сейчас в Русской Православной Церкви действуют более 40 семинарий, для них требуются квалифицированные преподаватели. Правильно выучить будущего клирика на фоне хронической нехватки средств само по себе дело не простое, а вырастить не только грамотного служителя, но и доброго пастыря становится немаловажной проблемой нашей Церкви.
Со всеми этими и множеством других, второстепенных на первый взгляд проблем, столкнулся новый ректор Санкт-Петербургских духовных Семинарии и Академии епископ Тихвинский Константин, когда был назначен в Санкт-Петербург пять лет назад. Вопрос стоял очень остро: требовалось кардинально перестроить учебный процесс в связи с переходом на 5-летнее обучение в семинарии и 3-летнее в академии. Причем не просто изменить учебные планы, но наполнить их новым содержанием с тем, чтобы семинарское образование соответствовало высшему образованию в светских вузах, а академическое — аспирантуре.
Всегда болезненная перестройка на ходу усугубляется в питерских духовных школах духовным кризисом, как следствием многолетнего увлечения профессорско-преподавательским корпусом экуменизмом и модернизмом. В таких условиях особенную трудность представляет не столько процесс образования, сколько воспитания учащихся. Воспитание дело тонкое, требующее особенного попечения учителей. Конечно, не обойтись воспитателю без воспитания ограничительного, без строгости, дисциплины, упорядочения обычной жизни учащегося. Но одного этого мало, необходимо и положительное воспитание личности. Одним из наиболее действенных мер в этом направлении является патриотическое воспитание. Наша история, наши великие предки дают молодежи удивительные примеры высоты духа. И среди наших современников есть немало замечательных людей, бесценный опыт которых может стать крепким основанием будущей личности. Задача преподавателя ненавязчиво ознакомить воспитанника с нашими духовными «кладовыми».

Исторически сложилось так, что Санкт-Петербург стал городом в основном технической интеллигенции военно-промышленного комплекса, которая одна из первых в годы перестройки почувствовала на себе все «прелести» ельцинской России. Множеству людей пришлось изменить профессии, а с ними и весь привычный уклад жизни, зачастую в худшую сторону. К тому же наши бедные инженеры из-за неуемного увлечения отечественными масс-медиа западными «ценностями» оказались на голодном душевном пайке. В недавнем прошлом «властители душ» толстые художественные журналы за редким исключением не стеснялись откровенную «чернуху» выдавать за художественные произведения, на страницах «Нового мира» появился просто мат. Еще и сейчас такие настроения сильны. В эти дни в главном интеллектуальном центре Санкт-Петербурга — публичной библиотеке развернута экспозиция, посвященная «писателю» Веничке Дорофееву и его откровенно хамскому «произведению» «Москва-Петушки».
К счастью век бездарей и извращенцев проходит, недолгое увлечение южноамериканскими мелодрамами и крутыми детективами сходит на нет, и лучшая часть питерской интеллигенции возвращается к неисчерпаемым духовным ценностям нашего народа. Сейчас в Санкт-Петербурге, как и в других городах России, все чаще можно увидеть полные залы на публичных лекциях по истории, полны аудитории воскресных школ для взрослых, возрождаются традиции литературных вечеров, встреч с поэтами и писателями.
Таким образом, с одной стороны духовные школы явно нуждаются в духовной и интеллектуальной поддержке общества, с другой и общественная жизнь ищет надежной опоры в церковной среде. Епископу Константину удалось совместить оба эти процесса. Санкт-Петербургская Духовная академия совместно с Санкт-Петербургским отделением Союза писателей России проводит цикл литературно-художественных вечеров, посвященных выдающимся деятелям культуры России. Один из таких вечеров состоялся 1 декабря и посвящен он был памяти трагически погибшего год назад выдающегося русского писателя, историка, фольклориста Дмитрия Михайловича Балашова (1927−2000).

Открыл молитвой вечер, проходивший в актовом зале духовных школ, владыка Константин, а вел его известный петербургский писатель Николай Михайлович Коняев. В зале находились родные и близкие покойного писателя, его друзья и соратники. Казалось бы, такой военный термин неуместен для писателя, но Дмитрий Балашов был не просто писателем, он был истинным воином русского духа, неустанно борясь со злом во всех его проявлениях. Неудивительно, когда жизнь воина обрывается насильственной смертью. Так произошло и с Балашовым, он не умер, он погиб. Причем к этой смерти он успел достойно, как положено русскому воину, подготовиться: за неделю да гибели исповедался и причастился. И это неудивительно, ведь опору в своей подвижнической жизни он всегда искал в православных традициях русского народа, певцом старины которого он и был по своей сути. Дмитрий Михайлович не первый и далеко не последний, прошедший этот путь от любви к отечеству земному, к Родине, к любви к Отечеству Небесному, к Богу.
На вечере выступила вдова писателя Ольга Николаевна, его брат Григорий, сын Василий, священники и ученые, знавшие Балашова, люди на жизнь которых Дмитрий Михайлович оказал доброе влияние. Интеллектуал и воин, строитель и крестьянин, Дмитрий Балашов внес заметный вклад в русскую литературу, написав 9 исторических романов. Но совсем неизвестен Балашов как поэт, а такой человек не мог не писать стихи. Ольга Николаевна едва ли не впервые прочитала на вечере небольшой неопубликованный цикл стихотворений Балашова, написанных незадолго до смерти. Всех присутствующих, а к концу вечера большой зал едва вмещал всех желающих, среди которых было немало студентов духовных школ, глубоко тронули эти искренние строки. Неизвестно, собирался ли публиковать эти стихи автор, но теперь, после его смерти они должны быть опубликованы. По любезному разрешению вдовы покойного писателя мы приводим подборку его стихов, прозвучавших на вечере в Санкт-Петербургских духовных школах.

Дмитрий Балашов

25 марта

Мне дожить: от татарских шатров до бугра,
И дерзят по дорогам лихие ветра,
И коню в ожерелье роняя: — «Уйду!»
Я гоню и теряю по каплям руду.

Конь хрипит, и бегучая зыблется твердь,
В догоняющем топоте близится смерть,
Надо мной опрокинутой чашей закат,
И в мунгальские степи текут облака

И в мунгальские степи уходят пути,
И от посвиста злого уже не уйти,
Так встречай меня небо багряной рекой,
За бугром, где ковыль, тишина и покой.

---

Черт ли ладил мне быть героем!
Черт ли гнал, на исходе лет
С новым ветром уплыть под Трою?
Ведь в герои набора нет.

Были битвы, моря и грады,
Всё, о чём аэды поют.
И пора мне изведать усладу
Мирной жизни в отчем краю!

Дома тишь, виноградные лозы
Оплетают узорный вход.
Дома мир. Белоруные козы,
Молоко и гиметский мёд.

Дома ты, навсегда дорогая,
Что когда-то я брал в бою,
А теперь без тебя не чаю
Всю остатнюю осень свою.

Дай мне груди, усладу ночи,
Ярких губ неотцветший цвет,
Прошепчи мне, смежая очи,
— «Ведь в героев набора нет!»

Ты уснешь, бесконечно красивой,
Драгоценным подарком земли,
Не стоят в глубине залива
Полумесяцем корабли.

Я тебя осторожно укрою
Драгоценной сиденской фатой
Без меня уплывет под Трою
Храбрецов шлемоблещущий рой

Потихоньку подступит старость
И откроется в кружеве лет
Что одно мне твердить осталось:
Мол, в герои набора нет!

Спи, родная! Я вновь достану
Свой пернатый шелом и щит,
Что меня под Приамовым станом
От крылатой беды защитит.

Спи! Покорный древним заветам
Твердой ступью, гоплитам вослед.
Я уйду к кораблям до света.
Ведь в герои набора нет!

---

1997 г. июнь («Седов», прибытие)

Он поднял меч. Троих сразил ударом,
Извлек копье из раны, и сломал.
Залитый кровью, ангел Божьей кары,
Он нагонял и снова убивал.

Он страшен был. В крови своей и вражьей,
Вспухало гневом грозное лицо,
Искал того, кто выступит отважно,
Рискнет сразиться с ним в конце-концов!

Он звал: — «Дерзай! Я умираю, понял?
Прими удар слабеющей руки!
Позор! Меня боятся даже кони,
И ваши разбегаются полки!»

Он требовал бойца, но те молчали,
И, в ропоте, отодвигались вспять.
Его, живого, в ужасе бежали,
И раненого — дергались бежать.

–«Кто бросил то копье, явись на очи!
Ужели трус посмел сразить меня?!»
Но отступали молча дети ночи
Как волки от горящего огня.

Сжимая меч в закаменевшей длани,
Сжимая рану, в бредовом дыму,
Он, умирая, шел по полю брани,
И не было соперника ему.

---

1997 г. июнь17-е («Седов», прибытие)

Еще не написаны книжки,
И прошлого времени нет,
И снова я просто мальчишка,
Которому семьдесят лет.

Я снова обижен и молод,
И снова загадочна даль,
И снова к обманам готовый,
Рифмую любовь и печаль.

Беда вот, что волосы жидки,
И брюха не спрячешь никак,
И встречный не сдержит улыбки,
Взглянув на меня, старика.

И я никому не втолкую,
Что время по кругу опять,
Что юность и участь другую
Мне просто еще не начать!

Хоть в прошлом друзья и лишенья,
Но сердцу тревожно, как встарь,
И жаждою новых свершений
Зажглась предрассветная гарь.

Что бешенно кружится время,
К боям возвращая меня,
Что тронуто звонкое стремя
Неведомого коня.

Что юность еще не ошибка,
Что прошлого времени нет,
Что снова я просто мальчишка,
Которому семьдесят лет!

---

Сколько можно!
Над трупом России
Распростертым, разъятом, нагим,
Воронье правит тризны лихие,
Да змеится пожарища дым.

Изнасилованная деревня,
Где иконы, и те «снесены»,
Тупо ищет слепого забвенья.
В сериалах чужой стороны.

Не обманешь себя ни в какую!
Телевизорный ложен уют.
Твои дочери телом торгуют,
Сыновья твои мертвую пьют.

Красота умирает, как знамя,
Что втоптали в родимую грязь.
Боже Господи, сжалься над нами,
Да подымемся, благословясь!

Но пред высшею волей творенья
Повторяю сурово себе,
Нам и Бог не подарит спасенья,
Если сами не встанем к борьбе.

Только ежели встанем соборно
Устрашится Руси сатана
Для чего же иначе, бесспорно
Нам свободная воля дана!

---

Стамбул

Над унылой тоской Паозерья
Проклянешь, да отринуть нельзя!
Это серое небо осеннее,
Да упорный стеклярус дождя.

Словно в буйном пиру поколения
Обнесли меня чарой хмельной,
Это серое небо осеннее
Над моею зависло судьбой.

Осень жизни связала колени
Съела душу, мечты каменя,
Это серое небо осеннее
Словно саван одело меня.

И уже не найдешь утешения,
Не воротишь загубленных дней,
Это серое небо осеннее
Наговором пристало ко мне.

И в стамбульском торговом кипении
У подножья Сарая-дворца,
Это серое небо осеннее
Неизбывно со мной до конца.

И уже наплывает прозрение,
Что в итоге ненастного дня
Это серое небо осеннее
Под собой похоронит меня.

Но твои обнимаю колени;
Припадая к Господней любви:
Это серое небо осеннее
Надо мной хоть тогда разорви!

---

Штауфен-Баден Вейлор

Здесь шведы замок жгли
И бушевало пламя,
Гремели пушки,
Виноград круша.
Взбирались на гору стрелки,
Всходило знамя,
Король Густав глядел,
Клонясь к эфесу палаша.

Прошли века.
В четырнадцатом, вроде?
Тридцатилетняя была когда?
Гидесса путает столетия и годы.
А виноград растет —
Как прежде, как всегда.

И в Штауфене вино
Досель отменно.
И лишь в гравюрах глянет иногда,
То ведьма, связанная без стыда,
То гвардия, палящая по стенам,
То дьявол, мнущий толстой бабы зад.
То римлянин, то рыцарь, то солдат.
И рядом с ваннами второго века
На стенке надпись:
–«Жил» (и умер!) Чехов.

---

Венеция

Той Венеции невозвратимой
Не забыть! Струится вода
И одеты серебряным дымом
Купола, Кампанелла, суда.

Плещут волны в изножья ступеней,
И навек в колдовство вплетены
Кружевной беломраморный гений
И белье вдоль кирпичной стены.

В узких улочках дремлют преданья
И царит кондотьер над землей
Завороженное мирозданье,
Адриатики сон золотой!

Здесь мосты упоенно-горбаты,
И старик-гондольер все поет,
Здесь резные палацо-палаты
Переполнили сердце мое!

А в витринах старинные смальты
О купеческих «гатах» рассказ.
Мне бы, в сумерках, к Pоnte Rialto
Перед смертью пройти еще раз!

+ + +