 |
| Православие.Ru | 09.11.2019 |
Старая Пичеморга
Фотография о. Петра (Эрзина) из лагерного дела заключенного. Вятлаг, 1939
Иеромонах Петр (Эрзин) родился 8 июня (по ст.ст.) 1886 года в селе Старая Пичеморга Спасского уезда Тамбовской губернии. Будущий послушник Саровского монастыря, как и большинство деревенских детей, имел только начальное образование (полтора года обучения в местной сельской школе). Этому мордовскому мальчику из крестьянской семьи предстояла трудная жизнь, монашеский подвиг, смерть за веру Христову в таёжной вятской глуши, упокоение в безвестной могиле на лагерном кладбище.
Старая Пичеморга (Сире Пичеморга, Сире веле) ныне поселение Торбеевского района Республики Мордовия, мокшанское село на реке Шуструй. В мордовском языке есть слова: пиче — «сосна»; морга — «выселки», «село по соседству с большим селом», сире — «старый, пожилой; древний, старинный». Поэтому можно перевести «Сире Пичеморга» как «старинные сосновые выселки». Указом Президиума Верховного совета МАССР от 26 октября 1983 года объединили село Старая Пичеморга и расположенное рядом село Носакино в один населённый пункт — Носакино.
С. Старая Пичиморга на карте Тамбовской губ 1911 года
Когда в XIX столетии в Старой Пичеморге родился Пётр Эрзин, в Носакино уже жил другой мальчик, семи лет, по имени Василий Эрекаев. Два этих крестьянских юноши спустя годы встретятся в Свято-Успенской Саровской пустыни и будут подвязаться в ней до её закрытия в 1927 году. Василий стал иеромонахом уже в Сарове, а иеродиакон Петр — после выхода из обители.
О большой семье Эрзиных до наших дней сохранились лишь самые скупые сведения. Родители Петра — Алексей Григорьевич и Ксения Максимовна — вырастили пятерых сыновей. Три его родных брата — Иван, Матвей и Филипп — крестьянствовали в селе Старая Пичеморга. Павел Эрзин окончил Тамбовскую духовную семинарию и в 1915 году принял сан диакона. В советское время отец Павел служил священником, в 1932 году был репрессирован, отбывал срок — 10 лет заключения — на Соловках (судьба его неизвестна).
Внутреннее убранство Успенского храма в Ст. Пичиморге — Носакино. Вероятно, эти стены помнят все главные события жизни семейства Эрзиных и Эрекаевых, а также служение о. Василия (Эрекаева) и, возможно, о. Петра (Эрзина)
В Старой Пичеморге и по сей день существует Успенский деревянный храм 1896 года постройки. В советское время — в 1930-е годы — церковь была закрыта, а после войны в 1946 году богослужения в ней возобновились. В Торбеевском районе это единственная деревянная церковь, признанная объектом культурного наследия. Храм разделён на две части — зимний (в трапезной) и летний (основной). В летней половине служат от Святой Пасхи до праздника Покрова Пресвятой Богородицы. В церкви освящено два престола: главный — в честь Успения Пресвятой Богородицы, придельный — во имя святителя Николая. Особо почитаемые иконы этого прихода: образ Успения Пресвятой Богородицы и Казанский образ Божией Матери.
Успенский храм в селе Старая Пичиморга Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне село Носакино Тробеевского райна Мордовии)
Саровская пустынь
Значительная часть жизни иеромонаха Петра (Эрзина) до 40 лет была связана с Саровской пустынью. Поступил он в обитель послушником в 1906 году. Спустя два года его призвали на военную службу в Русскую императорскую армию. В 1910 году он вернулся в монастырь. С началом Первой мировой войны Петра Алексеевича призвали на фронт. Служил он в 295-м пехотном Свирском полку. 13 июня 1915 года под деревней Немчино после ранения попал в плен. Затем вплоть до окончания военных действий находился в Австрии в плену. Только в 1919 году ему удалось вернуться на родину и вновь вступить в число саровской братии. В 1920-е годы Пётр Эрзин принял иноческий постриг и был рукоположен в иеродиакона.
Саровский монастырь все эти годы являлся точкой пересечения судеб земляков и будущих иеромонахов — Петра (Эрзина) и Василия (Эрекаева). Послушник Пётр, обладая хорошим голосом и музыкальным даром, много лет исполнял послушание певчего на клиросе. Поэтому особенно интересны воспоминания паломников о саровском «столповом» пении, опубликованные в XIX столетии.
«Знаменный распев — совершенно особенное, своеобразное, не похожее на наше обыкновенное. В нём особый склад, ритм и совсем иные, изменённые напевы. Поражённый на самых первых порах этою странностию и необычностию, слушатель скоро, однако, входит, так сказать, во вкус этой музыки, от которой так и веет святою православною стариною».
«Пели громко, прямо кричали. Напевы держались древние, протяжные, напоминали голос ветра, гулявшего по обширному Саровскому лесу».
Чтобы понять, чему за 20 лет пребывания в монастыре научился будущий иеромонах Петр, перелистаем страницы воспоминаний современников, бывавших в Саровской пустыни в конце XIX века.
«Само однообразие службы и ежедневное повторение более или менее одного и того же (порядка и числа молитв) <…> кажется, не имеет никакого утомляющего влияния на саровцев: богослужение их поражает искренностью и глубоким чувством; все произносится замечательно, отчетливо.
Молитвенным духом исполнено и строго выдержанное, задушевное пение, и раздельное, внятное чтение. Вообще богослужение в Сарове производит величественное, глубоко религиозное впечатление, все действия производятся без малейшей торопливости. Очевидно, что тут именно священнодействуют, что тут поют и читают не для других и не по внешней обязанности, а для себя и по своей внутренней потребности; очевидно, эти люди совершают серьёзнейшее дело жизни своей, и потому-то так неподдельно звучит искренность в голосах служащих, так очевидно глубокое умиление в молящихся. Словно очарованные, стоят они вдоль стен своего величественного собора, всецело погруженные в мысль о присутствии Божием…
Не менее поражает вид и молодых послушников, стоящих в средине храма; многие из них очевидно входят уже в дух истинного монашества; неподвижно стоят они пред иконами, или устремив на них свои светлые взоры, или же, в глубоком смирении и самососредоточении, почти совсем закрыв глаза, как бы забывая, что они на земле. Да словом, едва ли возможно забыть саровское богослужение тому, кто его видел и кто хоть раз побывал в той благоговейной, так сказать, атмосфере, которая царит в саровских храмах!"
Во время вечернего правила совместно совершались сразу два уставных чинопоследования — правила «церковное» и «келейное»: по строгости Саровского устава, братия совершала эти правила все вместе в храме.
Важно и наблюдение современников относительно того социального и культурного слоя, из которого в основном сформировалась братия, для понимания того, почему именно в Саров пришёл один из многих таких же крестьянских сынов, жаждавших монашеского подвига.
«Едва ли не более всего поражают <…> мирянина в жизни саровских монахов долговременные их молитвы, для нас, людей непривычных, далеко не удобовыносимые. Бесспорно, большое значение имеет здесь и привычка, хотя бы просто привычка организма к продолжительному стоянию. С другой стороны, подобное явление объяснялось тем, что в Саровской обители большинство монашествующих были „из безвестных тружеников“, по преимуществу крестьян», — отмечает в своём очерке писатель и богослов Алексей Александрович Царевский.
Крестьяне, привыкшие к тяжелому труду, могли вполне естественно переносить тяготы многоразличных послушаний в монастыре и соединять с этим продолжительную молитву в храме.
Саровская братия была очень большой. По статистике, в 1903 году в обители находилось 70 монашествующих и 240 послушников, что помогало распределять послушания между насельниками без особого отягощения и чрезмерной нагрузки для каждого в отдельности. На богослужении в храме братия имела возможность сидеть как во время поучений, так и на кафизмах, что также облегчало физическое перенесение усталости.
Социальное служение было частью Устава обители. Саровская обитель в течение всего своего существования принимала не только паломников, но «странных и нищих» под свой поистине христианский кров. И именно с этого служения начинался и путь послушника в Сарове. Согласно очевидцам, послушники в монастыре были очень исполнительные. Это можно объяснить строгим отбором новоначальных. В обители послушники также несли послушание и при монастырской больнице, и при аптеке.
Другим делом благотворения в Саровской пустыни был «евангельский обычай одевать нагих» (неимущих). Вот как сообщается об этом в дореволюционных исторических свидетельствах:
«Ежегодно осенью, перед праздником Покрова Пресвятой Богородицы 1 октября, обитель по мере средств своих снабжает к зиме приходящих сюда бедняков и погорельцев необходимой обувью и теплой одеждой».
Служение обители миру было в то же время и духовным окормлением:
«Нередко убеждения и добрые советы мудрых здешних иноков облегчают сердечные скорби, направляя к молитве, великодушному терпению или примирению со врагами».
Обращаясь к истории Саровской обители, уже не удивляешься тому завидному постоянству в помощи крестьянам и облегчении их участи, избавлении всеми законными путями от колхозного рабства и непосильных налогов, которые были причиной сперва изгнания, а затем и ареста иеромонаха Петра (Эрзина), оставшегося верным сыном своей обители в радикально изменившемся мире. Запугать саровского монаха лишениями было не по силам новой власти: он уже прошёл 20-летнюю школу аскезы монашеского послушания. Его можно было только убить, и его приговорили к расстрелу, но потом враг спасения посчитал это слишком лёгким концом, и отца Петра отправили медленно умирать в Вятлаг на лесоповал, по-народному метко названный «зеленым расстрелом».
Приходское служение. Село Аламасово
В 1927 году Саровский монастырь был закрыт властями, и последняя братия (порядка 200 человек) вынуждена была его покинуть. Кто-то из насельников вернулся к своим родным и близким, а иные нашли пристанище на приходах рядом с монастырем. Новым местом проживания отца Петра стала Троицкая церковь в селе Аламасово (ныне приход Вознесенского округа Выксунской епархии). Видимо, это его решение было закономерным вследствие благоговейного отношения к вере и особой близости жителей этого села к Саровскому монастырю — не только территориально, но и духовно.
Сохранились интересные воспоминания об аламасовском храме. Троицкая каменная церковь с примыкающей колокольней была построена в этом селе в 1795 году. Центральный алтарь её был освящен во имя Пресвятой Живоначальной Троицы, правый — в честь Покрова Божией Матери, а левый — в честь иконы «Знамение». В конце 1920-х годов здесь появилась чудотворная Тихвинская икона Божией Матери из Саровской пустыни.
Возрожденный Троикий храм селе Аламасово
Когда монастырь закрыли, то его имущество стали растаскивать жители Темниковского уезда, которые вывозили все ценное: оклады с икон, утварь, старинные образа, продовольствие… Очевидцы этих прискорбных событий вспоминали:
«Однажды «теньгуши» (жители села Теньгушева) везли из Сарова на возах награбленное монастырское добро. Возле Аламасовской церкви лошади встали. Их стегали, но они не двигались. Тогда хозяева сняли с воза Тихвинскую икону Божией Матери. Лошади пошли. Попытались вернуть икону на место — опять остановились и поднялись на дыбы. Чтобы ехать дальше (добра-то помимо этого везли много), икону оставили. Староста открыл Троицкую церковь, икону внесли внутрь. А лихих людей лошади так понесли, что народ закричал: «Гляди, убьются!». Потом за иконой вернулись, но верующие её не отдали.
«Теньгуши» воровали хлеб у монахов. Везли три подводы. Как узнали в селе, ударили в колокол. Двоюродный брат моей матери, молодой, только из солдат вернулся, выбежал из сходки, взял у проезжавших коня за узду, они его сразу и убили из нагана. Потом ещё двоих. Стреляли. Деду моему все стекла в доме выбили. А у наших мужиков оружия не было. Аламасовцы поскакали вперед и разобрали мост в Сар-Майдане, чтобы те не смогли проехать. Но они как-то ушли. А потом всё Теньгушево сгорело, потому что они разоряли монастырь. Троих сельчан, которые встали на защиту монастырского добра, похоронили у сосны, что растет возле храма".
Тихвинская икона Божией Матери из Саровской пустыни — ныне в храме Святой Троицы в с. Аламасово Вознесенского района Нижегородской области
Одновременно с иеродиаконом Петром в Аламасово поселился монах Григорий (Лоскутов) и пятеро монахинь из закрытого Дивеевского монастыря: Ирина Васильевна Азарова, Александра Алексеевна Мешалкина, Екатерина Алексеевна Лукьянова, Анна Андреевна Лапина, Мария Васильевна Самсонова. Отец Петр исполнял в Троицком храме обязанности диакона-псаломщика, монахини пели на клиросе, занимались уборкой храма.
В 1930 году, очевидно, по приглашению односельчан и родственников, отец Петр переехал в село Старая Пичеморга. На следующий год, в марте 1931-го, в Аламасово по обвинению в антисоветской деятельности и антиколхозной агитации арестовали всех дивеевских монахинь и монаха Григория (Лоскутова). Они находились под арестом сначала в райцентре в Вознесенском, а затем были отправлены в арзамасский исправительно-трудовой дом. Получить доказательств их вины и лжесвидетельств от односельчан не удалось, и постановлением Арзамасского оперативного сектора ОГПУ 19 августа 1931 года, на праздник Преображения Господня, аламасовские исповедники были освобождены.
Спустя шесть лет, в 1937 году, Троицкую церковь в Аламасове закрыли, а последнего настоятеля иерея Петра Наркизова арестовали и осудили на 10 лет заключения в концентрационном лагере. По воспоминаниям местных жителей, перед этими событиями одному юродивому, заночевавшему у стен храма, приснился вещий сон: Тихвинская икона вылетела из храма, трижды облетела купол, взмыла в небо и скрылась из виду.
Утром он рассказал сон людям и предрёк: «Божия благодать покинула стены храма. Через три дня ждите страшных событий». Но они случились уже на следующий день. К счастью, людей предупредили о том, что утром приедут снимать и жечь иконы. Верующие ночью взяли часть икон по домам. Каждый принес по полену дров, и наутро приехавшие из района увидели возле храма пылающий костер (как они думали, из икон). Они похвалили местных коммунистов за решительные действия.
Тихвинскую икону взяла к себе в дом одна из дивеевских монахинь, проживавшая в Аламасове. По её словам, не она несла икону — тяжёлую, большую, 80×160 см, — а сама Божия Матерь несла монахиню, так легко ей было идти.
Вскоре приехала бригада снимать колокола. Очевидица тех событий не может без слёз рассказывать о том, как их сбрасывали: «Они гудели, как „глас Господень, вопиющий“, стонали, не хотели покидать святое место». И все люди вокруг плакали, видя такое святотатство. Колокола пытались разбить. Их поднимали на верёвках и сбрасывали по нескольку раз. Те, которые не разбивались, грузили и отвозили в Выксу на завод, на переплавку. В селе оставили один колокол на случай пожара, и один колокол был продан в Илев.
Когда Тихвинскую икону перенесли из избы монахини (после её смерти) в другую — в молельный дом, игравшие поблизости дети увидели, как она просияла «неприкосновенным светом». Один из них прибежал с криком: «Мама! Сюда молнию принесли!» Долгие годы Тихвинская икона находилась в этом молельном доме. В советское время верующие со всей страны приезжали поклониться ей. При открытии Дивеевского монастыря в Аламасово приезжали священники и просили икону. Но местные жители её не отдали. Сегодня эта святыня по-прежнему находится в местном храме, богослужения в котором возобновились в 2000 году.
Начало гонений
Почти два года отец Петр прожил в родном селе в Тамбовской губернии. Можно предположить, что в это время он сослужил в храме своему земляку и собрату по монастырской саровской общине иеромонаху Василию (Эрекаеву). Оба они наверняка отстаивали «тихоновскую» Церковь, поскольку саровская братия не принимала и осуждала обновленчество. В жизнеописании священномученика Василия сказано, что он был очень общительным, нередко бывал в соседних селах, и всюду усердный пастырь поучал крестьян, убедительно звучали его слова об истинах веры и религиозно-нравственных обязанностях христианина. Он добивался, чтобы прихожане имели точное представление о заблуждениях раскола и о том, как важно православным быть едиными в своих устремлениях. В беседах говорил и о бытовых крестьянских заботах, о проблемах колхозного строительства, потому что люди шли к нему, просили совета, подсказки, разъяснения.
Встреча иером. Александра (Староверова) и настоятеля Храма Успения Ст. Пичиморга иерея Андрея Дураева с прихожанами храма, посвященная памяти иером. Петра (Эрзина) 30.08.2019 г
Фактически в начале 1930 года репрессии против крестьянства уже были в полном разгаре. Ликвидацию кулачества как класса на селе вкупе со сплошной коллективизацией местные окружные и районные власти проводили, не дожидаясь конкретных приказов «сверху», руководствуясь прежними установками о нажиме на зажиточные слои. В директивах по пересмотру индивидуального обложения по сельхозналогу, разосланных всем тамбовским райисполкомам в январе 1930 года, указывалось:
«Налоговая политика по отношению к кулаку, обложенному в индивидуальном порядке, должна быть перестроена таким образом, чтобы она способствовала проведению в жизнь директивы о ликвидации кулачества как класса».
Такая же политика, безусловно, применялась и к жителям села Старая Пичеморга, где проживал иеромонах Петр. 21 июля 1931 года он был арестован районными властями за то, что помогал крестьянам в написании коллективных заявлений о выходе из колхоза.
Находясь под административным арестом, он сумел сбежать, но потом через три месяца его вновь задержали. В 1932 году органами ОГПУ отец Петр был административно выслан за пределы Тамбовской губернии без права жительства в Московском, Ленинградском и Средневолжском краях (как сказано в документах). Покинув Мордовию, он оказался на Нижегородской земле.
Первое время бродячего монаха приютили в селе Бритово Шатковского района, где он в течение десяти месяцев прослужил в Вознесенском храме. Затем отец Петр поселился в селе Моисеевка Гагинского района, но здесь в Казанской церкви он служил совсем недолго (только два месяца).
Прпмч. Василий (Эрекаев). Икона в Успенском храме Ст. Пичиморга (Носакино)
1 декабря 1932 года его вновь арестовали за антисоветскую агитацию. По постановлению Особой тройки при ОГПУ Горьковского края от 23 февраля 1933 года Пётр Алексеевич Эрзин был приговорён к 5 годам заключения в концлагере. Согласно заключению, саровского монаха обвиняли в том, что он
«будучи по своим политическим взглядам враждебно настроенным к существующему строю, систематически вёл антисоветскую агитацию, направленную на подрыв государственных заготовок на селе, распространял контрреволюционные слухи о падении советской власти и скорой расправе над ОГПУ…»
Все эти обвинения отец Петр категорически отрицал и виновным себя не признавал. Как долго продлилось заключение отца Петра в Арзамасском исправительно-трудовом доме по этому обвинению, точно не известно. Начиная с 5 августа 1934 года он стал служить в небольшом деревянном Казанском храме в селе Вшивка (ныне село Слобода Вадского района, церковь не сохранилась).
В 1934 году иеромонах Василий (Эрекаев) также находился под следствием.
Роковым для обоих саровцев, как и для тысяч других священнослужителей, монашествующих и мирян по всей стране, стал 1937 год. Весной этого года отец Василий был задержан в качестве подозреваемого в Торбеевском районе Мордовии. Проходил по групповому «Делу монахини Анастасии (Камаевой)». Решением Тройки при НКВД Мордовской АССР за «систематическую контрреволюционную деятельность, направленную на свержение советской власти», отец Василий был приговорён к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 10 августа 1937 года.
Участники встречи памяти иером. Петра (Эрзина) 30.08.2019 г. около Успенского храма
Спустя два месяца после ареста отца Василия начал восхождение на свою Голгофу и иеромонах Петр.
13 мая 1937 года его арестовали за антисоветскую агитацию среди жителей села Вшивка, и он вновь оказался в Арзамасской тюрьме. На основании собранных доносов монаха-исповедника обвиняли
«в высказывании пораженческих суждений в отношении органов советской власти и коммунистов; клевете на налоговую политику в СССР, восхвалении царского строя в России».
Первый протокол его допроса был составлен 14 мая 1937 года, в котором он, как и прежде, не признает свой вины. Вот лишь некоторые показания иеромонаха Петра:
— В доме гражданина села Вшивка Зыбина Степана Александровича я был в летнее время 1936 года, приблизительно в июне или июле месяце, но числа какого, не знаю. Я, будучи в доме Зыбина, говорил ему, что он человек крещёный, от святой Церкви отошёл, занимается богохульством, и усовещал Зыбина, что так делать нельзя, что Бог был и есть, что верить в Бога нужно, в противном случае ему на том свете будет плохо.
— В доме гражданина Токарева 29 сентября 1936 года я думаю, что никакой книги не читал. Малолетних братьев Токарева я молиться не заставлял, возможно, я их учил, как нужно правильно креститься".
— Я говорил Сутягину о религии, поучал его благочестивой жизни. Я приводил гражданину Сутягину при разговорах цитаты из 3-й книги пророчества Ездры".
Внутреннее убранство храма Успения Богородицы Ст. Пичиморга (Носакино)
В этот же день состоялся повторный допрос, где отец Петр по-прежнему отвергал все выдвинутые против него обвинения:
— Признаёте ли, Эрзин, себя виновным в предъявленном вам обвинении?
— В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и поясняю, что население я учил исключительно христианской жизни, в политику я не касался, картошку прятать и не сдавать государству никому не говорил, советскую власть и ВКП (б) не дискредитировал, высказываний о гибели советской власти в будущей войне не предвещал. Больше сказать ничего не могу. Протокол прочитан, записано правильно, в чем и расписуюсь.
Храм Казанской иконы Божией Матери с. Моисеевка Гагинского р-на
24 августа 1937 года постановлением выездной сессии Спецколлегии Горьковского областного суда отца Петра осудили на 8 лет лишения свободы (с лишением избирательных прав сроком на 5 лет).
В этом следственном деле хранится редкий документ: коллективное заявление граждан села Вшивка в Арзамасский отдел НКВД с просьбой освободить арестованного Эрзина Петра Алексеевича. Под этим обращением свои подписи поставили более 100 крестьян (!).
Находился он, как и прежде, в арзамасской тюрьме, где «всё время был под нарами» из-за большого числа сокамерников.
Из воспоминаний Ф.М. Кашина, находившегося в арзамасской тюрьме в 1938 году:
«Надзиратель открыл дверь, и я ужаснулся — камера была битком набита людьми, казалось, что мне нет места, люди стояли в дверях. Надзиратель толкнул меня в спину, прижал дверью и закрыл на замок. <…> Камера напоминала шкарду заготскота, забитую до отказа скотом. <…> Вдоль двух стен стояли двухъярусные нары, на них впритирку лежали люди, проход на полу между нар также был забит людьми. На ночь забирались под нары, не убравшиеся в полулежащем, сидячем виде спали в проходе. Несмотря на морозы, тюрьма не отапливалась, в окнах были дыры, а люди на верхних нарах спали, лежали в одних кальсонах. Невольно думалось, а что же будет летом, коль зимой в камере жара».
Отец Петр подал кассационную жалобу о пересмотре своего дела. Однако определением Спецколлегии Верховного Суда РСФСР от 10 октября 1937 года приговор его был оставлен без изменений. По истечении года, 5 октября 1938 года, было возбуждено новое дело в отношении заключенного Эрзина П.А., уже отбывающего срок. На этот раз обвинение было совершенно нелепым — якобы он
«систематически проводил среди заключенных агитацию, направленную к свержению Советской власти… высказывал контрреволюционную клевету по поводу политики ВКП (б) и советского правительства, проводил фашистскую агитацию, высказывал пораженческие настроения… неоднократно выступал среди заключённых с прямыми призывами к совершению террористических актов против руководителей ВКП (б) и Советского правительства и высказывал личную готовность совершить террористический акт».
И вновь Господь даровал иеромонаху Петру силу и мужество отрицать возводимую на него клевету.
Из протокола допроса от 8 октября 1938 года:
— Следствию известно, что, находясь в камере № 11, вы ежедневно устраивали там «богослужения», выступая с проповедями антисоветского характера. Признаете ли себя в этом виновным?
— Виновным себя в этом не признаю.
— В августе месяце 1938 года после такого «богослужения» вы выступали перед заключёнными с проповедью, в которой опошляли политику советской власти. Так ли это было?
— Виновным себя в этом не признаю.
За своё «тюремное проповедничество» 24 ноября 1938 года трибуналом Московского военного округа (куда относилась и Горьковская область) отец Петр будет приговорен к расстрелу, без конфискации имущества (ввиду отсутствия такового у осужденного). По Промыслу Божиему приговор этот был отсрочен. 5 февраля 1939 года военная коллегия Верховного суда в ответ на его жалобу сначала приговор оставила в силе, а 17 марта того же года Президиум Верховного Совета СССР заменил высшую меру наказания на 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере.
Вятлаг
27 апреля 1939 года иеромонах Петр из г. Горького (Нижнего Новгорода) кировским этапом прибыл в Вятлаг — Верхнекамский район Кировской области. Здесь он находился на работах в лагпунктах:
Что же это было за место, где было предначертано завершить свой земной путь саровскому монаху?
5 февраля 1938 года был издан приказ за № 020 по Наркомату внутренних дел СССР. Приказом предписывалось создать на северо-востоке Кировской области Управление Вятского исправительно-трудового лагеря (Вятского ИТЛ) НКВД СССР. Именно эта дата стала официальной и юридически обоснованной точкой отсчёта истории Учреждения К-231.
Основным народно-хозяйственным назначением лагеря и железной дороги являлось освоение лесных массивов, расположенных на водоразделе рек Камы и Вычегды (по причине невозможности сплава леса по этим рекам). Около половины вновь прибывавшего «спецконтингента» составляли так называемые «враги народа» и «социально опасные элементы» — лица, осуждённые «за контрреволюционные преступления» по статье 58 действовавшего тогда Уголовного кодекса РСФСР. К этой же категории примыкали репрессированные по не менее известному постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года (экономическое контрреволюционное вредительство). Остальную часть формировавшегося «лагнаселения» нового лагеря представляли приговорённые к лишению свободы за бытовые и чисто уголовные преступления. В военные годы резко ухудшились условия содержания заключённых в лагерях по всей стране, что привело к беспрецедентному росту заболеваемости и смертности среди заключённых.
Из сообщения начальника Управления Вятлага НКВД СССР Н.С. Левинсона в Кировский обком ВКП (б) от 18 февраля 1942 года:
«В связи с отсутствием необходимых продуктов все котловое довольствие лагеря… производится только мукой и крупой, так как рыбы, жиров, овощей, мяса и картофеля лагерь не имеет. В результате, несмотря на принятые меры по улучшению бытовых условий содержания заключённых и сокращению группы „В“ (больных). смертность в лагере не сократилась. Динамика смертности: умерло в ноябре 1941 года — 389 человек, в декабре — 699 человек, в январе 1942 года — 1.111 человек…»
Просьба руководства Вятлага о срочной помощи продовольствием, обмундированием, фуражом осталась, по существу, без ответа: лагерь был поставлен в условия самовыживания. И результаты не замедлили сказаться: за 1942 год в Вятлаге умерли более 7000 заключённых и 780 мобилизованных немцев, за 1943 год — соответственно 4500 и 570 человек; основные причины смертности (свыше 80 процентов случаев) — алиментарная дистрофия, пеллагра, авитаминоз, туберкулез и воспаление легких, иначе говоря — голод и холод.
27 января 1941 года срок заключения отцу Петру был сокращён на два года. 9 ноября 1942 года он скончался в лазарете 3-го лагпункта, на разъезде «Малый Созим», как указано в лагерном деле — от «пеллагры, старческой дряхлости (в 56 лет!), глубокого нарушения белкового обмена, эмфиземы лёгких». Похоронили саровского монаха 11 ноября 1942 года на кладбище того же лагерного пункта, в общей безвестной могиле.
+ + +
20 августа 2000 года по представлению Саранской епархии саровский иеромонах Василий (Эркаев) был канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви. Про его же сомолитвенника иеромонаха Петра (Эрзина) много лет никто не знал и не вспомнил. Сегодня, благодаря сохранившимся архивным документам, это имя возвращается из забвения, и мы можем узнать о его монашеском, исповедническом подвиге веры и страдания за Христа.
|
|
