 |
| Православие.Ru | Священник Александр Домовитов | 22.11.2019 |
У человека есть настоящее, есть прошлое и есть — большое или малое — будущее. Человек живет в настоящем, но его настоящее — следствие его прошлого. События, происходящие с человеком, его поступки могут быть неожиданными, но вот беспричинными — никогда: «ни с того, ни с сего», на пустом месте ничего с человеком не происходит. Поэтому напрасны слова о том, что прошлое — это то, чего уже нет: прошлое — есть. И есть наши отношения с ним. Они могут быть очень разными, как и само прошлое — светлое или чёрное, сладостное или горькое, постыдное или, напротив, заставляющее человека вздыхать о том, как прекрасен он был когда-то. Отношение человека к своему прошлому неразрывно связано с его отношением к настоящему, к себе самому, своей жизни, близким и, конечно, к Богу. Попытаемся обсудить эту проблему с протоиереем Александром Домовитовым, настоятелем храма Воскресения Христова на Воскресенском кладбище в Саратове.
— Отец Александр, скажите, а у вас никогда не возникало такого вопроса — почему Бог не дал человеку права на черновик? Порой так хочется вернуться в начало и переписать жизнь набело, избежав массы ошибок, слабостей, заблуждений.
- Вы, по сути, сейчас говорите о другой жизни для себя, не той, которая у вас есть в реальности. По моим наблюдениям — а я все-таки в основном имею дело с верующими людьми, — большинство людей пожилых уже, проживших жизнь, говорят, что другой жизни для себя не хотели бы: они принимают свою жизнь такой, как она есть. А вот люди помоложе, средних лет, от 30 до 50 — очень часто сокрушаются: вот если бы сначала, я бы такой-то ошибки не сделал, такого-то поступка не совершил, я бы многое исправил… и моя жизнь была бы сейчас гораздо лучше.
Почему так? Потому что с возрастом верующий человек мудреет, обретает смирение и учится относиться к своей жизни по-христиански. А молодому человеку свойственно смотреть на других людей, сравнивать себя с ними, их успех — с собственным успехом. Молодой человек хочет что-то успеть, чего-то достичь в этом мире, поэтому начинает жить по его законам, ориентироваться на его ценности, и мир человека связывает. А в старости — повторюсь, если человек верующий, если он духовно растёт — приходит свобода от требований мира, и отношение к жизни у человека меняется. Человек понимает, что Господь оказал ему великое доверие, дав свободную волю — и он на протяжении всей своей жизни делал выбор, поступал так, как считал правильным. Значит, и ответственность за последствия он должен взять на себя. Бог ведь ни к чему его не принуждал: заповеди Христовы — это не суровые приказы, это блаженства. Бог показывает человеку верный путь, говоря с человеком на равных, не только не приказывая, но даже не прося, просто предлагая: если ты хочешь, ты можешь жить вот так и стать блаженным — счастливым. Понимая это, умудренный человек не ищет для себя никакой возможности «переписать на чистовик», никакой другой — «беловой», идеально правильной жизни — он просто берет на себя ответственность за то, что получилось, и живет дальше.
— И всё же как простить самому себе — или как отпустить, не подберу более подходящего слова — те ошибки, которые были в своё время сделаны и оказали влияние на всю жизнь? Я не о грехах сейчас, а именно об ошибках, даже житейских.
— Мы, конечно, совершаем ошибки и осознаём их, но беда, если мы эти мысли об ошибках в себе культивируем и от этого унываем. Наше отношение к ошибке должно быть другим. Да, была такая история в моей жизни, да, я совершил ошибку, но сейчас я должен жить — не тем, что произошло со мной тогда, а тем, что Господь дарует мне сегодня. А что Он нам дарует? Возможность быть совершенно другими, жить иначе. Нам заповедано покаяние — по сути, оно и есть переписывание себя набело в течение всей жизни. Господь прощает нам не только ошибки, но и тяжкие грехи. А совершая ошибки, человек становится мудрее. И поэтому за них тоже надо благодарить. Как говорит апостол Павел: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе» (Фес. 5, 16−18). А ещё здесь можно вспомнить слова Спасителя: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф. 6, 34). Если не нужно заботиться о дне завтрашнем, то о вчерашнем тем более не нужно: в нём ведь ничего уже не изменишь.
— Если человек постоянно сокрушается о прошлом, это ведь сказывается на его настоящем, так?
— Да, постоянное возвращение к прошлому становится преградой меж человеком и его настоящим. Человек не принимает себя, своей жизни — той, которая творится сейчас. Он впадает в уныние, опускает руки и вместо того, чтобы действовать, говорит себе: я уже ничего не исправлю, я плохой, у меня ничего не получится. Бездействие неотделимо от уныния. Когда человек начинает действовать, да хотя бы руками работать, у него эта страсть уныния уходит. Пример тому — монастырская жизнь, с её трудовыми послушаниями и молитвой. Тяготы монашеской жизни помогает вынести именно труд. Если бы не было трудовых послушаний, монахи, может быть, разбежались бы уже из монастыря. Но и в миру человек тоже призван к послушанию, поэтому, чтобы справиться с унынием из-за прошлого, нужно сказать себе: я сюда, в этот мир, послан работать, и я иду работать.
Человеку не надо жить прошлыми состояниями. Мы живем — либо надеждой на будущее, либо воспоминаниями о прошлом, хорошем или плохом, а настоящий день — его мы не замечаем.
— В то время как действовать можем — только в нём…
— Да, только в нём. Мы вспоминаем своё детство, потому что там, в детстве, нам было хорошо: все было ново, свежо, радостно. А сейчас нам нехорошо: проблемы, скорби, неустройства, усталость. А на самом деле-то ведь никто ничего у нас не отнял: радость и утешение мы призваны находить в каждом дне, и чем дольше живём, подрастая духовно, тем больше радости должно в нашей жизни быть. Почему преподобный Серафим Саровский сиял радостью и каждого встречал словами «Радость моя»? Другое дело — что в детстве это давалось нам даром, а взрослый человек для этого должен потрудиться, преображая себя — с помощью Божией, конечно, благодатью Его, таинствами церковными.
Протоиерей Александр Домовитов
— Слушая вас, вспоминаю запись из дневника Бориса Викторовича Шергина — о дне, когда «Старость с детством радостным таинственно сольются"… Однако же святые не только радовались: их молитвы, оставленные нам в наследство, полны сокрушения о грехе и о грехах, именно прошлых — «кое убо не содеях зло, кий грех не сотворих» (Симеон Метафраст). Получается, что святые отцы как раз и не искали освобождения от прошлого, напротив, всегда держали его грехи перед своими духовными глазами?
— Да, вслед за царем Давидом — «яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну» (Пс. 50, 5). «Выну» означает всегда. Святые видели себя худшими из грешников, почему? Потому что — чем ближе человек к Богу, тем лучше он видит, насколько он от Него далёк. Или это можно сравнить с пылинками в солнечном луче — пасмурно, и кажется, что пылинок нет, вышло солнышко — вон их сколько. В свете любви Божией подвижник видит свои грехи. И это становится для него поводом к сокрушению. Это состояние покаяния, скорби о грехе, которого человек сам себе не прощает, не дерзает простить — но Бог прощает человека, живущего в состоянии покаяния. Апостол Петр плакал до конца дней своих о своём отречении — неужели он не знал, что Христос ему это простил? Знал, но сам себе простить не мог. И не нужно думать, что человек сам себе должен прощать — нет. Тут просто две совершенно разных ситуации. Одно дело — когда человек от грехов своих впадает в уныние, и мы ему говорим: ну что ты унываешь, есть ведь Господь, Он в ответ на твоё покаяние всё тебе простит. И совсем другое дело — когда человек не может забыть о своём грехе, потому что видит его в свете славы Божией, в свете Божией любви. Он знает, что не будет за эту ошибку перед Богом отвечать, что его покаяние в ней принято, но он сам не может свой грех, своё падение забыть. Это никакого отношения к унынию не имеет, это состояние благодатное. Вот почему святые отцы одновременно и о грехах своих сокрушаются, и смиряются, и радуются. Это и есть правильное состояние человека. Мы, наверное, слишком мирские люди, если думаем, что это несовместимо, что одно из двух — или плач о грехах, или радость о Христе. И по той же причине мы не верим, что человек, живущий в грехе, в блуде, как Мария Египетская, может святым стать. А человек всегда может стать святым, каково бы ни было его прошлое.
— Хочу задать вам вопрос о стыде. Стыд — это ведь не совсем то же, что раскаяние. Стыд — острое переживание, вызванное несоответствием каких-то наших поступков изначально заданному идеалу. Это чувство можно назвать даже эстетическим, недаром же об ином поступке говорят — «Некрасиво». Как быть, если жжет, не угасая, стыд за что-то некрасивое в прошлом?
— Этот идеал вложен в человека Творцом, и Им же дан человеку стыд — как сигнал несоответствия. И с раскаянием, с внутренним исправлением человека стыд должен уйти. Переживание стыда зависит от того, насколько человек верующий. Верующий знает, за что и почему ему стыдно. И знает, что Господь ему простил. Неверующий остаётся наедине со своим стыдом — без надежды на то, что кто-то ему эту ошибку простит. Он живёт со своей ошибкой, идёт по жизни с этим камнем, и ему не к кому обратиться, некого попросить, чтоб сняли камень, наконец; не от кого получить утешение.
— Я — верующий человек, уж это-то я могу о себе сказать; но знаю, что такое неотступность, неисцелимость стыда. Это — когда боишься встретиться с одноклассниками, однокурсниками, потому что они что-то такое о тебе помнят.
— Такое самоедство — оно, возможно, у вас от гордости. У гордости есть две крайности — мания величия («Я прекрасен и всеми любим») и мания преследования («Я так плох, что меня никто не любит, все смотрят на меня с осуждением, мне перед всеми стыдно»). Страх встретиться с людьми, знавшими вас в прошлом — это момент, когда вы сами для себя определили отношение людей к себе: «Они непременно вспомнят и подумают обо мне вот это». А они, может быть, давно все забыли и не подумают ничего, или у них совершенно иное мнение о том давнем эпизоде. А вы свои собственные мысли вложили в их головы. Потому мы и осуждаем людей — если не вслух, то в собственных мыслях: «Он наверняка вот так думает, у него вот этот камень за пазухой, я чувствую». А у него, может быть, и нет никакого камня, этого всего лишь наше собственное состояние, наша несвобода, тёмное, потускневшее око, которым мы смотрим на ближнего. Мнительность, подозрительность в человеке — именно отсюда.
— В противоположность предыдущему вопросу: я знаю людей, преодолевших грех, а вместе с ним и стыд, не боящихся своего прошлого. Например, Клаус Кеннет, православный немец, автор бестселлера «Два миллиона километров до любви» — в своей книге он рассказывает о себе даже самые позорные, казалось бы, вещи, и не разрешает редакторам при переизданиях это вычеркивать: читатели должны знать всё, как было. Рядом со мною в храме стоит человек, у которого в прошлом пять судимостей и белая горячка, и уже по воцерковлении было два жестоких срыва — думали, не выкарабкается, но он нашёл в себе силы встать на ноги, вернулся в храм. Когда я решила написать о жизненном пути этого прихожанина, я предложила ему анонимный вариант, но он сразу отрезал: «Нет, пусть будет моё имя, и фамилия, и фотография — пусть все знают, что это я, что на мне Бог сотворил чудо». Почему, на ваш взгляд, эти люди не боятся своего тяжёлого прошлого?
— Вспомните историю гадаринского бесноватого, из которого Христос изгнал легион бесов. Он хотел остаться со своим Исцелителем, но что ответил ему Господь? — «возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог.
Он пошёл и проповедовал по всему городу, что сотворил ему Иисус" (Лк. 8, 39). И эти люди, исцеленные Христом, полны благодарности Ему и хотят исполнить свой долг перед Ним — рассказать всем о том, из какой бездны Он их поднял. Они не боятся, потому что с ними Христос; не стыдятся, потому что не может быть стыдно говорить о чуде Божием. Пример этих людей говорит о том, насколько Бог человека любит — и Сам Спаситель об этом говорит: «Если бы у кого было сто овец и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдёт ли искать заблудившуюся? И если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся. Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18,12−14). Общество человеку вынесло уже, может быть, приговор, мы готовы на этом приговоре расписаться — а Господь идёт человека спасать.
— Наконец, я должна задать вам вопрос самый трагический, наверное, вопрос — о непоправимой вине перед другими людьми, о том страдании, которое мы им принесли в прошлом… Как к этому относиться?
— Прежде всего, нужно думать о том, что мы несём нашим ближним, близким сегодня. Ведь именно сегодня мы призваны слушать свою совесть. Как пишет апостол Иаков, брат Господень, «кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (4, 17). Мы разумеем делать добро. Если мы забыли, забросили своих стариков-родителей, мы можем взять телефон и позвонить им, мы можем изменить наше отношение к ним — прямо сейчас, не откладывая, и таким образом убрать из своей жизни эту вину; ну, а если родителей уже нет, что нам остаётся? Нам остаётся жизнь в Боге и молитва за усопших родителей, и добрые дела. Одним из таких дел может стать помощь кому-то другому, кто тоже не очень внимателен к своим живым ещё старикам: мы можем вовремя рассказать этому человеку свою грустную историю.
С протоиереем Александром беседовала Марина Бирюкова
