Ответы А.Н.Савельева на вопросы по докладу

Вопрос: Когда Вы говорите о необходимости революции, то здесь с Вами можно согласиться. Во всяком случае, я согласен с Вашим прогнозом. Но вопрос о необходимости революции — это несколько теоретический вопрос. А вопрос о возможности революции, что собственно и представляет непосредственную задачу патриотических политических организаций, не был Вами освещен. Как Вы считаете существуют ли в современной России организационные возможности для успешной революции? Ведь неуспешная революция может резко ухудшить ситуацию, поскольку будет преждевременной. Помните, классик революции Ленин писал: «Вчера рано, завтра поздно». Должны быть организационные условия для революции, должна быть революционная ситуация в стране. Существует ли у нас революционная ситуация, которую можно было бы использовать для успешной революции и соответствующие структуры для ее реализации?

Ответ: Да, я согласен, что революционной ситуации нет в России, но вполне возможно, что мы просто ожидаем революционную ситуацию в той форме, в которой она нам знакома по 1917 или 1991 году. Я предполагаю, что такого всплеска эмоций, наверное, уже больше не будет. Правда, думаю, что он может возникнуть в трагической ситуации. Выступая на телевидении в передаче «Двое против одного» я сказал: «Ну представьте себе ситуацию, когда при сегодняшнем морозце случайно Санкт-Петербург на пару недель будет отключен от электричества и все коммуникации, которые завязаны на розетку 220 В прекратить работать. Вот моментальное возникновение революционной ситуации в конкретном месте». В Москве такой уже эксперимент был проведен, и у меня даже было подозрение одно время, не специально ли смотрели, как среагирует публика, будут ли какие-то волнения, потащат кого-либо за шиворот, найдут ли местожительство того или иного энергетика, который был причастен к этой аварии? Поэтому всплеск может возникнуть в любой момент. Готовить его — дело бессмысленное, но мы должны быть сами готовы к нему. Идеологическая работа завершена. Она может лишь тиражировать те принципы, которые за предшествующие полтора десятилетия многократно обсуждены на разных круглых столах, в десятках, если не сотнях книг, публицистических статей, в патриотических журналах.

Направление наших притязаний, о котором в свое время говорил Иван Ильин, предполагая необходимость национальной диктатуры при переходе к традиционному обществу, понятно и очевидно. Но в ситуации, которая возникнет вне всяких сомнений (поскольку эволюционный путь заканчивается у нас на глазах), должна быть организационная структура, которая готова взять на себя управление страной — так называемая контрэлита. В партии «Родина» попытка создания такой контрэлиты и имеет место. Не скажу, что она абсолютно успешная, но надежды на успех есть. Мы не готовим революцию, а готовимся к ней.

Вопрос: Вы охарактеризовали возможную революцию как смену или даже отмену существующих форм власти. И, тем не менее, Вы представляете парламентскую фракцию, которая функционирует в существующей политической системе. Нет ли здесь противоречия?

Ответ: Нет. Возьмите классический пример большевиков, которые тоже были представлены парламентской фракцией и между тем боролись с существующим порядком. Поэтому, вопрос в том, как использовать парламентский статус. К тому же, у нас по сути дела не получилось никакого парламента. В Думе надо думать, а в современной Думе не думают. Потому что в Кремле заранее решают как должно проголосовать большинство и не сообщают обществу, что существуют разные точки зрения. То есть дискуссия пресечена. Она прорывается иногда отдельными фразами, а обсуждения как такового нет. Поэтому парламент на сегодня это фикция, очень дорогая игрушка. Если европейские государства могут себе позволить такую дорогую игрушку, то Россия не может.

Да, я, монархист сижу в этом демократическом парламенте. Но с другой стороны, у меня есть возможность не только сидеть бестолку в зале заседаний, но и вести конкретную работу, связанную с коррупционными делами, с помощью конкретным людям против которых творится какое-то беззаконие, вести организационную работу, пробиваться со своими идеями в СМИ и т. д. То есть используем то, что есть. С паршивой овцы сдираем хоть шерсти клок.

Вопрос: В последние годы активно обсуждается идея созыва Всероссийского Земского Собора. В разное время разные люди пытались объединить национально-патриотическую элиту российского общества, чтобы организовать гражданское сопротивление нынешней власти. Как вы лично относитесь к идее возрождение этой традиции, которая существовала у нас в XVII веке?

Ответ: Это, безусловно, один из возможных инструментов, способных подобрать власть, когда она упадет. Представим себе, что дееспособность действующей власти падает настолько, что чиновники и депутаты партии власти разбегаются как тараканы. Они и так не могут управлять страной, а когда иссякнет источник обогащения и возникнет кризис, представители нынешней власти просто бросят страну. И тогда власть должна упасть в руки Земского Собора.

Я думаю, что самым близким из прототипов Земского Собора является Всемирный Русский Собор. Но, к сожалению последний из них произвел на меня удручающее впечатление. Хотя, как мне рассказывали, в работе по секциям была более оптимистическая картина. Если бы удалось убедить священноначалие, что Собор является не только дежурным мероприятием, а чем-то более значимым и имеющим значение на случай кризиса власти, то думаю, что это как раз и был бы тот спасительный круг, за который страна смогла бы уцепиться в сложной ситуации.

Вопрос: Нынешний режим В. Путина, на мой взгляд, напоминает режим М. Горбачева, скажем, 1989 года — перед потерей Восточной Европы. Не кажется ли Вам, что сейчас определенные силы попробуют устроить очередную мистификацию типа какого-нибудь ГКЧП-2, собрав очередную пьяную тусовку около Белого дома или на Красной площади, а потом, наутро, мы узнаем, что у нас уже двадцать государств, а то и восемьдесят девять. Потом начнется моментальное признание новых «государств» «мировым сообществом». Не используют ли патриотов «втемную» именно таким образом?

Ответ: Вы знаете самое страшное, когда будет обратная картина: мы наутро просыпаемся и вдруг узнаем, что у нас абсолютно патриотическое правительство, что у нас, арестовано несколько олигархов, у нас (пусть даже так) Православная Церковь стала государственной. Но все это будет сделано для того, чтобы продержаться еще несколько лет и окончательно угробить страну. Те же самые лица, тот же самый экономический блок правительства будут действовать по прежнему сценарию, а поверхность государственной жизни будет обманчивой. Так же, как скажем, в 1991 году, когда часть коммунистической номенклатуры спряталась за демократическую революцию, продолжая жить так же, как она и жила ранее, то есть, расторговывая интересы страны.

То, о чем Вы говорите — это форма мятежа, против которой можно ожидать восстания, в том числе и в регионах. А против поверхностной патриотической трансформации вроде как и бунтовать не захочется. Будет казаться: наконец-то состоялось, сбылось! Представится, что Путин вместо того, чтобы дожидаться национальной революции сам стал национальным революционером. Но если под спудом сохраниться то, что сейчас мы видим достаточно очевидно, наше умиление будет означать нашу гибель. Это будет самый страшный сценарий развития событий, который покажется приемлемым, а скрытно будет заключать в себе формулу гибели.

Вопрос: Конечно, ситуация накаляется, и когда может грохнуть мы сказать точно не можем. Но я, хочу спросить о другом. Сейчас идет подготовка к московским выборам, но рейтинг «Родины» на сегодняшний день, ниже рейтинга партии Жириновского и левых. Между тем, я, как и Вы, не вижу сегодня кроме «Родины» реальной силы, которая могла бы возглавить в случае необходимости страну. Как Вы оценивает перспективы «Родины» на выборах в Мосгордуму?

Ответ: В Москве мы проводим по сути дела эксперимент. Мы вложимся в эти выборы, как сможем, будем стараться победить в них с имеющимся воздействием административного ресурса, с тем, что в Москве против нас выставили Лужкова, который у москвичей чрезвычайно популярен. Мы, скорее всего, не выиграем, но попробуем сыграть по максимуму. Посмотрим, что мы из этого получим. По крайней мере, извлечем урок. Что касается цифр, о которых я знаю, то по данным ВЦИОМ, среди тех, кто скорее всего пойдет голосовать 16% должны проголосовать за «Родину». Среди тех, кто наверняка пойдет голосовать — 25% готовы проголосовать за «Родину». При этом расчеты, которые провели наши аналитики, пока показывают, что при явке 40% мы получим максимум, то есть около 20 — 25%. Но это в случае, если не вмешаются административные ресурсы, а они непременно вмешаются, и, скорее всего, этот процент будет значительно ниже.

Конечно, они будут проваливать нас на выборах. Как скажем на одной телепередаче, посвященной проблемам иностранцев, в которой я участвовал, была создана аудитория, которая голосовала совсем не так как голосуют на улице. Социология говорит, что у нас уровень фобии по отношению к иностранцам превышает 70%, а в аудитории собираются люди, которые показывают этот уровень фобии не больше 30%. В связи с этим возникает вопрос: «Когда вывешивают эти результаты инспирированного голосования в студии, как должна реагировать улица?» Ясно, что она радикализируется. И примерно тоже самое будет происходить в том случае, если мы получим низкий процент на московских выборах, а реальный процент на улице будет другой. Я учитываю и тех, кто не придет на выборы в отчаянии, кто готов был бы проголосовать против всех, а у него этой графы не будет. Итог выборов для большинства (это уже ясно) будет отвратительным. В принципе, это для нас тоже источник пополнения рядов и увеличения популярности. Даже низкий процент не будет катастрофой, потому что это не главное сражение, а определенное испытание, проба сил.

Либеральная номенклатура тоже концентрирует много сил в Москве. Когда будут общероссийские выборы, ей придется волей-неволей размазаться всюду, хотя ставка тоже будет для нее сверхвысокой. Ну, а здесь посмотрим, что получится. Главное чтобы мы были готовы, а дальше будем ждать от граждан результатов голосования. Я довольно скептически смотрю на результаты, больше 10 — 15% мы едва ли на этих выборах получим.

Но партия нужна ведь не только для того, чтобы участвовать в выборах. Это только одна из форм ее деятельности. Тем более, когда выборы фальсифицируются и как процедура, и как избирательная кампания. Партия нужна для общественной консолидации, собирания сил — неважно используются они для выборов или для других, вполне возможно и не парламентских, методов борьбы. Кроме того, партия нужна как проводник идеологии. И это наш минус, поскольку у нас идеология довольно расплывчата. Но она по ряду причин не может быть отчетливо традиционалистской, хотя элементы традиционализма, безусловно, присутствуют. И только в третью очередь партия нужна для участия в выборах. Все-таки основное для партии — это консолидация общества, даже когда у общества размытые представления о будущем собственной страны. Это собирание людей в одну организационную структуру, что дает также определенный эффект и в смысле просветления мозгов.

Вопрос: Андрей Николаевич, Вы, как мне кажется, совершенно справедливо отметили разрыв, который существует между политической партией «Родина» (которая сегодня является единственная партией, стоящей на отчетливо патриотических позициях) и патриотической общественностью. Действительно, такой разрыв есть, есть серьезные противоречия и, наверное, есть тому некоторые объективные причины. В частности, не способствуют росту авторитета «Родины» постоянные скандалы, конфликты, расколы, которые в ней происходят. Но самое главное нет никакого механизма совместных действий, объединения усилий «Родины» и патриотической общественности. Как Вы считаете каким должен быть такой механизм? Каковы, как любили выражаться советские обществоведы, «приводные ремни» между широкими кругами патриотической общественности и патриотическими политическими силами? Почему со стороны патриотически настроенных, православных политиков не видно активных действий, направленных на то, чтобы привлечь на свою сторону православную патриотическую общественность и использовать ее в том числе и для популяризации политических взглядов «Родины»?

Ответ: Честно скажу, что на этот вопрос я ответить не могу. Мои представления оказались недостаточными для того, чтобы понять, почему такой разрыв сложился, и почему он не изживается с течением времени. Ведь в 2003 году у нас практически никаких шансов пройти в Думу не было, и вдруг появился этот плацдарм. Мне тогда казалось, что возник символ, который соберет людей вокруг себя, что вокруг знамени «Родины» люди начнут собираться с пониманием того, что патриотами захвачен плацдарм и другого у нас пока нет. Да, в «Родине» есть расколы, есть там «леваки», бывают авантюристы (особенно в региональных структурах), но мы стараемся от них избавляться. Как Сталин говорил в ответ на критику советских писателей: «других писателей у меня нет». Нет и у патриотического движения другой партии, которая зацепилась бы за общественное мнение, получив хотя бы 9% голосов. Мы это сделать смогли впервые! Ведь несерьезно же считать ЛДПР патриотической партией. Но, к сожалению, как оказалось, единения с православно-патриотической общественностью пока не получается, символ единства не возник. Почему он не возник, я не знаю. Если кто-то подскажет, то это будет замечательно. Может быть, это и будет началом сближения — объяснять друг другу как мы должны между собой взаимодействовать.

Вопрос: После окончания Второй мировой войны не было никаких революций ни в Европе, ни в Азии. «Китайскую революцию» нельзя считать собственно революцией, т.н. «французская революция» 1968 года была очень быстро купирована и окончилась ничем. В 1991 году у нас, в России, произошел просто верхушечный переворот, когда власть передала свои полномочия заранее уже подготовленному правительству. Поэтому в настоящее время даже само слово «революция» выглядит не только пугающим, но иногда и просто бессмысленным. Ведь сейчас хорошо поставлено управление и оппозицией, и народом. Любые попытки произвести радикальный переворот уходят в песок. Конечно, изменения в стране необходимы, но изменения эти сегодня могут быть только верхушечными, чтобы состоялся переворот, должна собраться элита, которую обязательно должны поддержать массы. Но для этого в массы должен быть вброшен лозунг, ведь массы идут за лозунгом, а не за партией. В свое время большевики бросили лозунг, и массы за ними пошли; затем демократы бросили лозунг, массы пошли за ними. Как в сегодняшней ситуации должен звучать такой лозунг? Каким, по Вашему мнению, должен быть лозунг, который действительно сможет поднять массы? «Россия для русских», «Олигархов на фонарь»? Или какой-нибудь другой?

Ответ: Первый лозунг, который вы назвали «Россия для русских!» Он, по данным социологии, в последние годы набирает все больше и больше сторонников. Года два назад его популярность перевалила за 50% опрошенных. Таким образом, это есть ключевой лозунг. Я этим лозунгом и пользуюсь, правда, каждый раз разъясняя, что не надо сводить русских к этнической общности. Такое понятие как «этнический русский» это новояз. При этом мы позиционируем «Родину» как социал-патриотическое движение. Я, скажем, педалирую русский вопрос, кто-то больше внимания обращает на экономику, кто-то упирает на международную политику или социальную справедливость. То есть, существует определенная специализация среди тех кто высказывается с позиции «Родины».

Нет такой универсальной темы, которая бы декларировалась постоянно. Но социальная и национальная — это две основные для «Родины» темы. Главной темой на выборах в Москве мы поставили самую популярную, какая на сегодня есть среди жителей столицы: нелегальная иммиграция. Посмотрим, какие это принесет плоды. Одно дело считать, что этот лозунг популярный, и другое дело увидеть активность вокруг этого лозунга. Да мы можем сказать «Россия для русских!», а сколько выйдет на площадь, поддержать этот лозунг? Хотя с ним и согласится 70%, а выйдет на площадь лишь одна сотая процента.

Вопрос: Мне кажется, что существующее положение ведет к экстремизму. Чем резче лозунг, тем он популярнее, особенно среди молодежи. Время расплывчатой фразеологии, вроде: «Мы за русских, но у нас есть еще и другие народы, которые мы должны уважать», проходит. Сейчас такие фразы уже воспринимаются как фальшивка.

Ответ: Вы знаете, что с 1993 года мы создавали Конгресс русских общин, который последний раз на выборы вышел в 1999 году. Это была попытка напрямую говорить примерно так, как недавно выступил Жириновский: «Мы за бедных, мы за русских». Ведь лозунг-то гениальный, но оказывается, что он не действует. Лозунги в духе «Мы за русских» или «Русские объединяйтесь» не действует. Почему, я не могу понять, на православных не действуют политизированные лозунги. И это притом, что лозунги эти популярны, согласно социологическим опросам. Попытка превратить их в какой-то политический капитал не удается. Может быть, дело заключается в том, что русские без других коренных народов себя не мыслят? Именно поэтому я сейчас предпринимаю попытку в политической риторике не отрывать русских от коренных народов, а говорить, что мы сражаемся за определенный облик России, в котором русская доминанта безусловна, но конечно существуют и коренные народы России, которые мы должны сохранить, а также обеспечить репатриацию для всех коренных народов, не только русских. Когда существовал Конгресс русских общин, много лет мы пытались прямо декларировать русскую идеологию и курс на православную государственность, но это не прошло.

Вопрос: Вопрос по поводу лозунга. У нас есть такой традиционный лозунг, который, к примеру, эффективно действовал в эпоху первой смуты: «За Веру и Родину» (в данном случае, конечно, имелась в виду не партия «Родина»). Но представляется, что сейчас народ уже перестал верить вообще каким либо словам, от кого бы они не исходили, какими бы правильными они не были. Демократы отбили у народа всякую охоту слушать. В таких ситуациях в России настоящая элита всегда вставала на исповеднический подвиг, т. е. вызывала огонь на себя, проливала кровь. Когда замучили Патриарха Гермогена, это произвело неизгладимое впечатление на народ, и началась цепная реакция. Так было всегда. Реакция народа может начаться не сразу, не так, чтобы на следующий день свершилась революция, но это — начало перелома. В связи с этим, как Вам кажется, у нас наступило время, требующее исповеднического подвига? Ведь если нет авторитета, то власть никогда не упадет тебе в руки. Без нравственного подвига власть не завоюешь, тем более, учитывая современные технологии управления массами.

Ответ: Это конечно скромный подвиг, когда мы в Думе голодовку объявляли, но это был единственный в современной истории подобный шаг. Я правда помню еще один пример, в котором я участвовал в группе поддержки, когда депутаты Московского совета, где-то человек шесть или семь, в 1993 году объявили голодовку.

Голодовка «Родины» — это было реальное мученичество, пусть и не очень заметное со стороны. Для меня это был такой духовный опыт, которого я никогда в жизни не имел. У меня были случаи когда был страх смерти, но подобного голодовке — не было. Может быть, для кого-то это смешно. Ведь есть люди специалисты по голоданию, которые говорят: «месяц можем проголодать и хоть бы хны». Но здесь иное. Мы не профессионалы и никто о том, как откликнется организм, не знал. Поэтому это был внезапный опыт.

Заметьте, первой реакцией общества было недоверие. Мол, они там за закрытыми дверями неизвестно что делают. Мы поставили камеру реального слежения за самими собой, которая транслировала в Интернет все происходящее (нам ее хакеры, не знаю уж чьи, кремлевские или либеральные, несколько раз ломали). Но доверия это не прибавило. Пока не появились явные изменения на физиономиях, над нами чуть ли не издевались. И только где-то к концу первой недели возникла тоненькая нить доверия. Причем даже среди журналистов, которые увидели, что в голодовке нет никакого вранья.

И вот я еще о чем думаю. Если ты наедине с собой подвиг совершил, это никого не волнует. А если подвиг на публике, но это снижает его ценность: мол, хочу совершить подвиг, но непременно на Красной площади… Нет доверия, народ думает, что его опять обманывают. Это основная реакция на любую активность — политическую или общественную. Если на публике — это фальшивка, «пиар». Если наедине с собой — это твое личное дело.

Вопрос: Как Вы думаете, на Украине была революция или все-таки нечто иное?

Ответ: Нет, революции на Украине не было. Я считаю, что в 1991 году была настоящая полноценная революция, потому что одни общественные отношения были полностью уничтожены, а другие появились взамен. А на Украине в 2004 не было никакого замещения. Там одни олигархи против других совершили переворот, немножко перетасовали кадровую колоду, а кучмововский режим ничуть не изменился. Сменились лица. Кого-то попытались осудить, у кого-то собственность отняли, но суть осталась та же. А народ вышел, побузил и разошелся. Революции не произошло, поскольку не произошло изменения общественных отношений, не возникла новая эпоха. Поэтому там сейчас снова начинает закипать уличная активность.

Вопрос: Поскольку ситуация в стране настолько обострена, как Вам кажется, не назрела ли необходимость на уровне политического руководства «Родины» подумать о создании каких-то национальных боевых дружин, отрядов, которые бы в случае силового смещения власти могли бы обеспечить определенный порядок? Кроме того, может быть имеет смысл создать параллельное правительство и представить его общественности, чтобы все знали, что «Родина» имеет такое параллельное правительство и знали бы, что оно предлагает? И еще: может быть имеет смысл сменить чисто западное слово «революция» на такое словосочетание как «национальное восстание»?

Ответ: Словом «революция» можно заморочить голову либеральной публике, а если сказать «национальное восстание», то расправа будет совершенно стремительной. К тому же силенок у нас не хватает. Я в принципе давно такую программу предлагаю, но просто нечем ее профинансировать. Есть множество военно-патриотических организаций по стране, которые совершенно брошены и живут только на энтузиазме. И если этой структуре дать общее ненавязчивое руководство, общий методологический центр, то в принципе это была бы такая сила, которая при случае могла бы быть использована для удержания порядка. А теневое правительство — это хороший вариант. У нас сейчас создано совещание депутатов всех уровней от «Родины» — уже больше трехсот депутатов. Выделены ключевые проблемные вопросы. То есть, мы не создаем теневых министров, которые забирают какую-либо отрасль, а мы намечаем сектор проблем и пытаемся сформулировать их таким образом, чтобы дать определенное задание, которое имело бы значение и для местных депутатов: для областных, районных до самого нижнего уровня. Может быть это и есть прототип такого теневого правительства, если удастся депутатскую структуру развить. Здесь же тоже многое зависит не от частного желания. Вот Семигин устроил такое правительство, но оно же абсолютно фиктивное. Оно не смогло ничего сделать, хотя должно было работать как научно-исследовательский центр. И там должны были быть директора по направлениям — те самые теневые министры. Но Семигин решил из этого сделать политическую шумиху. В результате энтузиазм закончился и все схлынуло бесследно.

Вопрос: Андрей Николаевич, Вы очень хорошо рассказали о причинах, которые толкают к национальной революции и о том, что может привести к революционному взрыву. Но какими Вам видятся перспективы национальной революции, какой Вам видится послереволюционная Россия? Допустим, произошло восстание, «Родина» его возглавила, и куда она поведет Россию?

Ответ: Я уже коснулся этого в своем выступлении. У нас есть единственный рецепт -это национальная диктатура. Национальная диктатура означает изничтожение олигархического слоя. Фактически — это национализация того что было изъято из национального богатства. Все необходимо вернуть обратно и занять правительство управлением экономикой. Сегодняшнее же государство является тунеядцем, как это принято на Западе. Такая ветвь развития нам определенно не годится. Нам не подходит такое государство, которое не работает в экономике, а только собирает налоги. Оно у нас жить не может. Значит, у нас должно быть экономически активное государство, контролирующее государствообразующее отрасли. Это что качается необходимых изменений в экономике. Теперь в политике. В политике — это управление в период диктатуры самыми жесткими методами, которые уничтожат, прежде всего, измену, которая существует на высших этажах власти, сепаратизм на уровне регионов и криминал на местном уровне. Это управление страной не в обычном режиме, а в режиме военного времени. Конечно, это жестоко звучит и представить себе это сложно, но думаю, что это единственный рецпт. А в дальнейшем, как мне представляется, необходим переход к имперской форме управления, когда есть полисная демократия, но верховная власть не подвержена произволу демократических начал. Лично я вижу дальнейший переход России к монархическому режиму. Впрочем, другие, может быть, все видят иначе. Я же думаю, что это единственный вариант, приемлемый для России. Всякая попытка организовать волю народа через существующую избирательную систему — это обман, и мы все сейчас прекрасно видим, что все выборы — это фикция. Значит, надо придумать что-то вместо выборов, обойтись без выборов. Кроме монархического режима, который должен прийти после диктатуры, я ничего другого себе не представляю.