Матушка Ольга Назарова, супруга священника Алексия Новикова († 2018), настоятеля Свято-Троицкого храма и устроителя его деятельной общины в селе Озерец Тверской области, рассказывает о людях, для которых верность Христу совершенно естественна, органична.
Без этих людей, считает матушка, православная Россия немыслима. Сейчас, с наступлением лета, у большинства жителей городов вдруг просыпается тяга к своим сельским корням — она, наверное, неистребима. Кто-то лечит свою ностальгию на даче, кто-то — в дальних путешествиях по глубинке, предаваясь сельской романтике. И это хорошо, конечно. Но давайте помнить, что в каждой деревне, каждом нашем селе есть что-то поважнее романтических вздохов. Точнее не что-то, а кто-то: это наши добрые старики и старушки, которые, несмотря на все скорби и трудности, живут там не только летом, а всю жизнь. И жизнь многих из них, если внимательно и с уважением присмотреться, может стать прекрасным уроком исполнения заповедей Евангелия. Давайте не будем упускать возможность поучиться у них.
Баба Катя
Один из учителей, по опыту матушки Ольги, — баба Катя.
Повезло
Когда в апреле 1997 года мы с Алешей, который тогда и думать не думал, что будет отцом Алексием, приехали обживать недавно купленный дом в благословенной деревне Юханово, выяснилось, что ближайшие наши соседки — баба Катя Харламова и тётя Лида Орлова. Первой в ту пору было 86 лет, что нам, 37-летним, казалось невообразимой древностью, а тёте Лиде было неполных 59 (как раз столько, сколько сейчас мне), и нам она казалось пожилой, хотя и весьма бодрой для своих почтительных лет женщиной.
Очень быстро мы поняли, что с соседками нам крупно повезло: у обеих был очень открытый, благожелательный нрав и доброе чувство юмора. А после проведённого в деревне летнего отпуска мы уезжали в город с чувством, что оставляем в Юханово не только полюбившиеся дом и сад, но и по-настоящему родных людей, которые всегда будут рады нашему приезду.
Чем ближе мы знакомились с тетей Лидой и бабой Катей, тем больше они вызывали у нас симпатию и уважение, которые постепенно перерастали в почтение и желание быть на них похожими. Почему? Да потому, что на таких вот женщинах испокон веков держится русская земля. А может быть, и вообще вся Земля.
«Вот твоя школа!»
А жизнь у обеих наших соседок была непростая.
Баба Катя родилась еще до революции, в 1911 году, и про себя говорила: «Баба — волк старый!» и «Я — баба старинная, царская!»
Семья была бедная, детство было таким коротким, что и не вспомнить, а было ли оно. Всю жизнь — труд и труд. Тяжелый, деревенский, какого нам теперь не только не потянуть, но и не представить.
Как вспоминала баба Катя, девчонкой она была шустрой, всё ей было интересно и очень хотелось учиться, чтобы про всё узнать. Но когда пришла пора идти в школу, мамка вместо книжек и тетрадок дала ей в руки прялку и сказала: «Какая тебе школа? Вот твоя школа!» — и баба Катя на всю жизнь осталась неграмотной. Можете вы себе представить абсолютно неграмотного человека в конце XX века? Для нас это было, мягко говоря, удивительно. Считать она помаленьку выучилась (когда у деревенских людей появились деньги, они стали для бабы Кати дидактическим материалом по арифметике), а чтение так и не освоила (и учить было некому, и времени на это «баловство» было не выкроить за нескончаемыми хозяйственными заботами). При этом баба Катя очень любила, когда ей читали вслух. Особенно полюбился ей «Конёк-горбунок» Ершова, которого читал Алеша. Он читал выразительно, артистично, и баба Катя всё приговаривала восхищенно: «И это ж надо так удумать! До чего ж ловко складывает!»
Вся жизнь бабы Кати прошла в трудах. В молодости, до коллективизации, кроме работы дома по хозяйству со скотиной и в огороде, пришлось поработать на подённой работе у зажиточного односельчанина, которого все звали по-старорежимному «барином». Работали и в поле, и на огороде. Барин нанимал работниц на один день. Пока трудились, барин все ходил да посматривал, как идет работа, а вечером за общей трапезой подходил к каждой работнице и говорил тихонько: «Ты, Прасковьюшка, завтра опять приходи, а, ты, Полюшка, завтра отдохни». Отдыхать барин отправлял тех, кто, по его мнению, работал не в полную силу, сачковал. Ох и стыдно было услышать это ласковое «отдохни»! Да и без заработка остаться невесело. Поэтому работали на совесть, одна перед другой стараясь показать свою хватку и поворотливость. И сама по себе хорошо сделанная работа доставляла настоящую радость.
Словарь не тот
В колхозные годы пришлось потрудиться и на ферме, и в лесу. В лесу бывало особенно тяжело. Одежонка худая, на ногах в лучшем случае поршни (своеобразная чисто деревенская обувь, сшитая из кусков тракторных шин), а то и плетёные лапти, в которых и холодно, и мокро. Есть в доме зачастую нечего, а с собой в лес хоть что-то взять надо. «Вот, — рассказывала баба Катя, — мать испечёт две лепёшки из кислицы (это такая лесная травка, по виду похожая на клевер, а по вкусу кислая; калорийность такой лепёшки близка к нулю), даст да накажет: ты одну лепёшку сама сьишь, а другую товарищу подай — и тебе хватит, и товарищ твой доволен будет». Чем не евангельский призыв делиться последним, что у тебя есть?
А ведь, вернувшись голодной и усталой домой, надо было и свою скотину обиходить, и огород полить-прополоть, воды или дров принести, в зависимости от времени года. Правда, нам теперь трудно себе такое представить? Мы теперь так и норовим отдохнуть и чем-нибудь и себя, и детей побаловать. А, как я поняла из рассказов бабы Кати, в ее лексиконе не было даже такого слова. Когда она хотела нас чем-нибудь вкусненьким угостить, она спрашивала: «Чем же я вас жалеть буду?» или «Чем я нонече вас беречь стану?» И никакого баловства!
Надо сказать, что при предельно скромном достатке угощать баба Катя любила и, когда мы уезжали, на дорогу всегда нам пекла в русской печке вкусную, ароматную лепёшку на простокваше, которая называлась смешно и непонятно: драчёнина. Спрашиваем: «А почему драчёнина так называется?» Баба Катя смеется: «А кто ее ведает! Драчёнина и драчёнина — так ее еще моя мамка звала!»
Своя изобка ближе к телу. И душе
Мы сейчас не можем себе представить жизнь без поездок, а для бабы Кати самым дальним путешествием до нашего приезда в деревню была поездка на лошадях за 20 км от дома. Когда примерно в 2000 году наш друг Андрей Молотков (сейчас уже давно протоиерей) переехал из соседней с нами деревни в деревню Красноселье, чтобы восстанавливать там храм, мы решили его проведать на новом месте и взяли с собой бабу Катю, которая с большой симпатией относилась и к будущему отцу Андрею, и к его жене Татьяне, и к милым дочкам-погодкам Анечке и Машеньке. По нашим меркам, поездка недалекая, всего 45 км, но уже на полдороге наша баба Катя заволновалась: «Ну докуль же мы будем ехать?» «Не переживай, — говорим, — примерно столько же осталось». «Ох, лихонько моё! — запричитала наша путешественница. — Я у такой дали сроду не була! Только б в свою изобку воротиться, а у Андрея мне больше не бувать. Знала б, что так далёко, не поехала бы!» Как видите, никакой тяги к путешествиям и никакого дефицита впечатлений при постоянной жизни в своей деревне. Вот уж действительно, где родился, там и пригодился!
Крест
Семейная жизнь выдалась у бабы Кати тоже ох какой непростой. Ей пришлось выйти замуж не за любимого парня, как мечтает каждая девушка, а за вдовца с семью (!) детьми.
Его жена, умирая от тяжелой болезни, сама просила: «Катерина, как я помру, иди за моего Фёдора, не бросай его!» Очень не хотелось молодой еще девке «надевать хомут», как она говорила. Она — к мамке, а та говорит: «Фёдор мужик добрый, не обидит. Кроме тебя за него никто не пойдёт, а без хозяйки с семью ребятами пропадёт мужик. И жёнка евонная тебя просила. Видать, Божья воля тебе за им быть». Наревелась Катька вволю и пошла женой к Фёдору в дом. И как опять не вспомнить слова Евангелия: «..Отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною».
Крест оказался тяжелым, большинству из нас неподъёмным. Старшие падчерицы были всего на несколько лет моложе своей мачехи. Невзлюбили они ее и всячески старались обидеть и перед отцом очернить. Однажды, когда Федора не было дома, даже из дома выгнали. Младшие были помягче, но только маленький Сашенька, которому тогда было всего два годика, полюбил свою новую мамку всем сердцем, звал ее мамой и, уехав в Москву сначала учиться, а потом и жить, всегда навещал и старался чем мог помочь. На неблагодарных падчериц баба Катя никогда зла не держала и говорила: «Бог с ими. Я им худого не желаю. А они — как знають. Бог им судья». Вот такое конкретное исполнение заповеди о прощении и неосуждении. Многим ли из нас оно оказалось бы по силам?
Не протухши
При всем своем добродушии баба Катя не была бесхарактерной мямлей и, если ей что-нибудь не нравилось, говорила об этом открыто, «в глазы». Так, нашему бывшему деревенскому начальнику, человеку действительно занятому, с ветерком и пылью пролетающему на машине мимо избушки бабы Кати, она выговаривала: «И каво (почему то есть) ты, мил человек, никогда к бабе не заглянешь? Я ж еще не протухши!», после чего начальнический УАЗик частенько можно было видеть стоящим около домика бабы Кати. А про игры наших городских детей, которые казались ей глупой тратой времени для их солидного 9−10-летнего возраста, не однажды неодобрительно говорила: «У нас такого не було!»
«Я своей земли не похулю»
Ещё мне очень запомнилось, что баба Катя никогда не говорила плохо о своей земле. На участке, где она сажала картошку, земля была очень глинистая, тяжелая. Кстати, участок под картошку в наших местах называется «печина». Нам такое название казалось сначала странным, а потом мы с Алешей решили, что так назван участок земли, о котором хозяин особенно заботится, печётся, отсюда и «печина». Не знаю, верна ли наша догадка, но нас такое объяснение вполне удовлетворило. Так вот, однажды я позволила себе сказать бабе Кате: «Баба Катя, уж больно на твоей печине земля плохая — одна глина. Чуть погода посуше — тяпку в неё не вогнать, так и отскакивает, и хоть зубами землю грызи, а дождик пройдёт — на печину не войдёшь, а если войдёшь, то там и останешься — завязнешь. Может, тебе где-нибудь в другом месте картошку сажать? Вон сколько земли вокруг пустует!» На что мне был дан суровый ответ: «Я своей земли не похулю! Она меня сколько годов уже кормит! Какую Бог послал печину, за такую и слава Богу. А мне одной не много же и надо». Так и сажала баба Катя картошку на этой же печине до самой своей смерти, последний раз — когда ей шёл уже 91-й (!) год.
Дом бабы Кати. Художник — прот. Алексий Новиков
Помню, журили мы её за то, что опять картошку посадила, да ещё весь участок, добрых две сотки (проще ведь купить у своих же деревенских), а она нам, посмеиваясь, рассказывала, как полола картошку: «Полю я, полю картоху, устану, зачнется в головы кружение, завалюсь в борозды, и нипочем мне не встать. Лежу, лежу. Потом и говорю сама себе: „Кать, а Кать! Ну каво ты лежишь? Никто ж не придёт!“ Зачну по травы цапаться, коё-как, коё-как вылезу с печины, приду домой, лягу на кровать. Лежу. Полежу маленько да и говорю сама к себе: „Кать, а Кать! Ну каво ты тут на кровати лежишь? Никто ж твою картоху полоть не будет. Надо идтить..“ Так с Божией помощью и прополола». Для нас, городских, такое трудолюбие было поразительным.
Вообще не могу представить бабу Катю праздной, ничего не делающей. Бывало, что она отдыхала, и даже на кровати лежала, как описано выше. Но это было не безделье, а именно отдых для того, чтобы набраться сил и работать дальше.
И ещё не могу припомнить, чтобы баба Катя ворчала, была бы недовольна жизнью.
Так и вижу её, небольшую, слегка согбенную старушку с добрым, всегда улыбающимся лицом, опирающуюся на палку искореженными работой и болезнями руками и говорящую убежденно и даже немножко назидательно: «Я от Бога всим довольна. Изобка своя, на мой век хватит. Хлеба — вволю. В серёдке ничего не болит. Каво (чего) ещё бабе надо? Не, я от Бога всим довольна!» И это при том, что изобка — чуть живая, достаток по нашим меркам — бедность беднейшая, потому что пенсии у колхозников куда как меньше, чем у городских рабочих, здоровье тоже не богатырское: то «в головы кружение», то суставы всю ночь спать не дают. Но это не мешало ей радоваться и благодарить Бога. Вот бы и мне так!
С Богом — без штампов
Надо сказать, отношения у бабы Кати с Богом были очень простые, дружеские, или скорее родственные. По ее словам, без Бога она никогда не жила, «все с Им да с Им». Когда ее спрашивали, как она, такая старая, живет одна, она отвечала: «Помаленьку. Да и не одна я вовсе, с Богом».
Имя Божие баба Катя поминала нечасто и не всуе. Не слышали мы от нее обычных теперь в православной среде и почти обязательных, употребляемых к месту и не к месту штампов: «во славу Божию», «слава Богу за всё», «всё по грехам нашим», «простите меня, грешную», — но в ее радостной благодарности Богу мы чувствовали и смирение, и осознание своей малости и недостоинства перед величием Божиим. Это неизменно трогало и вызывало уважение.
Очень любила баба Катя бывать в храме. Старалась не пропускать ни воскресных служб, ни тем более праздничных. Всегда причащалась. И хотя слова службы и песнопений были ей малопонятны, но выходила из храма она улыбающейся и приговаривала: «Слава Богу. Как на Небе побувала!» Когда у нас появилась машина, мы, естественно, на службы ездили на машине и брали с собой бабу Катю, которая сокрушалась: «Мамка мне наказывала в церкву пешком ходить!», на что мы ей резонно замечали, что в те времена она была несколько моложе, да и машин не было, и баба Катя нехотя соглашалась.
Когда Алеша стал отцом Алексием, бабы Кати уже не было среди живущих на земле. Он каждый день поминал её дома, как делал это и до священства, и на каждой проскомидии вынимал за неё частичку. Всегда, вспоминая ее, говорил: «Вот уж действительно кто был человеком Божиим!» — и, размышляя о спорах о частоте причащения и подготовке к Таинству, необходимости вычитывать каноны, спрашивал: «А как же баба Катя? Она же ни разу в жизни ни одного канона не прочитала. Неужели её причащения были в грех? Не думаю. Скорее всего она причащалась достойнее всех нас со всеми нашими вычитками канонов и молитв».
На 92-м году жизни, немного поболев и причастившись Святых Христовых Таин, баба Катя отошла ко Господу. Царствие Небесное рабе Божией Екатерине! Это было в 2003 году, и чем больше проходит времени, тем понятнее становится, каким большим и могучим человеком была эта небольшая согбенная старушка с добрым лицом и искореженными работой руками. Сколько работы ею переделано, сколько всяких тягот перенесено! Сколько было самоотверженности, готовности поделиться, помочь и поддержать в этой великой в своей скромности русской женщине! Когда думаешь о таких людях, то понимаешь, что это и есть русский характер, это и есть та загадочная русская душа. На таких, как баба Катя, держится русская земля. А, возможно, и Земля вообще.
