 |
| Православие.Ru | Протоиерей Андрей Ткачев | 23.07.2019 |
Дети не хотят взрослеть. Это поразительное открытие произошло у меня не так давно. До сих пор я был уверен, что любой мальчишка в ответ на взрослый вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?», гордо отвечает: «Космонавтом!», или «Альпинистом!», или ещё кем-то из героической части человечества. Не зря ведь девочки в отсутствие мамы ходят по дому в её туфлях и смешно мазюкают свои детские лица косметикой. Не зря и парни спешат побрить свой первый пушок, чтобы он побыстрее превратился в щетину. Взрослыми быть хотят. И даже когда в злосчастные 1990-е мальчики хотели быть либо «депутатами», либо «братвой», а девочки — их «спутницами» из эскорт-услуг (спасибо телевизору и общему климату в стране), они все равно подражали в этом взрослым и хотели выйти из детства. Но вот наступило время, когда на вопрос: «Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?», можно услышать ответ: «А я не хочу становиться взрослым».
Эта фраза не означает, что маленький человек не знает, что повзрослеет. Знает. Они же у нас умные. Это так же не означает, что выросший человек откажется от взрослых удовольствий. Но это означает, что всё хорошо понимающий современный ребёнок сознательно не хочет входить в зону личной ответственности и покидать ту зону комфорта, где все и всё работают на него.
Наша цивилизация — это цивилизация ритуальных плясок вокруг маленького ребёнка, стоящего на табурете. Детские аттракционы, детские телеканалы, целевые супермаркеты, забитые до верха детской косметикой, игрушками и одежками. Весь мир взрослых, кажется, сговорился (впервые в истории человечества) дать детям всё и сразу. Каковы будут плоды этих усилий, какую мышь родит эта гора, мы отчасти видим уже, а более полно увидим попозже.
Я вовсе не хочу критиковать все подряд. Детскую медицину, к примеру, можно заслуженно хвалить с утра до вечера. Поскольку до сравнительно недавних времен детская смертность повсюду была колоссальной. Человек, доживший до отрочества, выглядел счастливчиком в сравнении со своими братьями и сестрами, умершими в младенчестве. Мандельштам об этом писал:
О, как мы любим лицемерить,
Как забываем без труда,
Что все мы в детстве ближе к смерти,
Чем в наши зрелые года.
Детство — это нежная беззащитность и беспомощность. И если во времена Мандельштама это уже «забыли без труда», то в наше время подавно. За детские жизни идёт борьба, и их действительно спасают. А там, где спасение не совершается, это воспринимается как жуткая трагедия. Ищут виновных, изобретают средства для избегания повторных трагедий. И эта борьба за каждого человечка, без разделения по полу, расе или врожденным недугам, выглядит как историческая победа христианского учения о личности. Каждый человек уникален и неповторим. За каждого стоит бороться, и современная техника это позволяет делать.
Но пойдём дальше.
Просто оценим то, что есть у современного ребёнка сейчас и чего не было раньше. Литература, например. Как же без неё? Как без «Приключений Тома Сойера», без «Алисы в стране чудес», без «Щелкунчика и Мышиного короля»? Совершенно невозможно представить себе детство без Винни Пуха или Кота в сапогах, без Мухи-Цокотухи, без Красной Шапочки. А между тем детская литература появляется только… в XVIII веке. Кстати, примерно в это же время появляется и представление о детстве как об особом времени, представление об «институте детства». А до этого времени и в Германии, и в Англии, и в Византии, и в Древней Руси всё было иначе. Детям, конечно, рассказывали сказки, страшные истории и поучительные повести. Но это не было отдельным видом умственной деятельности и устного творчества. Всё было очень близко к взрослому миру. И, к слову, подлинные сказки, не прошедшие через сито литературной адаптации и «срезания острых углов», мы вряд ли прочтём детям или предложим им для самостоятельного чтения. Подлинные сказки подлинных народов мира подлинно страшны и натуралистичны. И именно новейшим временам с их особенным отношением к детству как к золотой и невинной поре мы обязаны всеми Карлсонами и всеми Дюймовочками.
Ну что ж. Мне и этот пункт кажется несомненной победой. Пойдём дальше.
Одежда. И по разнообразию, и нередко по стоимости рынок детской одежды равен рынку одежды взрослой. И нам сегодня трудно представить, что «детская одежда» как таковая появилась всего лет 200 назад. Сначала в Англии. И во что ещё одеваться этим островитянам, как не в одежду моряков (дети ведь должны подражать взрослым и стремиться встать с ними рядом)? Вот и появились костюмчики юнг — маленьких матросов, те самые «матроски», хорошо известные по истории костюма. С тех пор пошло-поехало. Курточки, колготочки, плащики, туфельки. Журналы детской моды и конкурсы маленьких модниц. Но до тех пор дети всюду одевались как маленькие взрослые. Размер меньше, а фасон, ткань те же. Даже попроще, чтоб дешевле было. И младшие донашивали за старшими. В общем, как у Некрасова:
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах, а сам. с ноготок.
Ребёнок в этом стихотворении — вполне взрослый человек. И он не особенный. Они все тогда более или менее были такими. И хоть нам преподносили эту картинку как иллюстрацию некоего ужаса, от которого следует сейчас же вырываться в сторону социализма, я у Некрасова никакого осуждения в этой картине не чувствую. Наоборот, чувствую некую завороженность, восхищение этим маленьким тружеником, для которого мир суров, но понятен. И понятно его собственное место в этом мире.
— Так вот оно что! А как звать тебя?
— Власом.
— А кой тебе годик? — Шестой миновал.
— Ну, мертвая! — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
Но мы, конечно, ужаснемся и детскому труду (грубейшее нарушение современного законодательства), и взрослой одежде на маленьком человеке. И я ужаснусь вместе с вами. Ужаснусь контрасту между прошлым и настоящим, особенно если буду вспоминать этот стих, глядя на детскую площадку с визжащей шестилетней детворой или стоя у витрины магазина детской одежды. Как ни крути и как ни оценивай перемены, а шагнули мы далеко. Поехали дальше.
Игрушки. Недавно прочёл в биографической книжке об императоре Юстиниане византийскую эпиграмму, относящуюся к переходу из детского возраста во взрослый. Это вторая половина I тысячелетия от Рождества Христова.
Сегодня, Господи, мне исполняется семь лет. Мне больше нельзя играть.
Вот мой волчок, мой обруч и мой мячик. Возьми их, Господи.
Тут, как видим, всё та же мысль о слишком раннем (по нашим меркам) вступлении в зону взрослой ответственности. Но здесь же и скудный перечень игрушек, которые символизируют детство.
Вы себе можете представить, чтобы наш ребёнок (ну, ладно, не в семь, а хотя бы в четырнадцать) отдал Христу свои игрушки? Я не могу. Никому он свои игрушки не отдаст. Даже Господу. Он захочет новых игрушек взамен старых. И перечень их будет весьма пространный. «Вот мои черепашки-ниндзя, трансформеры, динозавры. Вот моя железная дорога и механические машинки. Вот бесчисленные куклы, мячи и самокаты, которые давно уже мне не интересны. А вот моя игровая приставка, вот планшет с множеством игр. Их я никому не отдам, и так будет продолжаться вечно, ибо я вечно намерен играть». Таким мне видится прочтение старого византийского текста в новых условиях. И вот здесь я уже не скажу, что мы шагнули вперёд.
Впрочем, об этом написаны тысячи книг. И о том, что люди играют всегда, лишь меняя форму игры и величину ставки. И о том, что на стыке случая и закономерности искрит мысль о Божественном Провидении. И о том, что коллективные игры социализируют человека, а одиночные развивают воображение. Я не смогу повторить этот массив информации, ибо он огромен, а я сам далеко не всё знаю. Но, стоя перед витриной или внутри современного магазина игрушек, я лишь вспоминаю те классические свистульки и обручи, которыми дети играли тысячелетиями. Вспоминаю тряпичных кукол и глиняных лошадок и вздрагиваю от контраста с сегодняшним изобилием.
Еще я думаю о девочке, которая делает кукле Маше укол, кормит кашей и рассказывает сказку на ночь. И о мальчике, который возит по полу пожарную машину и издает звуки едущего автомобиля. Спроси его, и он тебе расскажет, на какой пожар он едет и сколько людей у него в экипаже. Потом я думаю о детях, уткнувшихся в сенсорный экран, и понимаю, что это совсем разные игрушки.
Но об этом вы подумаете сами или прочтёте в другой книге. А мы пойдём дальше. Мы уже сумели увидеть, что современный ребёнок живет в мире, в котором для него придумано столько всего красивого и полезного, что голова идёт кругом. И всего этого не было у миллионов детей других эпох. Над теми детьми не склонялся добрый доктор, и у них было восемь шансов из десяти умереть в нежном возрасте. Они одевались в грубую одежду и с детства работали. Их игрушки были примитивны, а детских книжек тогда не было в природе, не говоря уже о мультфильмах или компьютерных играх. Их пища была взрослой. Весь ассортимент «детского питания» заключался в материнской груди, а когда ребёнка отнимали от неё, он ел то, что и взрослые его региона. И никаких шоколадок и газировок.
Значит, мы построили рай? Рай для детей? Пожалуй, да. Но вот только если раньше ребёнок приобретал взрослое выражение лица слишком рано, то теперь есть риск, что ребёнок откажется взрослеть.
Он так и захочет (уже в усатом и совершеннолетнем состоянии) менять игрушки и чередовать удовольствия. Он не захочет работать, ибо это трудно. Чего стоит один только ужас вставания каждый день на работу! Не только тяжёлая и опасная профессия, вроде пожарника, покажется ему несносной, но даже кое-что попроще будет угрожать невыносимой тяжестью.
Свою семью он заводить не захочет. Попросту побоится. От половых же радостей отказаться не сможет, поскольку природа в юношеском возрасте почти непобедима даже для совершенных. Получится что-то странное. С одной стороны, изнеженное и капризное, с другой — развратное и жестокое (ибо безответственное).
Оплату услуг по обеспечению собственных удовольствий он возложит по умолчанию на родителей. Ведь это они его родили, а он — не просил. И это они так долго с ним нянчились и возились. Так почему теперь отказываются возиться и нянчиться? Мало того, они ещё вздумали стареть, слабеть и теперь требуют помощи от него! А он на это не подписывался! Он слишком привык к тому, что мир крутится вокруг него со всеми шоколадными батончиками, каруселями, гаджетами и т. п., а он стоит на табуретке посреди собрания взрослых и декламирует выученное стихотворение. Взрослые, как водится, при этом — в восторге!
Додумайте сами, прошу вас, возможные минусы этого невиданного счастья, которое свалилось на наших детей в конце истории. Ведь то, что мы имеем, это очевидный плюс. Цветной, нарядный, карнавальный плюс. И мы не сможем уже жить иначе, ведь так? С тяжёлым трудом и глиняными свистульками. Но из одних плюсов жизнь не состоит. Должен быть и минус, как в той самой батарейке, благодаря которой работает пульт от телевизора. Так где же он, этот минус? Может, я всё придумал? Священники ведь часто рассказывают страшные сказки. А может, действительно детей наших, впитавших в себя немыслимое для прежних эпох количество удовольствий, и скорби какие-нибудь ждут немыслимые? А с ними и нас заодно? Боже сохрани, но подумать стоит.
И закалять ребёнка стоит, и приучать к труду — тоже. И терпеть боль, и уважать ближних. И ещё много чего стоит делать. Потому что, сымитировав рай для детей, настоящего Рая мы не имеем. Жизнь всё так же повреждена и отравлена грехом, болью и смертью. Цивилизация просто замылила нам глаз яркостью декораций. И надо готовить ребёнка к настоящей жизни, а не к супермаркету. Иначе ребёнок взрослеть не захочет. А, согласитесь, взрослый дядька с мозгами младенца — это явление насколько отвратительное, настолько и социально опасное.
В общем, попробуйте додумать эту тему сами.
