 |
| Православие.Ru | 25.06.2019 |
Сегодня 9-й день по преставлении ко Господу замечательного русского писателя протоиерея Николая Агафонова. День Святаго Духа даже как-то странно считать днём смерти — это праздник жизни вечной, к которой Своего неустанного труженика Бог и призвал. А сам батюшка продолжает призывать своих читателей в Церковь, ко спасению.
Протоиерей Николай Агафонов
Призывающая благодать литературы
Архимандрит Георгий (Шестун), настоятель Заволжского монастыря в честь Честного и Животворящего Креста Господня и Троице-Сергиева подворья Самары:
— Отец Николай — очень хороший, добрый человек. Радостный! Как же он любил Церковь. Людей Церкви. Он и сам был человеком Церкви. Сделал очень много. Был ректором Саратовской семинарии. Открывал её, поднимал с нуля. Ему правящий архиерей — тогда владыка Пимен (Хмелевский) — сразу сказал: «Как хочешь, так их и корми», — времена тогда были сложные, у епархии денег не было.
Матушка Иоанна, супруга батюшки, тогда на всех семинаристов сама борщ и варила. Или, бывало, достанет она масло сливочное из холодильника, а отец Николай, радостный, перехватывает: «Это ребятам на завтрак!» Воспринимал семинаристов как часть своей семьи.
Архимандрит Георгий (Шестун)
Очень был отзывчивый до чьей-либо нужды, надобы. Помню, когда у нас только решили открывать Самарское духовное училище, мы поехали к отцу Николаю в Саратов. Он нас тогда так тепло встретил да целый багажник нам с собой ещё учебных планов, программ, учебников нагрузил. Чувствовалась в нём такая широта настоящего русского человека. Любил делиться.
Когда его перевели в Волгоград, поставили во главе миссионерского отдела, он, болезнуя о разоренных казачьих станицах юга, где при раскулачивании первым делом уничтожали церкви, придумал плавучий храм-корабль и пустил его по Дону! Подплывает к станице, колокола звонят — тут же люди сбегаются, там же их прямо в реке крестит сотнями, исповедует, причащает, венчает. Потом рассказывал:
«Храм сыграл тогда свою роль: в тех станицах, куда он ходил, теперь свои церкви построили».
Так что этот плавучий храм в какой-то момент уже вытащили на берег, а отца Николая, сняв отовсюду, назначили в него настоятелем. Зарплаты там не было, не из чего было просто её платить, но зато, потом уже, радуясь, рассказывал: у него появилось много времени! И он стал писать.
Помню, мы как-то вместе оказались у нашего правящего архиерея митрополита Самарского и Тольяттинского Сергия, и владыка вдруг достаёт папку с рукописями.
«Отец Николай, почитал твои рассказы. Очень замечательные! Надо издать, — и протягивает мне. — Возьми почитай».
Они меня тронули до слёз. Так мы в нашем приложении «Малиновый звон» к «Православной народной газете» и издали первую книгу отца Николая «Неприкаянное юродство простых историй». Благодаря ей о батюшке узнал широкий читатель. Тираж моментально разошёлся. Мы напечатали ещё. Потом ещё было переиздание. Это тогда, в начале 2000-х, оказалась одна из самых читаемых книг.
Отца Николая приняли в Союз писателей. А произошло это так. Все документы были поданы, но заседание Правления Союза всё никак не могло состояться. И вот однажды Валерий Ганичев, председатель — он тогда ещё жив был, — идёт мимо секретарши, а она сидит, плачет. «Что ты плачешь?» — спрашивает. «Да какого-то протоиерея, — говорит, — рассказы читаю, такие трогательные». «А он у нас в Союзе состоит?» — уточняет Ганичев. — «Нет ещё, у него только документы поданы». — «Так что же? Надо срочно собирать Правление, принять!»
Отец Николай Агафонов на плавучем корабле созывает на службу народ
Так и приняли. Рекомендацию ему писал тоже наш самарский писатель — Алексей Алексеевич Солоницын.
Отец Николай очень любил раздаривать свои книги. В них вся его душа — жизнерадостная, открытая, доброжелательная.
Батюшка Иоанн (Крестьянкин) тоже, кстати, очень любил книги протоиерея Николая Агафонова. Архимандрит Иосиф (Братищев), наместник в то время Соловецкого монастыря, рассказал, что отец Иоанн частенько посылал его в книжную лавку: «Принеси мне книги отца Николая». Так что он его книги просто стопками носил в келью старца. Отец Иоанн их раздаривал духовенству, архиереям. «В первую очередь прочитайте рассказ „Друзья“», — приговаривал.
Отец Николай, помню, ещё рассказывал, как он свою будущую матушку Иоанну в жены взял. Придут, — рассказывал, — к другу по семинарии, уже женатому, да давай рассуждать, какая должна быть супруга у священника. Матушка-хозяйка их слушала-слушала, да и не выдержала: «Вы вообще верующие люди?!» «Ну да, верующие..» — растерялись семинаристы. — «А что же вы всё рассуждаете да рассуждаете, какая матушка должна быть?! Молитесь! Чтобы вам Бог хорошую жену послал. Преподобному Сергию молитесь — вот и всё!»
И он послушался! Стал каждое утро к раке преподобного Сергия ходить: «Дай мне хорошую жену..»
И выпросил. Познакомили его с Жанной. Это старшая дочь известного самарского протоиерея Иоанна Державина. Всего их в семье 11 детей, все на службе Церкви: теперь уже священники да матушки. И вот он её увидел: «Ангел. Вот это ангел», — вспоминал. Очень трепетно рассказывал про первую встречу.
«Слушай, а что ты всё учишься? — стал как-то расспрашивать его, семинариста, знакомый ему батюшка отец Евгений Зубович, настоятель в Тольятти. — Давай переходи на заочное. У тебя есть невеста на примете?» «Есть, — отвечает, — Державина..» — «О! Я их семью знаю, с отцом Иоанном дружу. Надо тебе как-то посвататься». Тот недоумевает: «А как? Я не знаю, как и что..» «Я устрою. Давай под видом рыбалки поедем туда», — берёт тот дело в свои руки.
И вот они садятся в «Жигули». Только приехали, отец Евгений с отцом Иоанном обнимается, шепнул ему что-то на ухо, а тот поворачивается: «О! Зять! Проходи».
А потом, — рассказывал, — уже с мамой приехал и спрашивает у отца невесты: «Отец Иоанн, вы не против, чтобы я Жанне сделал предложение?» «Нет, я не против», — отвечает. «Тогда я у неё спрошу?» — уточняет Николай. «А зачем. — удивился тот, — спрашивать?..»
Раньше же как было: родители благословили — значит, всё решено! Но, видя растерянность жениха, рассмеялся: «Ну как хочешь. Хочешь — спроси».
Так и поженились.
Тесть ему, конечно, замечательный достался. «У отца Иоанна, — вспоминал батюшка Николай, — интересов, кроме Церкви, не было. Его заботы: облачения — митры сам вышивал; ладан сам делал. Он мистик такой был, знал какие-то тонкости: „херувимский ладан“, например, „благовещенское масло“..»
Я, помню, как-то спросил отца Иоанна (мы тоже были знакомы): «Как вы такую большую семью кормили в советское время?» А он показывает мне фото, там поленница во дворе: «Вот смотри: это не дрова, это судаки. Я на всю зиму их замораживал во дворе, и кормились зимой. На лошади за ними ездил».
Отец Николай и сам, бывало, тяжёлые в материальном отношении времена переживал. Но когда был при средствах, всегда любил собирать гостей, угощать, делиться тем, что имел. Удивительный человек — широчайшей души. Настоящий русский священник — открытый, щедрый, сердечный, милостивый, веселый.
У него и голос был такой всегда радостный, громкий, раскатистый. Пел он очень красиво. Любил всех как-то воодушевить.
Отец Николай всё время хвалил других людей. С кем-нибудь встретится и начинает рассказывать, какой это замечательный человек!
Всю жизнь очень любил путешествовать. «Переболев» в детстве за чтением романов Жюля Верна и Майн Рида дальними странами, тем больше полюбил Россию. Всю страну воспринимал как дом родной. Неустанно ездил по стране, встречался с читателями. Это всегда ещё были и миссионерские беседы.
Отец Николай и матушка Иоанна Агафоновы вскоре после венчания
В наше последнее с ним перед его кончиной интервью (будет опубликовано в ближайшем номере журнала «Духовный собеседник». — Ред.) мы говорили, в частности, о благодатности культуры, литературы: как отмечал мыслитель Иван Ильин, это «проповедь на паперти», благодать в них может быть, но это благодать не спасающая, а призывающая. «Она призывает человека задуматься над смыслом жизни, размыслить о том, правильно ли он живёт», — говорил тогда отец Николай. А вот в Церкви уже, подчеркивал, благодать — спасающая.
Умирал отец Николай очень мужественно. Помню, собирались прямо по семеро священников — соборовали его в больнице. Потом уже и на дому собирались — соборовали.
«Ну всё, братия. Вы меня простите, — говорит нам. — Я больше не могу, я пошёл..»
Вот так в день Причастия — причастил его сын-священник. Во время соборования, когда собрались самые близкие друзья-священнослужители. Матушка Иоанна держала его за руку. Вздохнул и. пошёл. К Богу. Он всю жизнь шёл к Богу.
Лучше, чем он про себя рассказал в своих книгах, и не скажешь. Замечательный русский человек.
Память смертная от Льва Толстого и карт-бланш в семинарию от Достоевского
Отец Николай Агафонов и священник Андрей Степанов
Иерей Андрей Степанов, клирик Николо-Перервинского монастыря, ведущий специалист Издательского Совета Русской Православной Церкви:
— Протоиерей Николай Агафонов в 2014 году стал лауреатом Патриаршей литературной премии. Являясь куратором просветительского проекта «Радость Слова», я тогда пригласил батюшку для участия в нашей выставке-форуме. Отец Николай тут же откликнулся. Он оказался очень радушным и, в чём потом мы ещё не раз убеждались, безотказным человеком. Готов был общаться как с детьми, так и проводить встречи со взрослой аудиторией. Со всеми находил общий язык. Да и мне, как организатору, было с ним всегда легко и просто. Опыт его служения и жизни для меня бесценны. Я очень рано потерял своего отца, и во многом отец Николай заменил мне папу.
С отцом Николаем можно было откровенно поговорить на любые темы, открыть душу — он всё пропускал через сердце и давал искренние мудрые советы.
Во всех наших поездках отец Николай как-то органично становился душой компании. Предлагал интересные всем темы для обсуждения, мог остроумно пошутить, рассказать какую-то весёлую историю или спеть песню.
В алтаре его было не узнать. Я неоднократно наблюдал, как он весь был сосредоточен у Престола — в тот момент для него существовало только чудо Евхаристии и ничто его не отвлекало. У него, как у священника, многому можно было поучиться.
Он никогда не был заносчив, не кичился никакими своими умениями или достижениями. Со всеми был ровен и прост в общении. Его истории можно было слушать бесконечно. Особенно замечательно он читал свои рассказы, фрагменты романов и повестей. Он как-то поделился, что, когда пишет, может и плакать, и переживать, и радоваться. Это иногда даже трудно бывало, — признавался, — понять тем, кто заставал его рыдающим над рукописью.
Сам я с его творчеством познакомился ещё в детстве, когда мне попалась в руки небольшая его брошюра «Непридуманные истории». Потом я неоднократно видел в наших поездках, как к отцу Николаю всюду подходили люди и благодарили не просто за произведения, но за то, что через них они обратились к Богу.
На батюшку всегда можно было положиться. Когда надо было послужить Церкви, он не считался ни с какими своими сложностями. Помню, надо было лететь на Камчатку. Я позвонил отцу Николаю. У него тогда были сломаны обе руки. Но он вдруг отвечает, что обязательно найдёт возможность поехать. И действительно, когда подошло время поездки, он снял гипс с обеих рук и поехал. Батюшка отдавал себя без остатка.
Протоиерей Николай Агафонов и отец Андрей Степанов
Когда я узнал о последнем тяжёлом заболевании отца Николая, мне как раз предстояла поездка в Самару. Мы устраивали там выставку с просветительской программой. И отец Николай по-прежнему, несмотря на недуг, участвовал, общался, работал вместе с нами. Пригласил нас к себе домой, где мы познакомились с его удивительной семьей, матушкой Иоанной, сыновьями-священниками.
Отец Николай открывал своё сердце всем. Жил евангельской истиной: ближний — это не тот, кого ты сам выбрал, руководствуясь своими предпочтениями, а тот, кого Господь послал к тебе.
Батюшка рассказывал, как он подростком, начитавшись приключенческих романов, рванул в Америку. Там, мол, индейцы на бизонов охотятся, а мы тут прозябаем. Пешком пошел. Надеялся потом доехать на поезде до Дальнего Востока, а там пробраться на корабль. Всё ему казалось вполне осуществимым. Его мама, когда он пропал, впервые переступила порог храма.
«Ты тоже Мать, и у Тебя Сына распинали, Ты тоже страдала. Ты меня поймёшь, только Ты», — она так горячо на коленях молилась перед иконой Божией Матери, что потом, — батюшка рассказывал, — он всю жизнь чувствовал покровительство этого образа — Казанской.
Ушла мама из храма, только когда его уже закрывали. Добралась до дома и тут же, хотя прошла уже неделя после исчезновения сына, увидела в почтовом ящике телеграмму: «Забирайте вашего сына, он в Куйбышеве по такому-то адресу». Бросилась на автовокзал и успела на последний автобус.
Для него это тогда был опыт сиротства — тоже религиозное переживание, — он потом себя сравнивал с блудным сыном из притчи (см.: Лк. 15: 11−32), а мама тогда сыну — будущему священнику — показала образ действенной неотступной молитвы.
«Надо Господа, Божию Матерь просить в молитве, и просить просто, дерзновенно», — говорил потом отец Николай.
Мама у него, кстати, работала в книжном магазине, в доме всегда было много книг. Батюшка с детства очень много читал. Потом уже, после своего опыта побега, открыл вдруг «Войну и мир» и именно на странице, где мать Наташи Ростовой молится пред сном: «Господи, неужели мне одр сей гроб будет?..» Он запомнил, что это молитва преподобного Иоанна Дамаскина, в житийном спектакле о ком будет играть потом в семинарии, а после напишет свой знаменитый роман о святом. А ещё его поразила неизбежность смерти — это тоже было одно из религиозных переживаний. Тем более что в школе учителя не могли ответить по сути на его вопросы о смысле жизни.
Николай Агафонов в армии
Постепенно в нём просыпалась духовная жажда. Уже в армии, — рассказывал, — постоянно молился своими словами. Религиозную литературу тогда было сложно найти, так он вычитывал догматические истины между строк в словаре атеиста. Там же на букву «с» набрёл на заинтересовавшую его информацию: «Семинария — в переводе с греческого „рассадник“, — учебное заведение Русской Православной Церкви, где готовят священнослужителей, церковных служителей; в настоящее время в Советском Союзе существует три семинарии: московская, в Загорске, ленинградская, одесская».
Так он засобирался в семинарию. Хотя был ещё соблазн речного судоводительского техникума — он же с детства мечтал быть путешественником. Но, поступив и проучившись немного, понял, что это не его: навигация, высшая математика. Он был явным гуманитарием. Снова засобирался в Загорск (так тогда назывался Сергиев Посад, где в Лавре размещается Московская духовная академия). Да бабушка сказала: «Куда ты в Москву поедешь, к кому? Я вот читала в газете: сейчас набирают рабочих на строительство олимпийского комплекса. Вот ты завербуйся, тебе дадут общежитие, а тогда уже..»
Послушался. Только приехал в Москву да простыл. Что делать? А он взял да с температурой поехал к преподобному Сергию в Загорск. Вроде хотел об исцелении попросить, да так был всем потрясён, что, прикладываясь, промолвил: «Прими меня сюда в число учеников, ты же здесь хозяин. В семинарию..»
Вскоре в Москве проездом была мама, он и её к преподобному свозил. Она отходит от раки, выходит из Троицкого собора да и спрашивает сына: «Коль, а зачем ты откладываешь поступление до следующего года? Когда я подходила к преподобному Сергию, мне подумалось, что надо тебе в этом году поступать». — «Мам, ты же была против! — отвечает, ошеломлённый, помня, как она его отговаривала от семинарии. — Да и я ещё не готов. „Отче наш“ только выучил..» «Ничего, — говорит она — и вдруг произносит: — я тебя как мать благословляю в этом году!»
С матушкой Иоанной и сыном
Поразительно, что на вступительном собеседовании ректор МДА — тогда владыка Владимир (Сабодан) — стал вдруг его спрашивать о том, что он любит читать, и они достаточно долгое время проговорили про Достоевского! Про его героев, про действие страстей в человеке. (Никто из ждущих под дверью абитуриентов в это потом поверить не мог.) А Николая Агафонова сразу приняли на второй курс. Ректор посчитал, что раз он читает книги, то и программу сможет нагнать.
Отца Николая было слушать всегда очень интересно. Рассказывал ли он какие-то случаи из своей жизни или просто рассуждал — это всегда были меткие замечания, глубокие выводы. Да и просто речь у него была такая, что заслушаешься.
Поразительно, что, несмотря на нашу разницу в возрасте, можно было почувствовать в отце Николае ещё и просто брата во Христе, старшего друга. Ему всегда в любое время можно было позвонить, посоветоваться. Попросить о молитве в трудную минуту. Также и батюшка обращался, когда ему нужны были молитвы, — особенно в последнее время, когда он уже был тяжело болен, проходил курсы лечения. Батюшка писал, звонил, мы общались. Эта духовная связь ощущается с ним и сейчас, даже когда батюшка уже перешёл порог вечности.
Отец Николай как был, так и остается в моей жизни близким и родным человеком.
Большой русский писатель
Василий Давыдович Ирзабеков
Василий Давыдович Ирзабеков, филолог-языковед, писатель, директор Православного центра во имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого):
— С протоиереем Николаем Агафоновым мы познакомились в Самаре. Я там оказался на 20-летнем юбилее самарской газеты «Благовест» по приглашению её бессменного главного редактора Антона Жоголева. Очень у них там располагающая к творчеству сложилась литературная среда. Столько радости было, такие тёплые встречи. Так мне запомнилась Самара. Одной из самых вдохновляющих встреч было, конечно, знакомство с отцом Николаем.
Я его уже давно знал как писателя. И очень любил. Когда меня просили назвать лучших современных русских авторов, я неизменно уже в чреде дорогих мне имен обязательно рекомендовал отца Николая Агафонова.
Я был удивлён: отец Николай меня, оказывается, тоже знал как писателя. Это было вообще его потребностью — тепло отзываться о других.
Отец Николай — это очень мудрый, радушный, располагающий к себе собеседник. Помню, как он усадил меня во время застолья рядышком с собой и мы долго-долго беседовали.
Для меня его уход — огромная потеря. Это большой русский писатель.
Как-то мы вместе были на конференции, отец Николай присутствовал, когда я читал свой доклад, где делился такой тревогой: ещё где-то три десятилетия назад уже был такой момент, когда казалось, что есть два-три дорогих нам имени — здравствующие ещё тогда Валентин Григорьевич Распутин, Василий Иванович Белов. и всё — что же, закончилась большая настоящая русская литература?
Но милостью Божией — я потом говорил об этом неоднократно — появилась новая русская литература. Она отличается от всей той литературы, которая была до этого на протяжении веков. Сегодня выдающиеся русские писатели — это зачастую священники. Я пытался понять этот феномен. Мы и с отцом Николаем об этом рассуждали. Я объяснил это так.
«Лицом к лицу лица не увидать. / Большое видится на расстоянье», — писал Сергей Есенин. Жизнь в России последних десятилетий может показаться непосвященному человеку сумбурной, абсурдной даже. А современнику надо понять: что же происходит? Он хочет читать тех, кто способен дать оценку настоящему. А такой осмысляющий взгляд на современность в нынешнем водовороте подчас возможен только человеку духовному. Часто это пишущий священник. А если он ещё и так щедро, как отец Николай, наделён литературным талантом, тогда из-под его пера выходят просто шедевры.
Помню, как он горячо делился со мною своими изысканиями по феномену, которому посвятил роман, изданный после издательством Сретенского монастыря, — Стоянию Зои. Рассказывал о своей прихожанке, она сама не видела эту Зою, но у неё был близкий человек — милиционер из оцепления того дома, где всё это произошло. Она рассказала отцу Николаю, что, когда она спросила этого своего знакомого, который тогда ещё был очень молодым человеком: «Это правда? Ты действительно всё это видел? Неужели это всё правда?!», он ничего не ответил. Он молча снял свою милицейскую фуражку. Он был седой как лунь. В свои-то ещё весьма молодые годы.
Помню, когда мы из многих разных городов России — и из Рязани, и из Белгорода, и из многих-многих других — съехались как-то на конференцию в Самару, мы стали, конечно, интересоваться этой историей с Зоей. «Сохранился ли этот дом?» — спрашивали мы. «Нет, это место утрачено», — отвечали нам представители местной власти.
Но мы его нашли! Нас-то сначала привели на какую-то помойку, где были груды железобетона: здесь, мол, всё, видимо, когда-то и происходило. Но мы сами стали расспрашивать местных жителей, искать — и разыскали-таки тот самый двор, деревянный дом. Пришли туда. Нас там очень приветливо встретили.
Протоиерей Николай со своей мамой
Там жила молодая русская семья: муж, жена и сынишка. Мы зашли в этот дом. Помолились на месте этого явленного народу чуда. Подросток-сын хозяев наблюдал за нами. Я уже понимал, как его зовут. И уходя, вручая ему яблоко, оказавшееся у меня с собою, только и сказал: «А зовут тебя..» «..Николаем», — подтвердил он.
Я потом написал об этом рассказ «Яблоко для Николая».
На той конференции я обратился ко всем: «Что же мы такие беспамятные?! Надо дать квартиру этой молодой семье. А там необходимо устроить часовню!»
Владыка Сергий (Полеткин) даже пообещал этим заняться. Но после уже я как-то узнал, что этот дом сгорел. Кто-то явно противился тому, чтобы об этом чуде помнили.
Но вот отец Николай воскресил своим замечательно написанным романом память этого чуда.
Очень добрый, любвеобильный, рассудительный пастырь ушёл от нас к Богу. Я отца Николая люблю и как человека, и как священника, и как писателя. Как автор, он остался с нами в своих книгах.
Подготовила Ольга Орлова
