 |
| Православие.Ru | Протоиерей Владимир Тимаков | 30.01.2020 |
Мы вновь встречаемся с протоиереем Владимиром Тимаковым, одним из старейших клириков нашей Церкви. Отец Владимир (род. 1929) — настоятель храма Преподобных Зосимы и Савватия в Гольянове (с 1990), настоятель храма Великомученика и целителя Пантелеймона при ЦКБ РАН «Узкое» (Москва). В 1955-м году рукоположен в сан священника. С 1955 по 1984 год служил в храме Святителя Николая в Кузнецах в Москве, в 1984-м году переведён в храм Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевской (Москва). Кандидат богословия, почётный доктор богословия.
Предыдущие части:
— Ну вот, чтобы не быть мне голословным, я должен рассказать ещё вот о чём. В то время, когда я служил в храме Николы в Кузнецах, уже «приоткрыли» железный занавес. Приоткрыли, конечно, относительно: простым смертным поехать было никуда нельзя. Но иностранцев, которые этого желали, — их сюда к нам пускали.
И вот, однажды приехала в Москву и первым делом наведалась в Николо-Кузнецкий храм делегация юристов из Парижа. В составе делегации была молодёжь, а их матери и отцы дали им рекомендации такого плана: «если хотите там что-то узнать, обращайтесь к отцу Всеволоду Шпиллеру», — и дали им, конечно же, точный адрес.
И они всем скопом наведались как-то в Николо-Кузнецы.
— Поясню для читателя, что протоиерей Всеволод Шпиллер был в то время настоятелем Николо-Кузнецкого храма, а до этого — инспектором Московской духовной академии.
— Отцу Всеволоду Шпиллеру, конечно, было интересно с ними встретиться, но уж никак не интересно ими заниматься. Да и времени у него на это не было, так что он перепоручил это мне. Прямо так. Я должен был отыскивать способы и занять их, и как-то удовлетворить их любознательность, и как-то «продемонстрировать» свободу Церкви в Советском Союзе.
Конечно, я не рвал на себе тельняшку и особо ничего им не доказывал, но, конечно же, показывал, что какие-то свободы у нашей Церкви есть…
И вот, они прибыли сюда, в храме всё посмотрели, потом по Москве прошлись. А потом их повезли по России-матушке, и они с неделю приблизительно (а может быть, даже и больше) ездили по нашей Отчизне.
Завершилась их поездка, они возвратились в Москву и опять нагрянули в Николо-Кузнецы.
Я опять их встретил, к себе пригласил, ублажал, как только мог, всё им показывал и рассказывал, насколько мог что-то рассказать… Во всяком случае, любезность была и с моей стороны проявлена, и с их стороны — и ещё вопрос, кто проявил её больше. Но было у нас взаимное понимание.
А когда наступил уже момент расставания, и они должны были уже улетать (точнее сказать, сейчас не помню — улететь или уехать, потому что в то время самолеты были ещё маленькими), когда наступил момент расставания, я, в свою очередь, их спросил: «Ну, как вам понравилась Россия?» — «О-о-о, есть, что посмотреть…» — «Ну, хорошо, а как вас принимали?» — «По-царски!» — «В гостинице хорошо кормили?» — «Просто на убой!» И вправду, пищу для них подавали отменную, хотя у нас самих в то время фактически постоянно был дефицит во всем: и в вещах, и в пище. А их, как они сами подтверждали, встречали весьма любезно, поэтому претензий с этой стороны не было. Да и посмотреть у нас, действительно, было что: не только Кремль, но и саму Москву. И повсюду их так же хорошо встречали…
И вот они, переполненные впечатлениями, пришли со мной прощаться. И тут я возьми да и спроси у них: «Всё ли было на достаточно высоком уровне, или всё же есть у вас какие-нибудь пожелания к нам?» Тут одна студентка вдруг и говорит: «Есть!»
Я спрашиваю: «И что же?..» И она мне, прямо в лоб, говорит вдруг так: «У вас мужчин нет!» Я поначалу просто остолбенел, но она продолжила, видя мое недоумение: «Нет, особи-то мужские есть, а мужчин — нет!» Но я благоразумно не вступил в спор, потому что для меня была это полная неожиданность (да я и не смог бы с ними объясняться, потому что в это нужно было вникнуть), и проглотить пришлось просто молча вот такую пилюлю, что у нас «мужчин нет»!
Протоиерей Владимир Тимаков
— И как вы оцениваете это высказывание?
— Я потом над этим стал размышлять, и получилось так, что на сто процентов оправдал это высказывание нашей гостьи из Франции.
Мужчин у нас действительно нет! И объяснение этому — стопроцентное!
— И какое же объяснение?
— Вот, скажите мне: с чего началась советская власть? С уничтожения Двора, конечно, и элитного дворянства. Дворянство — это определенный слой, и из людей этого слоя уничтожали каких представителей? Преступников? Мерзавцев? Нет! Этот слой должен был быть уничтожен полностью — именно как класс! И именно как класс он напрочь был сметен…
— Согласен с вами, потому что уничтожали именно лучших людей, элиту нашего общества!
— Именно. Элитный слой был сметен. Но мне, пусть по обрывкам каким-то (я отмечаю это в своей книге, которую сейчас пишу), понятно, что потеряла Русь. А понесла она жуткую потерю: она потеряла элитный слой, который был образцом по воспитанию и образованию. Это было дворянство, которое революцией было напрочь сметено!
А те «осколки» его, с которыми мне потом пришлось столкнуться, произвели на меня просто потрясающее впечатление. Но это разговор особый…
Итак, дворянство смели. А что касается настоящей интеллигенции и других классов — им пришлось пережить Бог весть что!
Вспомните хотя бы Анну Ахматову: сколько ей пришлось претерпеть! И как она страдала! Но это — элитный слой интеллигенции… И, как она потом пишет, она переживает всё это как «ужасающее нечто»:
Всё расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
Это религиозное переживание она особенно отмечает, но она не уточняет, что и как пришлось настоящей интеллигенции пережить!
— Отец Владимир, а с какой целью большевики и революционеры всё это устраивали, как вам кажется? Чтобы «удобрить почву» перед новой революцией?
— Думаю, нет. Вот, скажите: смогла бы революция удержаться, если бы остался в живых элитный слой дворянства и если бы осталась интеллигенция, которая могла бы рассмотреть все беспристрастно? Ведь у нас с самого начала всё строилось только на лжи и жестокости!
— Но Белая армия какое-то время пыталась, и небезуспешно, что-то сделать, возвратить Россию на прежний путь и избавить её от кровавого красного морока?
— Да, Белая армия пыталась. И она стояла на очень принципиальных и очень высоких моральных позициях: она защищала Отчизну. Но ей была противопоставлена как раз несусветная ложь. Советская власть мастерски занималась пропагандой. Например, крестьянам говорили: «Земля — ваша…». Рабочему классу: «Фабрики и заводы — ваши…». Тот факт, что это невыполнимо, мог быть осмыслен только интеллигенцией, — что это просто нельзя выполнить в жизни. Но это нагло пропагандировалось! А насколько всё это при советской власти было «наше», я могу лично вам засвидетельствовать, потому что я знаю это лично.
Я был ещё маленьким, но помню отчетливо то время. Когда у нас всех лошадей взяли в колхоз (если у кого «лишняя» корова, её тоже брали в колхоз), оставляли только по одной корове и по нескольку овечек, а также небольшой клочок земли.
А в колхозе ты должен был трудиться с утра до вечера, за что тебе ставили в табель «палочки», трудодни.
Иногда немного хлеба давали по этим «палочкам», но очень немного, а иногда не давали ничего. Давали мякину для скота, да и всё. Но при этом — «все было наше»! «Это же все ваше!»
— Как пропагандировалось, «кухарка будет управлять государством"…
— Но вы посудите сами: для простого люда этот лозунг смог бы пройти, но могло бы это пройти для той же Ахматовой?! Никогда! Она великолепно понимала, что это наглая ложь!
И для того, чтобы этого не было, нужно было смести с лица земли не «плохих», но лучших!
— Но в рядах Белого движения были и интеллигенты, и дворяне…
— Потому их и выдворили. Потому они и были вынуждены покинуть Отчизну. А там, за границей, они были уже не на Родине, там они просто оканчивали свои дни. Но до конца дней, как о самой заветной мечте, думали о России. И это не только те, которые её покинули тогда, но и их наследники.
Я только недавно возвратился из Нью-Йорка, где встретил женщину, примерно мою ровесницу, дочь эмигранта. Это отпрыск фамилии, которая была связана с дореволюционной интеллигенцией. Так она просто благоговеет перед Русью. И хотя она никогда не была на Руси, она говорит на чистейшем русском языке! Читает всех русских классиков и буквально благоговеет перед Россией!
И большевикам для того, чтобы удержаться у власти, всех этих людей нужно было смести и под рукоплескания «краснокосыночных» и им подобных продолжать свою деятельность.
Вот вам объяснение всего произошедшего. И если бы удержалась интеллигенция в те годы, конечно, потом появилась бы новая… Но от прежней в России, как мы знаем, остались только крохи. Ничего практически не осталось! И тогда победила революция!
— А как советская власть насаждала страх и ненависть в те годы?
— Да, каждую ночь в какой-нибудь дом обязательно врывались чекисты, обязательно кого-то уводили в тюрьму или на расстрел. И, в общем-то, понаслышке все об этом знали, но никак не могли этому противостоять и тем более подвергать это какой-то критике, какому-то обсуждению. Продолжали ликовать на демонстрациях и проявлять приверженность и преданность новой власти.
— Отец Владимир, но вы обещали разъяснить это выражение — по поводу отсутствия у нас мужчин…
— По поводу мужчин… Если смели элитное дворянство, то позабыты были и все принципы и кодексы чести этого сословия. Помните, несмотря на все осложнения и неприятности, которые могли воспоследовать, сам Пушкин пошел на дуэль, потому что принципы чести торжествовали надо всем! Какие принципы? Если ты дал слово — ты должен его исполнить! Не исполнить — не мог! Умереть мог, а не исполнить — не мог! И если что-то шло не так, ты расплачивался за своё слово на дуэли.
Вот эти принципы были в старой России определяющими.
И я не говорю сейчас о религиозных принципах, не касаюсь учения святых отцов или подвижников благочестия — я говорю только о классе элитного дворянства, которое было сметено в России с лица земли.
Белая Россия. Исход. Художник: Дмитрий Белюкин
— Но ведь пострадало не только дворянство, но и другие сословия…
— Духовенство тоже было сметено почти что полностью! К началу войны на свободе у нас в стране оставались только четыре архиерея! На всю страну! И все они находились в Москве… И больше в Церкви архиереев не было…
Итак, духовенство тоже смели. Что же оставалось?
Оставались крестьяне. Не вся крестьянская масса была однородной, но среди них были такие, которые старались вникнуть во все тонкости землеустройства, хозяйствования и так далее. Конечно, вся их жизнь была связана с нелёгким трудом, но они были и глубоко порядочными людьми.
И вот, они были по-настоящему мужчинами! Поэтому необходимо было и их объявить «врагами народа», кулаками… И вот, их тоже смели с лица земли.
Скажите, после всего этого — на какой основе тогда необходимо было воспитывать новые поколения русских людей? И кто должен был воспитывать?
Воспитывали преимущественно матери, отцов не было…
И вот, такой ужас посетил Россию в начале века. Он посетил такую Россию, которая для нас до сих пор остается непонятной и неочевидной, ибо мы — уже очень глубоко — являемся плотью от плоти и костью от костей новой, Советской России.
А те люди, которые приехали даже из Парижа, сразу заметили, что мужчин-то нет! Есть только нанизанные на каблучок червячки, которые свои движения на этом каблучке почитают за свободу! Вот как обстояло дело на самом деле.
Поэтому я, когда уже во всё это вник, то только Бога благодарил за то, что нашлись такие люди — пусть даже из приезжих, — которые смогли сформулировать такую мысль. Я думаю, та женщина, которая бросила мне эту фразу, была как-то связана с нашей прошлой русской интеллигенцией. Поэтому она это и выразила.
— А вы сами смогли потом побывать в Париже?
— Да, когда я туда приехал впервые, то оказалось, что меня там встречают, меня приглашают… Я много раз потом бывал в Париже, посетил там могилу протоиерея Сергия Булгакова, хотел посетить ещё могилу Бердяева.
Мне эту возможность предоставили: отвезли на кладбище, а там показали, примерно в каком месте он мог бы быть похоронен. Я долго ходил, бродил, искал, и, наконец, уже почти отчаялся найти. Вдруг гляжу: «Николай Бердяев», для меня это был просто восторг, прямо до слез!
Потом я посетил его дом. Приехал, а там меня уже ждали. Мне пришлось выступать и говорить, но, в частности, я принес собравшимся свои извинения и рассказал эту историю. Рассказал о том, что мне некогда был задан вопрос, который поначалу я почел за насмешку над Россией, но который сейчас вполне осознал! И рассказал, как произошло это осознание.
— А во Франции мужчины остались?
— Видите ли, если сравнивать с настоящей Русью, то там мужчин тоже нет! А особенно — женщин. И это я вам на примере покажу (конечно, не на советском примере, а на русском).
Когда была война с Наполеоном, то он вошел на Русь с армией, которая в три раза превосходила нашу. И ведь как полководец он был на высоте. И армия у него была в три раза больше по численности, и он продвигался успешно по нашей территории, но он должен был обеспечивать тылы. А во время этого обеспечения тылов, уже к моменту сражения при Бородине, армии примерно сравнялись по численности.
И вот здесь Кутузов дал бой. На удивление Наполеона, это было неожиданностью! Потому что, в какую бы страну он ни приходил, он давал бой, войска противника разбегались, выступала его гвардия и завершала дела… А здесь он столкнулся с сопротивлением, особенно с артиллерией, которая по огневой мощи не уступала. А он ведь сам был артиллерист…
И в русской армии был равный ему артиллерист-генерал, но он погиб. И тут Наполеон получил превосходство, потому что до этого армии были на равных, а тут превосходство оказалось на стороне французской армии, но русские не дрогнули. И успех переходил то на ту, то на другую сторону. Наполеон наносит удар за ударом — и удивляется: почему противник не бежит? Битва заканчивается к вечеру, войска разводят, но поле боя осталось и у нас, и у французов — по-прежнему. И тут Кутузов обвел вокруг пальца гениального Наполеона.
Даже мне, ничего не понимающему в стратегии (или плохо понимающему), всё-таки ясно, как Божий день. Наполеон, покоритель Европы, сражается с русскими целый день, и на равных! И численность убитых с той и другой стороны — одинакова.
И Кутузов вдруг зажигает костры, а армию уводит. Французы думают, что армия располагается у костров, у биваков, а он уводит армию! Наполеона должно было удивить не то, что противник не бежит, а он должен был подумать, куда теперь двинуть армию. Войска противника отведены в полном порядке, и дальше они будут только пополняться всячески. А войско французов будет только таять…
— Взятие Москвы было грандиозной ошибкой французов?
— Я к этому и веду! Это было позволительно кому угодно, но не Наполеону! После Бородина он должен был вернуться в свою Отчизну, и тогда бы он остался Наполеоном! А тут он идёт к Москве. Ждал на Поклонной горе, ждал в Москве, и даже потерял русскую армию. И, разыскивая эту армию, сам едва не попал в плен. И только после этого он поднял войска к отступлению, но это уже была осень…
А армию до холодов не перебросишь — ни поездов, ни машин тогда тоже не было. Были только лошади, и необходимо было размеренным шагом отмерить от Москвы расстояние до границ Франции.
А тут нам помог, как только мог, генерал Мороз. И под Березиной маршал Ней дал грандиозный бой, потрепал наши войска, а французы — голодные и холодные — переправились, и остатки вражеской армии дошли до границ, но только остатки!
По возвращении Наполеон заявил перед своим Сенатом: «Великой армии больше нет!»
Конечно, он делал всё что мог. А кого набирать вновь? Он всю армию мобилизовал на этот поход, а вернулись люди или изувеченные, или полностью сломленные.
Вот тут я и хотел пояснить слова о русском мужестве (о том самом, которое имели в виду француженки, говоря, что «мужчин у вас нет»).
Русская армия вступает в Париж
Ибо когда Наполеон вошел в Москву, его встретили пожаром, да ещё каким пожаром! А когда русские вошли в Париж, Кутузов к тому времени скончался. Войска возглавил Барклай де Толли, он стоял на самом перекрестном огне, сидел на барабане, отдавая приказания, никем и ничем не защищенный. И ординарцы его все погибли, а он невредим остался. И когда входили в Париж, то уж позаботились о том, чтобы подобрать всех солдат как на подбор: один к одному, красавцев. И вошли в Париж-то не войной, а маршем. А французские красавицы с балконов им на головы кидали венки. Погибают их мужья, их женихи, и отцы, а они надевают венки на неприятельских солдат! Вот вам и француженки…
Но всё-таки это говорит о том мужестве, которому французы знали цену. Они были доблестными воинами…
— Я считаю, что это хорошая черта героического народа, который умел отдать должное мужеству победителя. Мы знаем такие случаи в истории.
— Да, мужество, героизм. Посмотрите, Багратион, который прикрывал арьергард, когда отступал под давлением Наполеона… Сам Наполеон о нем говорил так: «За такое отступление я отдал бы несколько своих побед!» Багратион, грузин, не русский, будучи смертельно раненным, когда ему сообщили о том, что Москва сдана, сорвал все повязки и умер! Вот такое мужество…
— Таких людей в XX веке истребили как класс…
— Да, как класс, хотя именно этот класс был лучшим из тех, кого воспитала Россия. Говорят, что нужно сейчас таких людей воспитывать. Но откуда брать воспитателей? Нужны воспитатели! Нужны мужественные люди!
— А что, их совершенно нет?
— Конечно, они есть. Но то, что было в России, что вырабатывалось веками, — это всё уничтожено. И сейчас мы просто переживаем труднейшее время в этом смысле, ведь в воспитании молодёжи отсутствует мужественность как таковая.
— У нас очень больное общество. Конечно, одними указами Президента мы не можем воспитать новое поколение настоящих россиян.
— Мы делаем только вид, что можем что-то сделать. Хотя люди мужественные, безусловно, есть. Возьмите, например, Ивана Павлова (впоследствии архимандрит Кирилл (Павлов)), — он постарше меня, а если я эти корни помню и знаю, то он уж тем более. Я знаю по своей деревне. У нас были уведены все лошади, а производили мы лес. У нас было гумно, на котором стоял движок, приводивший в движение веялки, сеялки, и всё это было тимаковское, моего деда. Я его не видел, но знаю, что он всё делал своими руками, все осваивал, и механика какого-нибудь у него не было, все эти механизмы он делал своими руками.
И вот однажды, поправляя молотилку, он вошел внутрь неё, и нашлась какая-то «прекрасная» душа, которая включила мотор, и эта молотилка забила моего деда насмерть! Это, конечно, горестно, но если бы дед остался жив, вскоре пришла революция. И дед, конечно, оказался бы кулаком, имея движок, ригу, молотилку, сеялки, веялки, скот, лошадей и т. д. Оставили коровку и несколько овечек. И если ты насыпал себе только лишь карман зерна (а так зерно не выдавали), и об этом становилось известно, ты получал 7 лет!
— А почему крестьяне боялись подняться против такого произвола?
— Они очень хорошо рассчитали. Ведь мужчины, они смерти не боятся. Они правду ищут, они за эту правду умрут — пусть умрут, но это будет кровь, на которой воспитываться будут именно такие же, не другие. Недаром сказал Тертуллиан, что кровь мучеников — это семя Церкви. И вот такое именно семя большевики уничтожили. Да, мужской пол у нас есть, но вот показать, что такое мужчина, что он должен преследовать, какие цели: не тираном быть, а образцом для воспитания молодого поколения.
И потому Наполеон и удивлялся: всю Европу завоевал, в любой стране давал сражение, враги бежали, а его гвардия всех истребляла. А тут — нет! Мощные удары, натиск, но — почему не бегут? Потому что вот так воспитывалась Русь, вот на этих принципах и началах! Отчизну не просто берегли, но любили, заботились о ней!
А уже когда от мужчин остались просто мужские особи — тогда из тебя что хочешь выбьешь! И на таких примерах уже воспитываться нельзя! Потому что здесь ничего нет внутри, сломан стержень…
Вот так я просто хотел показать, что потеряла Русь. А если среди духовенства оставались верные, то это были такие люди, как митрополит Николай (Ярушевич), митрополит Григорий (Чуков) и им подобные. Патриарх Алексий (Симанский) был, конечно, слабее их, хоть и умнее, может быть, но он не был кремнем. Но, с другой стороны, если бы он был кремнем, он не был бы Патриархом. Его бы не допустили. И те уступки, которые он делал, он делал не в самых принципиальных вещах. Но он всё равно был на высоте…
С протоиереем Владимиром Тимаковым беседовал Николай Бульчук
