О мнимом отсутствии идеала христианской семьи в истории России

О некоторых высказываниях протоиерея Георгия Митрофанова

От редакции: Необычная трактовка некоторыми известными богословами основополагающих представлений о нравственных устоях православной семьи на январской просветительской конференции «Таинство Брака — Таинство Единения» в Санкт-Петербурге вызвала оживлённую дискуссию как на страницах нашего сайта, так и в других печатных и веб-изданиях. К сожалению, порой эта дискуссия выходила за рамки сущностного анализа «новой нравственности», предложенной петербургскими богословами, склоняясь к обсуждению нравственных качеств самих участников дискуссии.
На днях мы получили отклик на январскую конференцию коллег богословов-новаторов — преподавателей Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии, кандидатов богословских наук, братьев иеромонахов Кирилла и Мефодия (Зинковских). Надеемся, что публикуемый ниже текст станет основанием для более конструктивного обсуждения темы и своеобразным приглашением принять участие в дискуссии и других заинтересованных православных, как духовного звания, так и мирян.

Очень больно было на душе, когда пришлось ознакомиться с материалами конференции по проблеме семьи, состоявшейся в январе этого года в нашей епархии. Весь пафос речи уважаемого преподавателя Санкт-Петербургской Духовной Семинарии прот. Георгия Митрофанова вызывает недоумение. По мнению отца Георгия, искать идеал христианской семьи в прошлом России — едва ли перспективный путь для современных молодоженов, а «пытаться строить семью по каким-то патриархальным, вычитанным из репринтных изданий представлениям — значит обрекать себя на заведомую неудачу». Но, прежде всего, надо заметить, что, к сожалению, современная молодёжь за крайне редким исключением не обращает свой взор в сторону «репринтных изданий» и житийной литературы. Задача пастыря в наши дни — стремиться привлечь внимание молодых к тому лучшему, что имеем мы в наследии православного опыта жизни в русской стране за тысячу с лишком лет её бытия, а не сеять сомнение в самом существовании этого драгоценного наследия, о котором большинство из них и не знает или имеет и без того явно извращённое представление.

Более того, опыт и наследие семейной святости на Руси весьма богаты. Удивительно слышать из уст учёного историка, что якобы «среди сонма русских святых практически отсутствуют семейные люди».

Для опровержения данного тезиса начнём с первой по хронологии русской святой — равноапостольной княгини Ольги, принёсшей в X веке православную веру на Русь. Она была не просто женщиной-домохозяйкой, а великой устроительницей Земли Русской. Государственная деятельность княгини Ольги была направлена на сплочение разрозненных русских земель, на укрепление Киевской Руси. Не меч, а мудрость и ум служили ей орудием в осуществлении этого замысла. Затем внук её, равноапостольный князь Владимир, отец святых страстотерпцев Бориса и Глеба и святого великого князя Ярослава Мудрого. Святая супруга князя Ярослава Ирина (в монашестве — Анна), дочь шведского короля Олафа Шетконунга (994−1022), получившая исключительное для того времени образование, уже при жизни прославилась своими добродетелями. Святитель Илларион Киевский упоминает о её благочестии в своем знаменитом «Слове о законе и благодати». Ирина стала матерью семерых сыновей и трех дочерей! Особенно известны её сыновья — святой благоверный князь Владимир Новгородский (+1042, память 4 окт.), великий князь Изяслав Киевский, Всеволод Переяславский (отец Владимира Мономаха). Три её дочери стали супругами королей во Франции, Венгрии и Норвегии. Во время отсутствия своего супруга княгиня Ирина оставалась заведовать государственными делами в Киеве. Уделив большую часть своей жизни воспитанию детей, в конце жизни княгиня приняла монашеский постриг с именем Анна в Великом Новгороде, где и скончалась в 1051 году и известна как святая княгиня Анна Новгородская. В её жизни ярко проявилось «творческое начало человеческой личности», она положила начало «соединению двух путей святости — святых благоверных княгинь и преподобных, то есть деятельного служения миру и молитвенного созерцания, монашеского подвига» (1). Начиная со святой Анны, постриг вдов в княжеской и боярской среде стал почти правилом. Церковь украшала монашеским чином завершенный подвиг супружеской жизни, русскому народу княгини-инокини являли пример достойного завершения единобрачия!

И другая почитаемая русская святая — Иулиания Лазаревская, мать 13-ти детей, вряд ли может быть названа «тяготящейся» семейным уделом жизни! Она всю жизнь провела в миру, и её подвиг также раскрывает тайну русской женской святости.

Заявление прот. Митрофанова о «вполне конкретном ощущении профанности семьи и сакральности монашества» среди народа, о «нежелании вступать в брак, отторжении от семьи» некоторых святых жён ни в коем случае нельзя считать верным и полным отражением всего комплекса идеалов Святой Руси. Это подтверждают жизнеописания Святых Петра и Февроньи (XIII век), св. блгв. кн. Александра Невского (XIII век), в роду которого насчитывается целая плеяда святых, св. кн. Анны Кашинской и её мужа св. кн. Михаила Тверского (XIV век), имевших пятерых детей, св. кн Андрея Боголюбского (XII век), св. кн. Феодора Смоленского (XIII век) св. кн. Константина Муромского и его святых детей — Михаила и Феодора (XII век), святых Кирилла и Марии Радонежских (XIV век), даровавших Руси великого молитвенника преподобного авву Сергия, св. кн. Димитрия Донского и его супруги святой Евфросинии Московской (XIV век). Можно было бы и ещё продолжить этот список русских святых, проживших или всю или большую часть своей жизни в миру.

Что касается высказывания прот. Георгия о блаженной Ксении Петербургской, то, хотя и верно, что «кончина супруга стимулировала её духовное служение», но говорить о том, что «в семье она не могла проявить себя должным образом» представляется слишком смелым или даже дерзким фантазированием о возможной судьбе святой при теоретически возможном ином Промысле Божием о ней. Непоследовательностью и предвзятостью грешат и рассуждения о Царственных страстотерпцах. По мнению прот. Георгия «рассматривать царскую семью как идеал православной семьи не приходится, — хотя это и была очень хорошая семья». Объяснение такой «невозможности» дается через подсчет политических ошибок, допущенных по мнению о. Георгия, Св. Императором, как государственным деятелем. По последнему поводу можно спорить и рассуждать, но почему не воспользоваться несомненно, что и признано множеством людей, прекрасным опытом в семейных отношениях святого царственного семейства?

Обратимся далее к словам о. Георгия о том, что в «Домострое» нам предлагается культ патриархальной многодетной семьи, больше напоминающей не христианскую, а мусульманскую. Женщина там поставлена в положение почти что неодушевленного «аппарата» по производству детей и обустройству быта".

Насколько грубой является подобная оценка данного литературного памятника средневековой Руси может служить хотя бы мнение видного русского богослова и ученого историка митрополита Макария (Булгакова), согласно которому «правила, изложенные в Домострое, были господствующими у нас в 16 веке и представляли собою как бы идеал, которому тогда старались следовать лучшие люди» (2). Полезно вспомнить, что предшественниками о. Георгия в безосновательной критике этого памятника, а вслед за ним и всего строя Древней Руси, были революционеры-разночинцы и вождь большевистской революции Ленин.

Преподаватели Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии, кандидаты богословских наук, иеромонахи Кирилл и Мефодий (Зинковские)

1. Трофимов А., Святые жены Руси, Москва, 1994, стр.28

2. Макарий (Булгаков), митр., История Русской Церкви, кн. 4, ч1, Москва, 1996, стр. 44